«Надо знать со школькой парты,
Как важны стране стандарты.»
Этикетка на спичечной коробке.
1
На спичках написано — «спички»,
На водке написано — «водка».
Спасибо бессмертной привычке
За крупную эту находку.
Табличка «артист» — на артисте,
Фанерка «поэт» — на поэте.
Хвала исторической мысли
За милые шалости эти.
Горящая шапка — на воре,
«Петров» — на портрете Петрова.
И только на этом заборе
Какое-то странное слово…
2
Литрами, галлонами и пинтами
Потребляй, чего добыть сумел!
Люди со здоровыми инстинктами
По утрам идут на опохмел.
Пьёт страна — не только алкоголики,
Проклиная странное житьё.
Крупная находка для историка:
Родовые схватки у неё.
Что родит? Урода, не урода ли?
Или снова выкидыша жди?..
Милая, зачуханная родина,
Патриоты, пьяницы, вожди…
М. П. Полковниковой
Июль в разгаре, падают плоды,
С войною к нам пока никто не прётся, —
А мне соседка не даёт воды
Из своего закрытого колодца.
Я понимаю: у неё беда —
Сбежал мужик и дочь не выдать замуж.
И всё-таки. При чём же тут вода?
Не жадничай! Хоть полведра, а там уж…
А там уж я окрестным мужикам
Поставлю водку — каждому по банке,
Литой стакан заходит по рукам, —
Долой кирзу, разматывай портянки!
И за лопаты, и за топоры, —
Про чёрта вспоминая неустанно,
Сруб заглубим… И знаешь, в те поры
Я упрекать тебя ни в чём не стану.
Растут сады, доходы, города,
За мир весь мир и даже полководцы…
Когда иссякнет у тебя вода,
Без спроса пей из моего колодца!
На плечах холщовая рубаха,
Ровной скобкой волосы легли.
Снится мне,
что я славянский пахарь,
Вольный пахарь дедовской земли.
Догорают зори,
догорают.
Гаснут одинокие лучи.
Скоро песни в избах зарыдают,
Бабы затоскуют у лучин.
А когда погаснут хлебозоры,
А когда нагрянут холода,
Вновь
через замёрзшие озёра
Налетит монгольская орда.
Соберу я дружную ватагу,
Навощу тугую тетиву,
До рассвета
в ельнике залягу
У лесной дороги на Москву.
Совы насмехаются и плачут,
Точат ели горькую смолу…
Если бьёшь из лука
наудачу,
Не вернуть певучую стрелу.
Свищет по-разбойному татарин, —
Некогда подсчитывать грехи…
Странно,
что потом какой-то парень
Про меня придумает стихи.
От моих разграбленных селений
До его садов и площадей
Сотни войн,
десятки поколений,
Тысячи непройденных путей.
За его великую Россию
Выходя ватагой на врага,
Мы своею кровью оросили
Древние, дремучие снега.
Пусть не знает он,
как дымный ветер
Пляшет под копытами коня, —
Всё равно передо мной в ответе
Он за землю, взявшую меня.
Мой поезд отходит.
Придумайте что-нибудь там,
Чтоб память
за мной не гналась,
Не гналась
по пятам.
Мой поезд отходит.
Так было во все времена, —
Солдаты в походе
Не знают покоя и сна.
Калитка,
ограда,
Рассветная синяя тишь —
Вернуться бы надо,
Да после
себе не простишь.
Умру — и воскресну,
Но это, конечно, не в счёт.
Придумаю песню,
Которая душу спасёт.
Придумаю сказку —
У сказки не будет конца.
Помятую каску —
Повешу на столбик крыльца…
На оба колена
К твоим опускаюсь ногам:
— Прости мне измену
Высоким и нежным словам.
Прости мне разлуку, —
Не я её выдумал — нет!
В озябшую руку
Вложи запылённый букет.
Мой поезд отходит.
И каска при мне,
на ремне.
И ты обо мне позабудь.
Позабудь
обо мне.
