Дымы! Дымы!
Московские дымы!
Как вы клубитесь серебристо,
С отливом радуги и роз,
Когда над вами небо чисто
И сыплет бисером мороз…
Но мне приходит часто дума,
Когда на ваш воздушный ряд,
Над цепью храмов и палат
Гляжу я из толпы и шума:
Что рассказали б нам дымы,
Когда б рассказывать умели!
Чего бы не узнали мы?
Каких бы тайн не имели
Мы (к тайнам падкие) в руках!
Что там творится в тайниках!
Какая жизнь, какие цели
Сердца волнуют и умы
В громадах этих зданий крытых?.
О, сколько вздохов, сколько слез,
Надежд, безжалостно разбитых,
Молитв и криков сердца скрытых
Московский дым с собой унес!
Курятся дымы, где в веселье
Бокалы искрятся в звездах,
И вьется струйкой дым на келье,
Где бледный молится монах.
Все дым — но дым есть признак жизни
Равно и хижин и палат.
Дымись же, лучший перл отчизны,
Дымись, седмивековый град!
Была пора — ты задымился
Не войском надпалатных труб,
Но, вспыхнув, как мертвец свалился,
И дым одел твой честный труп!
И, помирившийся с судьбою,
Воспрянул он, — и над трубою
Твоей опять курится дым.
За Русь с бесстрашием героя
Ты в руки шел к чужим без боя.
Но руки опалил чужим!..
Печален дом, где не дымится
Над кровлей белая труба:
Там что-то грустное творится!..
Там что-то сделала судьба!..
Не стало дыма — и замолкнул
На кухне суетливый нож,
Замок на двери грустно щелкнул,
Борьбы и жизни стихла дрожь.
Заглох, с рассохшейся бадьею,
Колодезь на дворе глухом;
Не стало дыма над трубою,
И числят запустелым дом!
О! да не быть тому с тобою!
Не запирайся, дверь Москвы:
Будь вечно с дымною трубою,
Наш город шума и молвы!..
Москва! Пусть вихри дымовые
Все вьются над твоей главой
И да зовут, о град святой,
Тебя и наши и чужие
Короной Царства золотой!..
Ярославнин голос слышится
На стене Путивля-города:
«Полечу я,- говорит она,-
По реке Дунаю зёгзицей,
Омочу рукав бобровый мой
Во струях Каялы быстрыя,
Раны оботру кровавые
Я на теле друга милого!»
Ярославнин голос слышится
На стене Путивля-города:
«О ветрила, ветры буйные!
Вы к чему так сильно веете?
Вы бушуйте средь песков и вод,
Корабли носите по морю,
Но зачем мое веселие,
Как ковыль-траву, развеяли?
Быстротечный и преславный Днепр!
Принеси скорей назад ко мне
Моего супруга милого.
Я бы рано посылать к нему
Перестала слезы по морю!..»
Когда ты близишься, душа моя пылает
И всё во мне от радости дрожит;
И кровь, как горный ключ, кипит,
И мозг в костях моих играет.
Что ж ты несешь с собой, творец и бог миров?
Какое нищему таинственное благо?
Ты окропил уста какою сладкой влагой?.
Я узнаю… то ты и то… твоя любовь!..
О друг младой, прекрасный друг!
Уж солнце за горами.
Певец зари мой нежит слух,
Луна над озерами;
Тебя я жду, тебя зову:
Уже густеют тени;
Присядь ко мне, склони главу
На дружние колени…
Она пришла, она была,
Душа при ней так млела!..
Но вспыхнул день — и, как стрела,
Куда-то отлетела…
Уж нет ее, и грудь пуста;
Ах, если б, если б чаще
Ко мне слетала та ж мечта,
Мне б горе было слаще!
Если хочешь жить легко
И быть к небу близко,
Держи сердце высоко,
А голову низко.
Забыл ты нас, забыл нас, боже!
Враги пируют праздник свой:
Вчера ругались, ныне тоже
Над нашей бедной головой!..
Ты продал, боже, за бесценок
Негодных нас, твоих рабов,
И малолеток и ребенок
Ведут нас, как в ярме волов…
Не за тебя ли ж, боже! боже!
Играют нашею судьбой,
И стерегут нас строже, строже,
Как обреченных на убой!..
