1.
Сегодня за здравье твое я бокал подымаю,
Приближаюсь к дверям, долго жду.
О, выйди на миг, царь лукавый и добрый!
Я пил без тебя, но взгляни! твой полнее бокал.
Клянусь! не для веры тебя я зову.
Как призрак пустой, промелькнешь ты во мне средь видений
других.
Может быть только тело дрогнет при первом мгновеньи.
Но я улыбнусь и воздвигну бокал.
Нет! я вспомнил… не в первый раз смущают виденья меня.
Когда-то я был легковерней:
Обманутый заученными заклинаниями и кругами,
Я тебя призывал…
…Но ты не являлся.
И сегодня не видно тебя, и сумраком веют все комнаты.
2. ПОКОЙНОМУ ДРУГУ
Немного осталось мгновений… Пока не покорен я снова
привычкам и сну,
Войди же бесшумно в вечерний покой!
Уехали братья, сестры и мать. Я один.
Великая грусть по тебе побеждает меня.
О милый! не смейся сей сухости грусти!
Все великие чувства имели сопутника — холодность.
Почему-то я верю, что ты при жизни томился любовью
ко мне?
За здравье твое я глотаю горькую брагу.
3.
Я повторил свой заговор мощный над всеми дверями,
Вблизи описал круг охранительный от силы наземной.
И ты задрожал за окном моим, увы! прозрачный, неверный,
И руки твои сотворили крест православный.
Скажи лишь одно! тебя я узнал вчера в той ужасной
толпе?
Неужели что было умирает навеки, хотя б бесконечность
виделась в нем?
За здравье твое я пью эти Слезы Христа.
Навеки под кожей моей юная гордая рана.
4.
«Товарищ! не верь ни отжившим ни мертвым!
Зачем пропадать двум бокалам вина?
С тобою воздвигнем мы их, и безумье
Опять оживит нас, звеня позвонками из мертвых костей.
Не наше ль приблизилось, милый, мгновенье?
В очах твоих вижу яркий цветок.
Пусть прокляты лишь все неудачи,
Все мертвые и Сатана!»
5. REVEIL
Здравствуй, пробужденье,
Где ты, мгновенье?
Так близка печаль.
Отчего далеко,
Снова одиноко,
Снова жаль.
Эти грезы были,
Эти грезы жили,
Но душа ясна.
И мрачна собою
Завистью больною
Я полна до дна.
6. ИСХОД. НАРЦИСС
В моих очах глубоких, атласных,
Только себя я увидеть могу,
Родник не хочет знать других прекрасных,
Я словно тень на берегу!
О! если очи мои тебя отражали,
Клянусь! я мог видеть только себя в твоих.
Вот откуда все радости мои, все печали!
Вот отчего задумчив мой стих!
7. ЕЩЕ ИСХОД. ЗЕРКАЛО
(Pas clair)
«Волшебными карликами
Я создано,
Все что проходит
Отражено.
Хитрые карлики,
Мы не любим себя,
Вид чужой принимаем,
Вид его иль тебя.
Когда же пустое
Глядит на нас,
Мы так нагибаемся,
Что не видно нас.
Мы все изучили
И любим все.
Но не отразить нам
Твое я, свое».
Так говорила мне
Лида одна.
Верьте, не верьте,
Это она.
Мудростью девочки
Вам не догнать:
В ней, как и в зеркальце,
Всего есть печать.
И что же зеркальца
Будет мудрей?
Ответьте Лидочке
На это скорей!
Лидочка хвастает,
Что видела днем
Карликов «верных»
За каждым стеклом,
За всем отраженным,
Стулом, стеной иль столом.
Город и каменья;
Нищая братия,
Плачьте, нищая братия!
Стены в туманах;
Молитесь боярам великим,
Знаменье творите.
Око мое непорочно;
Богу одному поклоняюсь,
Тихий цвет зарянице;
Нози мои белы,
Ходят по белым дорогам.