«Дни будущие выстроились в ряд —
Горящие, сияющие свечи…»
К. Кавафис
1
Мы не вошли,
Ещё стоим в дверях,
Еще не верим скуке назиданий,
Ещё для нас
На пыльных пустырях
Цветут цветы нечаянных свиданий…
Вот солнечный подстриженный бульвар,
Дом с башенкой,
В который вхож не всякий,
А в нем миниатюрный генерал
С пройдохой внучкой
И большой собакой.
Живут в подвале грустные коты,
Уже не веря ни в мышей, ни в кошек,
И осеняет их цветной горошек,
Торжественно свисая с высоты.
В бетоне спят усталые сверчки —
Ночные музыканты и пролазы,
Забыв свои концерты и проказы,
Повесив инструменты на крючки.
Здесь время останавливало бег,
Герань горела в застеклённой раме, —
Швейцару неизвестный человек
Сюда ходил когда-то вечерами.
Красивый был он,
Что ни говори,
Незаменимый в драке и застолье,
Но сквозь глаза светился изнутри
Какой-то неосознанною болью.
Он медлил,
Будто слушая в дверях
Сквозь шорохи прохожих и растений,
Как время шелестит на пустырях
Бумажными цветами погребений.
2
Когда стихами поздно говорить, —
Случается у смертных и такое, —
И нету телефона под рукою,
Чтоб другу без причины позвонить,
И друга нет —
Он злобу затаил,
Он мелочен,
Он пестует обиды, —
Тогда иди,
Наглаженный для вида
И благодушный из последних сил.
Ступая по асфальтам голубым,
Всё по местам рассудком расставляя,
Прислушивайся, ран не растравляя,
К своим воспоминаниям любым.
Как в прошлом всё отчётливо сейчас!
Ни сожалеть,
Ни каяться не надо!…
Цыганщина — последняя награда,
Её не допускают на Парнас.
3
Скребёт ли ветер шиферную крышу,
Тоскуют ли в ночи перепела,
Мне безразлично:
Я уже не слышу
Той музыки, которая была.
Так и живу, зачисленный в уроды,
Исполненный в простом карандаше.
Нарушена гармония природы,
И что-то переломлено в душе.
4
А мы гуляли с нею по аллеям,
И хлеб клевали лебеди с руки, —
О молодости грешной сожалея,
Смотрели в след тугие старики.
А было нам всего по восемнадцать,
До старости оттуда — не достать.
Та жизнь без гонораров и оваций
Лишь молодым и любящим под стать.
Всё было так, и не было эксцессов
Из-за того,
Что прямо на виду
Способная на выдумки принцесса
Бессовестно купается в пруду.
5
Ты говорила, что творится сказка,
Что без меня не жизнь, а трын-трава.
Теперь, катая детскую коляску
И мужа обнимая, ты — права?
Простить тебя — стыда не оберёшься,
Ударить — не поднимется рука.
А ты мне всё бессовестно смеёшься
Из своего далёка-далека.
6
Досмотрим же классические сны,
Любовь и страсть безжалостно даруя,
Как прежде —
Бескорыстны и честны
От помыслов своих до поцелуя.
Мой старый друг,
Мы вновь сейчас вдвоём
Под соснами чистейшими Солотчи.
Давай поговорим,
Но молча,
Молча!..
И думая о чём-нибудь своём.
7
Я понимаю:
Кончится борьба —
И мы придём к естественному слову,
Которое не брали за основу,
Ещё не зная,
Что оно — судьба.
Я понимаю:
Бывшие враги
Становятся друзьями перед гробом,-
Подвержены поминкам и хворобам,
Твердят одно — друг друга береги!
Я понимаю:
Смерть сведёт на нет
Любовь и боль, беспечность и отвагу…
Ах, только бы
Не сдать заране шпагу!
Ах, только бы
Не бросить пистолет!
8
Есть маленькие милости судьбы:
Цветущая картошка на балконе,
Поющий кот на крыше у трубы,
Концерт сверчков в асфальте и бетоне.
Есть маленькие в мире чудеса:
Вдруг деревце
Возьмёт и приживётся,
Пожалуется чибис, что роса,
Прискачет жаба,
Эхо отзовётся.
