О, диких зарослей малыш,
Найдёныш Западной дубравы!
Ты на столе моём стоишь
Давно, и странный, и шершавый.
И рад судьбе наверняка,
Вниманью новых лиц галдящих,
Как будто и не спят века
В твоих коробочках блестящих.
Я вспомнил мирных дней досуг,
Поездку, радости ночлега,
Туманность осени вокруг,
Усталость, томную как нега,
С утра прогулку, отдых днём,
На склонах клубы красной пыли,
И тусклый свод — колонны в нём —
С прохладой влажной, как в могиле.
Я вижу снова мачт игру,
Скребущих небо, их жилица —
Шалунья сойка на ветру
Под синим вымпелом кружится.
«Индейцев» вижу длинный ряд,
Где вереск высохший в низинах,
Стволы их красные стоят
В коротких рыжих мокасинах.
Всё видел я, но удивлён,
Что ты, лесной малец бездомный,
Столу поэта компаньон
На этой свалке многотомной:
О «папах римских» — новый свод,
И фолианты — «о Биронах»,
Но не древней их лучший род
Твоих сестёр — Вечнозелёных.
Твой предок видел, как сверкал,
И полумесяц Магомета,
И королевский тронный зал;
Он видел древние секреты,
Священных лиственниц ряды,
Друидов рощи — великаны,
И с куполов лесной гряды
Готические аркбутаны.
Твоя ль судьба, найдёныш мой,
Забыв наследство, дух стремлений,
Непритязательный, немой,
Лежать в тиши привычной лени?
Скрыт не лавиною снегов,
Но в брызгах праздности чернильной
Под бренной грудою листков,
Как в том лесу, во мгле могильной.
Лежи, Мой друг! и вот мораль
Твоей истории не новой:
Хотя ты живо смотришь в даль,
И возраст — твой венец лавровый,
Но только эти семена
Не воплотили цель творенья,
Коль оболочка их нужна
Для хвастовства и восхищенья.
Одна скамейка, небо — оттиск серый,
Пустой перрон как мрачный силуэт,
Двенадцать лет платформе, дальше — прерий
Двенадцать миль мерцающий просвет.
Восток, юг, север, запад, — всё уныло,
В лохмотьях пара поезд мчит, гудя,
Сужаясь, пика рельсов даль пронзила,
Сломав завесу беженца-дождя.
Здесь только я; никто не нарушает
Покой равнин и пустошей вокруг,
Ничто видений тяжких не рождает,
Лишь тени все исчезнут робко вдруг.
Ах, нет! Идёт от станции бродяга,
На фоне неба страшно измождён,
Кивнул, приветил знаками, бедняга,
Пока состав летел на перегон.
Сесть предложил мне жестом, столь суровым,
Как тишь небес, как воздуха поток.
Мы были одиноки под покровом
Молчания, печалей и тревог.
И каждый — в своих мыслях, потемнели
Размытые межи, железный путь;
И каждый молча смотрит в параллели,
Где угасает звук, что не вернуть.
И вот, незваный, — для чего?, зачем-то? —
Мне отдавал он груз своих невзгод,
Как облаков темнеющая лента
Уныло каплет влагою забот.
Он с детства здесь, когда из кукурузы
Индейцы появлялись без конца;
И полнил пустошь вой волков кургузых,
Меж стойбищем и хижиной отца.
Природа злилась: урожай косила
Пожаром трижды за один посев;
Торнадо смёл каминные стропила,
И он бледнел, на мёртвых посмотрев.
Пришла Война. Когда его призвали,
Он молча шёл за флагом, стороной,
Сквозь топи, — безымянный, без медали,
К тюремной койке, тощий и больной.
Но шторм утих, он выброшен волною
На берег, чтоб родное небо зреть;
То случай дал ему игрой шальною
Возможность жить, — кому-то — умереть.
В его слова врывались постоянно
То низкий ропот ветра с пустырей,
То крики дальних птиц, то неустанный
Всхлип травянистых плачущих морей.
Но скорбные прервали заклинанья
Дрожащая звезда и дальний крик.
Летит состав! На станции молчанье,
Она пуста, как неба грустный лик.
