В себе все блага заключая,
Ты наконец к ключам от рая
Привяжешь камергерский ключ.
Лишь благосклонный мрак раскинет
Над нами тихий свой покров
И время к полночи придвинет
Стрелу медлительных часов,
Когда не спит в тиши природы
Одна счастливая любовь,—
Тогда моей темницы вновь
Покину я немые своды…
Летучих остальных минут
Мне слишком тягостна потеря —
Но скоро Аргусы заснут,
Замкам предательным поверя,
И я в обители твоей…
По скорой поступи моей,
По сладострастному молчанью,
По смелым, трепетным рукам,
По воспаленному дыханью
И жарким, ласковым устам
Узнай любовника — настали
Восторги, радости мои!..
О Лида, если б умирали
С блаженства, неги и любви!
Писать я не умею,
(Я много уписал).
Я дружбой пламенею,
Я дружбе верен стал.
Мне дружба заменяет
Умершую любовь!
Пусть жизнь нам изменяет;
Что было — будет вновь.
Он вежлив был в иных прихожих,
Но дома скучен, сух и горд.
Недавно темною порою,
Когда пустынная луна
Текла туманною стезею,
Я видел — дева у окна
Одна задумчиво сидела,
Дышала в тайном страхе грудь.
Она с волнением глядела
На темный под холмами путь.
«Я здесь!» — шепнули торопливо.
И дева трепетной рукой
Окно открыла боязливо…
Луна покрылась темнотой.
«Счастливец! — молвил я с тоскою,—
Тебя веселье ждет одно.
Когда ж вечернею порою
И мне откроется окно?»
Благочестивая жена
Душою богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию.
Ну, послушайте, дети: жил-был в старые годы
Живописец, католик усердный…
С благоговейною душой
Приближься, путник молодой,
Любви к пустынному приюту.
Здесь ею счастлив был я раз —
В восторге сладостном погас,
И время самое для нас
Остановилось на минуту.
Надо помянуть, непременно помянуть надо:
Трех Матрен
Да Луку с Петром;
Помянуть надо и тех, которые, например:
Бывшего поэта Панцербитера,
Нашего прихода честного пресвитера,
Купца Риттера,
Резанова, славного русского кондитера,
Всех православных христиан города Санкт-Питера
Да покойника Юпитера.
Надо помянуть, непременно надо:
Московского поэта Вельяшева,
Его превосходительство генерала Ивашева,
И двоюродного братца нашего и вашего.
Нашего Вальтера Скотта Масальского,
Дона Мигуэля, короля португальского,
И господина городничего города Мосальского.
Надо помянуть, помянуть надо, непременно надо:
Покойной Беседы члена Кикина,
Российского дворянина Боборыкина
И известного в Банке члена Аникина,
Надобно помянуть и тех, которые, например, между прочими:
Раба божия Петрищева,
Известного автора Радищева,
Русского лексикографа Татищева,
Сенатора с жилою на лбу Ртищева,
Какого-то барина Станищева,
Пушкина, не Мусина, не Онегинского, а Бобрищева,
Ярославского актера Канищева,
Нашего славного поэта шурина Павлищева,
Сенатора Павла Ивановича Кутузова-Голенищева
И, ради Христа, всякого доброго нищего.
Надо еще помянуть, непременно надо:
Бывшего французского короля Десвитского,
Бывшего варшавского коменданта Левицкого
И полковника Хвитского,
Американца Монрое,
Виконта Дарленкура и его Ипсибое
И всех спасшихся от потопа при Ное,
Музыкального Бетговена,
И таможенного Овена,
Александра Михайловича Гедеонова,
Всех членов старшего и младшего дома Бурбонова,
И супруга Берийского неизвестного, оного,
Камер-юнкера Загряжского,
Уездного заседателя города Ряжского,
И отцов наших, державшихся вина фряжского,
Славного лирика Ломоносова,
Московского статистика Андросова
И Петра Андреевича, князя Вяземского курносого,
Оленина Стереотипа
И Вигеля, Филиппова сына Филиппа,
Бывшего камергера Приклонского,
Господина Шафонского,
Карманный грош князя Григория Волконского
И уж Александра Македонского,
Этого не обойдешь, не объедешь, надо
Помянуть… покойника Винценгероде,
Саксонского министра Люцероде,
Графиню вицеканцлершу Нессельроде,
Покойного скрыпача Роде,
Хвостова в анакреонтическом роде;
Уж как ты хочешь, надо помянуть
Графа нашего приятеля Велегорского
(Что не любит вина горского),
А по-нашему Велеурского,
Покойного пресвитера Самбурского,
Дершау, полицмейстера с.-петербургского,
Почтмейстера города Василисурского;
Надо помянуть — парикмахера Эме,
Ресторатора Дюме,
Ланского, что губернатором в Костроме,
Доктора Шулера, умершего в чуме,
И полковника Бартоломе.