Чего ещё?..
Придумывай стихи,
Не бойся говорить высокопарно.
Есть многие на свете пустяки,
Которые мешают жить бездарно.
Мне снятся фиолетовые чащи,
Мне снятся танки,
чёрныё, рычащиё,
Вода в траншёях,
гильзы на пёскё,
Запёкшаяся струйка на виске.
И вот я поднимаюсь с пистолетом,
Зажатым в кулаке моём воздетом,
Ору «ура», атаку тороплю,
Палю в броню — от ужаса воплю:
Я вижу,
как — во сне ли, наяву ли —
Отскакивают, сплющиваясь, пули
И кто-то, улыбаясь сквозь прицел,
Кричит:
«Сдавайся, красный офицер!»
И очередь…
И я бегу упруго
По берегу заиленного Буга,
Бегу — и спотыкаюсь на бегу
И всё-таки стреляю по врагу!..
Но две обоймы —
это слишком мало.
Ревущая громадина подмяла,
Сломала, изувечила меня
Чужая маслянистая броня.
Мы до конца стояли — по уставу,
Лицом к реке
легла моя застава,
Лицом к реке,
на гусеничный след…
В моей руке — отцовский пистолет.
По мне прошлась тяжёлая броня,
Хотя убили там
и не меня.
На чёрном небе вспышки голубей, —
Ещё война нам кажется нелепой,
Ещё хватает вермута и хлеба,
Простой любви, неумерших друзей.
Ещё никто ни в чём не виноват:
Не сдали армий, не вошли в анналы,
И в лейтенантах ходят генералы,
И минины не грянули набат.
Ещё не время думать о судьбе,
О стольких судьбах,
близких и неблизких,
Заботиться о доме и судьбе,
И серебрянкой красить обелиски.
Но всё же небо чистое висит,
И голуби,
как вспышки спичек мокрых,
И лист летит, и осень моросит,
И ночь ложится на московский округ.
Вы говорите — сила в ней,
В моей строке,
в моей натуре, —
Я просто чувствую верней
Листвы смятенье
перед бурей.
Вы говорите — строгость строф,
Созвучья, образы и краски, —
А я сидел у всех костров
От Подмосковья
до Аляски.
Вы говорите: повезло,
Другим намного тяжелее, —
Я просто жил
себе назло,
Судьбе назло —
и не жалею.
I
На клумбах — вялые гвоздики,
Худые ветки в синеве.
Я так соскучился по дикой,
По непричёсанной траве.
Чтоб не зелёные массивы,
А просто лес
и просто луг.
Чтоб не хвалёные маслины,
А просто яблоки вокруг…
II
Меня Москва не принимает,
Не принимает, хоть убей.
Получки в праздник пропивает,
По будням кормит голубей.
Весь день толкует на бульварах
И в кулуарах,
и в гостях
О назначеньях, гонорарах,
Разводах, драках, должностях.
На кухнях плачет и судачит,
Достаток прячет от гостей, —
Живёт, как сплётница на даче —
От новостей
до новостей.
Нет, я не хаю,
не ругаю
И не вышучиваю зло, —
Я знаю,
что Москва — другая, —
И просто мне не повезло.
Без паники!
Сжигайте корабли!
Здесь торжище,
Здесь лезут вон из кожи,
Как лисьи дыры
в зелени земли,
Глаза зияют,
и лоснятся рожи.
Киношный мальчик песенку свистит,
С достоинством поглаживает ёжик…
С чего я начал? —
Господи прости! —
С кулачных стычек
и прыжков с подножек.
И нечего припомнить, хоть заплачь!
С чего мы начинали?
Начиняли
Артиллерийским порохом пугач
И по ночам бесчинства учиняли.
Мы пили клевер,
Ели лебеду,
Не голодали,
нет, не голодали.
Мы просто ту
военную беду
В глаза видали,
да, в глаза видали!
Без паники!
Уплачено сполна!
Так почему же пасмурно и тошно?
Нерадостно от красного вина,
Невесело от песенки киношной.