Здесь только я; никто не наблюдает
Покой равнин и пустошей вокруг;
Здесь только я, тот крик, и шум взлетает
Колёс и букс, что резко встали вдруг.
«Не опоздайте! Эй, ты кто? Смотритель?
НЕТ НИКОГО! Мы здесь решили встать.
Вчера под поезд прыгнул местный житель,
Вот в это время! Тут! Места занять!»
О, радость творения —
Быть!
В полёте про всё
Позабыть!
Как бы не был кончен бой,
Хотя скрыто всё пальбой,
Он назначен мне судьбой —
Полюбить!
Вижу я, где он стоит,
Одинок,
И нажать уже грозит
На курок,
Узнаю его черты,
Грациозной красоты,
Он лишь — цель моей мечты,
Мой дружок.
Это он — моя Любовь!
Он так смел!
Это я — твоя Любовь!
Твой удел!
Я блаженствую, мой свет!
Поцелуешь ли в ответ?
Почему ты не согрет
Среди тел?
О, звон плывёт, О, звон поёт
Над мрачной пустошью глухой,
Вечерня с берега несёт
Благословенье и покой,
Да будут житницы полнее!
О перезвон! О Eleison!
Колокола из Монтерея!
О, звон гремит, О, звон гудит
Среди равнин и крепких стен,
По трубам голос его мчит,
Не повторяя свой рефрен,
На рынке, в храме всё слабея!
Хрустальный звон! Печальный звон!
Прощальный звон из Монтерея!
О, звон, что вмиг, кругом поник,
Вернись, верни, все снова ждут:
Не изувера ярый крик,
Не строгой веры страшный суд, —
Любовь Его верни скорее,
О перезвон! О Eleison!
Колокола из Монтерея!
Гора — ужасный ад,
Где побывал Синдбад,
Влечёт магнитом;
На береге морском
Рок разбросал кругом
Суда по плитам.
Подходят корабли
Сюда со всей земли
В болтанке грозной;
Но у горы Судьбы
Все тонут без борьбы
Рано или поздно.
Кого здесь только нет:
Баркас, что много лет
Шторма носили,
Ладьи, их в тот залив
Спокойный, просмолив
Вчера спустили.
Конец один для всех
На грозных скалах тех.
К Синдбада славе
О, Хиндбад, зависть скрой,
Равны все пред горой
В смертельной яви.
Милая дева, в смятенье, в волненье,
Что ты там шепчешь всё в недоуменье?
«Глазки большие и дики немножко?»
Ну-ка, получше смотри, моя крошка!
Взглянешь получше — увидишь живые
Щёки с румянцем, глаза голубые.
Ты всё дивишься, моя недотрога?
Может быть грудь твою полнят тревогой
Руки, что стан твой изящный греховно
Обняли, или прикрыли любовно?
Ты не смотри на ручища с опаской —
Лучшие здесь и защита, и ласка!
Красная Шапочка, милая крошка,
Ну почему я при встрече ладошку
Жму твою, молча; вздыхаю глубоко,
Если ты щёчку подставишь для «чмока»?
Правду не скроешь, смотри, моя лапочка,
Да, я — не бабушка, милая Шапочка!
Ветер ночной в дымоходе поёт
Ещё никому неизвестный напев;
Вот Женщина вместе с дитём замерла,
Припомнила дочь, что недолго жила,
Слезу прогоняя, в сердцах прокляла:
«Противен мне вой в дымоходе».
Ветер ночной в дымоходе поёт
Ещё никому неизвестный напев;
И Дети шептали, в углу присмирев:
«То ведьма летит к нам от злых королев,
Волшебной трубы её слышится гнев,
Как страшен нам вой в дымоходе».
Ветер ночной в дымоходе поёт
Ещё никому неизвестный напев;
Мужчина к огню, замерзая, приник,
Бормочет: «А снег — то, завалит нас вмиг,
И уголь в цене, и доход невелик,
Заделать бы щель в дымоходе».
Ветер ночной в дымоходе поёт
Ещё никому неизвестный напев;
И слушал с улыбкой Поэт — воплощён
В Ребёнка, Мужчину и Женщину он.
И молвил: «Господень звучит камертон
Как ветер в моём дымоходе».