Нози мои белы,
Богу одному поклоняюсь;
Молитесь, нищая братия,
Молитесь боярам великим,
Плачьте предо мною,
Плачьте и молитесь.
Подо Мною орлы, орлы говорящие.
Подо Мною раменья, прогалины, засеки…
Разбегаются звери рыкучие, рыскучие,
Разбегаются в норы темные, подземельные.
Подо Мною орлы, орлы говорящие.
Гой, лембои лесные, полночные!
Выходите пред лицо Великого Господа,
Выходите, поклонитесь Царю Вашему Богу!
Подо Мною орлы, орлы говорящие.
Меркните вы, впечатления веселья и скорби!
Чутко внимай! в глубине вырастает, как дрема.
Шепот ночной… и плывет…
Ты забылся: ты дома…
Шепот растет и растет.
Нет! уходи, молодая!.. улыбка, погасни!
Кто-то лукаво подкрался, нагнулся над нами…
Слышишь? он здесь… он стоит…
Словно кто-то руками
Обнял тебя и молчит.
Молоды, Смерть, Твои дерзкие женские руки.
Ближе к безумцу! пусть холоден гроб и священен!
Призрак пройдет пред Тобой
— молчалив, неизменен —
Медленно — гордой стопой.
Andante con fuoco
В одинокой горнице
Я склоняюсь в молении
Пред Великим Господом;
Поклоняюсь сладостный,
Словно цвет предутренний.
Словно цвет предутренний,
Мое сердце дрогнуло;
И зачем так боязно?
И зачем Ты встревоженный?
Не покинь бессильного
Средь степей голубеющих.
Средь степей голубеющих,
В одинокой горнице
Я боюсь очей моих,
Я боюсь очей моих
Моих рук нетрепетных.
Античная статуя
Священна и властна — царица разврата.
Привычны ей стали бессонные ночи.
Устало снисходит она к поцелуям.
Ее холодящие руки бесстыдны.
И слух обессилел от звуков весенних.
Бесшумно, несмело бегут сновиденья.
Душа их полета ночного не слышит.
И в диком безумье забылась — заснула.
Лишь изредка грустное, горькое слово
Раздастся, кого-то карая лениво.
Но кто-то в ответ беспощадно смеется,
И снова смежаются тусклые очи.
Кто забыл о последнем бокале,
Недостоин и слыть мудрецом.
Пусть искупит мечтанья, печали
Молодецким безумным глотком!
В желтых стеклах так резко кровавое,
В твоей грусти так странно веселье.
Опьяняйся чем знаешь — рассудком, забавою,
А превыше всего есть похмелье!
Стих — стихия; в опьяненном полете
Развивает новую силу,
И новая стала над старой волной,
Грозит главою победной.
То гроза! ее нельзя угадать
Слепцу, больному, возвращенному к жизни врачами;
Больше, меньше нельзя понимать,
Можно только в море покорно уноситься одними
и теми ж волнами.
Pianissimo
Ты светишь ли?
Звезды скатились с небес
— Одели все цветом игристым.
Царица разврата в нешепчущий лес
Прошла по полям золотистым.
И пташка проснулась в дыханьи весны.
Не ты ли дыханье приметил?
Неровно мерцают… Вдруг вспыхнули сны
Зеленой зарею…
Ты светел.
1.
Мы не хотим превратной свободы,
Будем покорны законам всего.
Эти деревья, животные, воды
Ходят путями Творца Самого.
Мы не хотим над землею
Вечно вечным сознаньем как солнце сиять,
Жаждем повергнуться в море заката, покоя,
Жаждем растением снова блестя расцветать!
Солнце над нами восходит недаром,
Краски недаром нам сладки и сны.
Мы над землею восстали закатным пожаром,
Дымные ж корни для земли рождены.
И не постигнуть кумиру кручины,
Которая в сердце нашем блестит
Мы выше богов, но, достигнув небес половины,
Отвержен огонь и на землю клубами летит.