Отец! Ты отвращаешь взоры
От плачущих твоих людей,
И враг дождит на нас укоры
И бьет нас прутом, как детей!
Восстань же, боже! Что ты дремлешь?
Мы именем твоим святым
Тебя зовем… Но ты не внемлешь:
Ты предал нас врагам твоим!..
Но и под гнетом горькой доли
Мы верными тебе стоим
И, вопль тая душевной боли,
Друг другу смело говорим:
Не воссылай чужому богу
Молитв из трепетной груди;
Рассей все страхи, всю тревогу
И к богу своему иди!..
Гремит! И воды запестрели!
И слышен в воздухе как-будто шум и крик
И, вспыхнув, молнии на стеклах закипели!
И часовой стоит, утупя в землю штык!..
Где зарождаются сии кипящи громы?
Где бурь и непогод таинственные домы?
Зачем нам тайны познавать
И, мыслями волнуясь, утомляться?
Не лучше ли, во всем встречая благодать,
Жить просто и всему по-детски удивляться!
Солнце землю греет,
Ветер землю студит.
Солнце — милость Божья,
Ветер — наши ссоры.
Между двух мы ходим,
Но более зябнем,
Отслонясь от солнца,
Отдаваясь ветру…
Прекратися, ветер,
Все бы солнце грело,
Все б играло сердце,
Все б в душе светлело!..
Но мы как-то любим
Ветер да ненастье
И бесщадно губим
И себя и счастье.
Если бы на солнце
Чаще мы бывали,
Разогретым сердцем
Реже бы хворали!
Но в холодном веке,
Блещущем полудой,
Сердце в человеке
Все больно простудой!..
Три юные лавра когда я садил,
Три радуги светлых надежд мне сияли;
Я в будущем счастлив судьбою их был…
Уж лавры мои разрослись, расцветали.
Была в них и свежесть, была и краса,
Верхи их, сплетаясь, неслись в небеса.
Никто не чинил им ни в чем укоризны.
Могучи корнями и силой полны,
Им только и быть бы утехой отчизны,
Любовью и славой родимой страны!..
Но, горе мне!.. Грянул сам Зевс стрелометный
И огнь свой палящий на сад мой послал,
И тройственный лавр мой, дар Фебу заветный,
Низвергнул, разрушил, спалил и попрал…
И те, кем могла бы родная обитель
Гордиться… повержены, мертвы, во прах,
А грустный тех лавров младых насадитель
Рыдает, полмертвый, у них на корнях!..
Нет, други! сердце расщепилось
И опустела голова…
Оно так бойко билось, билось
И — стало… чувства и слова
Оцепенели… Я, бескрылый,
Стою, хладею и молчу:
Летать по высям нет уж силы,
А ползать не хочу!
На тучных пажитях Авзонии цветущей,
Раздвинув злачные брега,
Часть первая моя шумя кропит луга
И поит пышные града и скромны кущи-
Страну событий и чудес;
И в зеркале ее высокий свод небес
Безоблачен, чуть зыблясь, почивает;
И в роще лавровой златой лимон мелькает…
Моя вторая часть
Над небом и землей свою простерла власть;
Всему закон — ее всемощны произволы;
Воззрит — и сонмы звезд бледнеют и дрожат.
Речет — и царства в прах! Низвержены престолы!
Коснется безднам — и кипят!
Велит — и цепью гор глубоки станут долы…
А целое мое ни пышностью парчей,
Ни блеском крупных перл, ни искрометна злата
Не скроешь ты, Оргон! мой сын и сын разврата,
От зорких божеских очей…
Сбери кругом себя весь блеск честей и славы,
Испей все прелести и неги и забавы,
Сдвинь море и взнеси до неба пышный дом,
Нигде не избежишь моей второй ты части:
Твою преступну грудь грызут строптивы страсти,
И на чело твое давно прицелен гром.
За делом просидев часов пять-шесть,
Ты любишь, в холодке, под яблоней кудрявой,
С семьею крохотных твоих малюток сесть
И забавляться их младенческой забавой…
Твой стол в урочный час накрыт,
За ним с тобой сидят порою два-три друга
И — роза без шипов — твоя супруга!