Повара али историографа Миллера,
Немецкого поэта Шиллера
И Пинети, славного ташеншпилера.
Надобно помянуть (особенно тебе) Арндта,
Да англичанина Warnta,
Известного механика Мокдуано,
Москетти, московского сопрано
И всех тех, которые напиваются рано.
Натуралиста Кювье
И суконных фабрикантов города Лувье,
Фравцузского языка учителя Жиля,
Отставного английского министра Пиля,
И живописца-аматера Киля.
Надобно помянуть:
Жуковского балладника
И Марса, питерского помадника.
Надо помянуть:
Господ: Чулкова,
Носкова,
Башмакова,
Сапожкова
Да при них и генерала Пяткина
И князя Ростовского-Касаткина.
Хвостовым некогда воспетая дыра!
Провозглашаешь ты природы русской скупость,
Самодержавие Петра
И Милорадовича глупость.
Не вижу я твоих очей,
И сладострастных и суровых…
Нас было два брата — мы вместе росли —
И жалкую младость в нужде провели…
Но алчная страсть овладела душой,
И вместе мы вышли на первый разбой.
Курган серебрился при ясной луне,
Купец оробелый скакал на коне,
Его мы настигли
И первою кровью умыли кинжал.
Мы к убийству привыкли потом
И стали селеньям ужасны кругом.
Полу-фанатик, полу-плут;
Ему орудием духовным
Проклятье, меч, и крест, и кнут.
Пошли нам, господи, греховным,
Поменьше пастырей таких, —
Полу-благих, полу-святых.
По небу крадется луна,
??На холме тьма седеет,
На воды пала тишина,
??С долины ветер веет,
Молчит певица вешних дней
??В пустыне темной рощи,
Стада почили средь полей,
??И тих полет полнощи;
И мирный неги уголок
??Ночь сумраком одела,
В камине гаснет огонек,
??И свечка нагорела;
Стоит богов домашних лик
??В кивоте небогатом,
И бледный теплится ночник
??Пред глиняным пенатом.
Главою на руку склонен,
??В забвении глубоком,
Я в сладки думы погружен
??На ложе одиноком;
С волшебной ночи темнотой,
??При месячном сиянье,
Слетают резвою толпой
??Крылатые мечтанья,
И тихий, тихий льется глас;
??Дрожат златые струны.
В глухой, безмолвный мрака час
??Поет мечтатель юный;
Исполнен тайною тоской,
??Молчаньем вдохновенный,
Летает резвою рукой
??На лире оживленной.
Блажен, кто в низкий свой шалаш
??В мольбах не просит Счастья!
Ему Зевес надежный страж
??От грозного ненастья;
На маках лени, в тихий час,
??Он сладко засыпает,
И бранных труб ужасный глас
??Его не пробуждает.
Пускай ударя в звучный щит
??И с видом дерзновенным,
Мне Слава издали грозит
??Перстом окровавленным,
И бранны вьются знамена,
??И пышет бой кровавый —
Прелестна сердцу тишина;
??Нейду, нейду за Славой.
Нашел в глуши я мирный кров
??И дни веду смиренно;
Дана мне лира от богов,
??Поэту дар бесценный;
И муза верная со мной:
??Хвала тебе, богиня!
Тобою красен домик мой
??И дикая пустыня.
На слабом утре дней златых
??Певца ты осенила,
Венком из миртов молодых
??Чело его покрыла,
И, горним светом озарясь,
??Влетела в скромну келью
И чуть дышала, преклонясь
??Над детской колыбелью.
О, будь мне спутницей младой
??До самых врат могилы!
Летай с мечтаньем надо мной,
??Расправя легки крылы;
Гоните мрачную печаль,
??Пленяйте ум… обманом,
И милой жизни светлу даль
??Кажите за туманом!
И тих мой будет поздний час;
??И смерти добрый гений
Шепнет, у двери постучась:
??«Пора в жилище теней!..»
Так в зимний вечер сладкий сон
??Приходит в мирны сени,
Венчанный маком и склонен
??На посох томной лени…
В столице он — капрал, в Чугуеве — Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он.