Но если б достиг небесного взора,
Навеки погиб бы весь мир.
Во сне мы провидим просторы,
Которых не знает внемирный бездушный кумир.
Краски захода пестрее восхода
И жертва наша не для других, для себя!
Пусть несвобода наша свобода,
Но мы умираем, что-то безумно любя.
2.
На каждой ступени мы нашли совершенство,
Мы когда-то молчали в мертворожденных камнях,
Воздушные «где-то» искали блаженства
И нашли на своих и чужих ступенях.
Но это вращенье ограниченно вечно.
Кто может иль знает другое, скажи, облегчи!
Затем-то в бесстрастие мы летим скоротечно,
И еще в бытии более всех обособленном мелькают
преджизни и смерти лучи.
3. ПОШЛОСТЬ И РАБСТВО
Силы равны перед Брамой создавшим.
Каждому свет озаряет чело,
Но неизбежно уходит веселье.
В этом и жизнь! понимай!
Ты, воздвигавший верою горы,
Верою только в себя,
Стал мужиком, и бессмысленны силы,
Безгорестна жизнь.
Мы — униженные отблески силы,
Искры искусных костров.
Мы создавали, мы пожелали.
Смейся над нами в глаза!
В очи взглянуло пустое пространство,
Наследие праха сказалось опять.
Очи покорны, улыбка бесстыдна.
— Мы бедные дети больших городов.
Влага дрожит освежительно.
Лиц вереница медлительна…
Тонкие, мягкие пятна…
Шумы бледнеют невнятно.
Светлые башни. Вдали
Светлые тени легли.
Мутною цепью нависшие
Стены. Как призраки высшие,
Дремлют дома неподвижно.
Теплится ночь непостижно.
Зыблются краски… во сне
Зыблется лист на окне.
Она угасла, потому что настала зима. Она угасла, потому что устали крылья.
Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!
Они думают, что она вечна. Они верят в ее бессмертие.
Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!
Я не пришел будить тебя. Я не пришел звать тебя.
Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.
Ты знаешь, что вянут молодые березы. Ты знаешь, что листья засохшие шепчутся с ветром.
Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.
Светлой нитью вдаль уходит
Гордый, тесный ряд домов.
Тени меркнут, чуть колеблясь,
И весенним ровным солнцем
Каждый камень озарен.
Строго смотрят в окнах лица,
Строги думы стен высоких,
Строго вырезалась в небе
Церковь с темной колокольней.
Ты прошла лукаво мимо,
Снова свет зари вечерней…
Улыбнулись дерзко глазки.
Встал ли я ночью? утром ли встал?
Свечи задуть иль зажечь приказал?
С кем говорил я? один ли молчал?
Что собирал? что потерял?
— Где улыбнулись? Кто зарыдал?
Где? на равнине? иль в горной стране?
Отрок ли я, иль звезда в вышине?
Вспомнил ли что, иль забыл в полусне?
Я ль над цветком, иль могила на мне?
Я ли весна, иль грущу о весне?
Воды ль струятся? кипит ли вино?
Все ли различно? все ли одно?
Я ль в поле темном? Я ль поле темно?
Отрок ли я? или умер давно?
— Все пожелал? или все суждено?
Царь! просветленный я снова склоняюсь пред гробом;
Свечи зажгите! священные песни начните!
Плачьте! пусть падают слезы на шелк и на ткани!
Вижу — в могилу провидящий взор проникает —
Вижу — таинственно грезят подземные корни,
Черви впиваются в мертвое, жесткое тело;
Дух у преддверья склонился исполненный скорби;
Гаснут светильники… Тихому Свету молитва
В сумраке скудном растет безнадежно и тускло;
Царь! просветленный я снова склоняюсь пред гробом;
Меркнет тоска, созерцанью любви уступая.
Свечи зажгите! священные песни начните!