Ты хоть ливрейною толпой не знаменит,
Но весела твоя свободная услуга,
И всякий у тебя и радостен и сыт!
А в праздник, вечерком, твои сберутся ровни,
И ходко речь идет о службе, о делах,
И об учености, и о твоих стихах…
Так поживаешь ты — исправный наш чиновник!
Я долго, долго бы глядел
В твои лазоревые очи,
По дням ни жив ни мертв сидел,
Без сна просиживал бы ночи,
И всё бы радостью яснел,
Глядя в твои лазурны очи.
Так пастырь, празднуя весну,
Один, без мыслей, без волненья,
Сидит и смотрит на луну
И пьет душою тишину
Из бестревожного смотренья!
… Оно прошло, как сновиденье,
Сие блестящее круженье!..
Картины дивные узористых огней…
Толпы живых… движение теней…
Сии огромные кипящие фонтаны,
Как в дивных сказках великаны,
И статуй золоченых строй,
И светлый дом над пышною горой,
И сад с зелеными лугами,
И водопад с кристальною игрой,
И длинный ряд дерев под светлыми дугами…
Исчезло всё, как думы… как мечты…
Остались в памяти разрывные черты…
Я слышу музыку… я вижу освещенье —
И двор царей… и чернь… несвязное движенье…
Всё повторяется и в слухе и в очах:
И храм с короною и буква M в лучах…
Я помню пруд, кругом его заборы —
И всё огонь!.. Огонь здесь вынизан в узоры!
И всё волшебно тут!
И с разноцветными огнями стклянки
И из огней богатые вязанки —
Всё потонуло в синий пруд…
И тонкою, кристальной пеленою
Плывет вода по золотой горе!
И даль горит в лучах и в розовой заре!..
Как пышно на земле! Что ж в небе? Что с луною?.
Как тень бледна,
Едва видна,
Что думала тогда забытая луна?.
Мне показалося — она
Как будто ласково шепталася с огнями
И говорила им, с улыбкой и над нами:
«Красуйтесь, милые! а я свое найду:
Вы все погаснете… а я опять взойду!»
1
Все вьется, кружится, мелькает, шумит,
Чертог освещением блещет:
Там ножка, как мысль, по паркету скользит,
Под дымкою грудь тут трепещет;
И гонится резво за звуками звук,
И льется гармонии сладость,
И, пышно венки соплетая из рук,
Летает и тешится младость.
Но кто же там и одинок и дик,
Как утаенное печалей бремя,
Туда своим «чик, чик, чик, чик!»
Безжалостно дробит и режет время?
Меритель дней, и месяцев, и лет,
То часомер ненарушимо-мерный:
Из темноты времен он, клуб безмерны и
Разматывая — нить выводит в свет…
Выводит и режет опять
Свою драгоценную прядь;
И — нити заветный прядильщик,
Своих порождений палач и могильщик! —
Он дни рассекает в часы;
И резвых, игривых,
Веселых, счастливых,
Бесщадно схватя за власы,
В бездонную вечность кидает;
И слышится звонкий их крик,
Но мерный шаталец-глухарь продолжает
Свое роковое «чик, чик!»…
2
Шумит разъезд, мелькают фонари;
Был долгий пир: кружились до зари!
Не раз, храпя, стучал о землю конь,
И, в золоте, рабы вельмож дремали;
И, потеряв несходный свой огонь,
Светильники на небе потухали…
И пусто все — ни радуг освещенья,
Ни говора, ни звуков, ни теней,
Ни кипятка, ни резвых дум движенья,
Ни проблеска ума в волнах речей:
Все унеслось, как чудных снов виденья,
Как средь толпы мелькнувший девы лик…
Но спит не все… в углу: «чик, чик, чик, чик!»
Все тот же ход, все звуки те же, те же:
То часомер один, в тиши, скрипит,
То время он безжалостно пилит
И раз за раз его по членам режет…
3
Есть часомер и у часов природы,
И у часов, не зримых в высоте:
Кипите вы, беснуйтеся, народы!
Земное все кружится в суете!..
Но он, невидимый, все ходит, ходит,
И мало чей его завидит глаз;
Л между тем торжественно подходит
Давно ожиданный веками час:
Валится прочь земных событий бремя,
И часомер дорезывает время…