Я плохо понимаю:
Что со мной?
Зачем всё время
думаю об этом?
Всё кажется, что ходят за спиной
И мне в затылок целят пистолетом.
Я оприходовал
Свою былую жизнь:
Собрал стихи
и старые бумаги, —
Как часто
не хватало мне отваги,
Как верил,
Если скажут — не ершись!
Теперь другой —
Невиданный расклад:
Отвергнутый
И дружбою, и славой,
Я говорю
печально и лукаво,
Что, в сущности,
Ни в чём не виноват.
Хотелось быть
Не просто деловым,
Не просто умным,
Сильным и жестоким,
Хотелось видеть
собственные строки
Среди других,
Под соусом любым.
А ныне —
полыхает голова,
И день — не в день,
И ночи все бессонны…
Я берегу
Последние слова,
Как берегут
Последние патроны.
Раскаянье?.. —
Холера в бок!..
Как опечаленные тигры
Всю жизнь
мы помним назубок
Свои проигранные игры.
Свои неверные шаги
По шатким лестницам успеха,
Невозвращённые долги
И стыд бессмысленного смеха.
Судить собратьев не берусь,
Но в стаде их — дельцов не мало…
Они цепляются за Русь,
Когда теряют идеалы.
Тот обличает…
Мерзкий дар!
Тот под крестьянина шурует,
За орден
и за гонорар
Он что угодно зарифмует.
Я и не думал о плохом,
Не лез в бутылки и в бутырки,
А он
бойцовым петухом
Топорщил перья на затылке.
Он прав был…
Я один не прав:
Немного грустный,
малость странный,
Торчу в вольере, как жираф,
Мотаю шеей,
окаянный!
Пейзаж осенний гол и сир —
Кусты,
да ёлок веретёнца…
И это мой последний мир,
Моё единственное солнце.
Они нагрянут впопыхах
Не брать, не бить ногами в пах,
Не пить, не спорить о стихах, —
Не ради лести.
Они придут тебя купить,
И усыпить, и ослепить…
Как им хотелось бы убить
Тебя на месте!
Они придут, когда темно,
И сердце стужей сведено,
И нет вина, и всё равно,
И жизнь — не в жилу.
Они нагрянут вороньём,
Самоуверенным ворьём,
Оценщиками — за старьём,
Когда-то милым.
Они внушат твоей жене
Благую мысль о тишине,
О жизни, праздничной вполне,
И об удаче,
Насыплют соли на мозоль, —
Туман, угар, аэрозоль, —
И станет фурией Ассоль, —
А как иначе?
И посулят они тебе
Сплошные радости в судьбе,
Мир на душе, покой в семье, —
И крыть-то нечем.
Пообещают тёплый хлев,
В придачу — зрелища и хлеб…
Не обольщайся, будь нелеп
И безупречен.
Не унижайся, будь собой,
Ты не такой, ты не любой,
Не все отмечены судьбой,
Не каждый в силах.
Не отступайся, не юли,
Не жги мосты и корабли,
И в пыль кумиров не вали,
Когда-то милых.
Не верь, что мир — универсам,
Не верь их рыночным весам, —
Не верь штампованным часам, —
Не лезь из кожи.
Они пришли — они пройдут,
Будь снисходителен — и крут,
И не хватай, чего дадут:
Себе дороже.
Повремени немного,
Приятель, с топором:
Мне выпала дорога
Навылет — напролом.
Мне выпала удача
Из тысячи — одна…
И даже передача
Была разрешена.
Мне девушки носили
Махорку и цветы,
А батюшка Василий
Просвиры да кресты.
Персты его из воска,
Льняная борода…
Не раз зима извёсткой
Белила ворота.
Погуляно, попето,
Уплачено с лихвой.
Я слишком помню это,
Прощаясь с головой.
А судьи-то! А судьи —
Продажные уста,
Погрязшие во блуде,
Предавшие Христа!..
Повремени немного.
Подумай, покури:
Любая власть от Бога,
Но это — упыри.
Но это — вурдалаки,
Могильные жильцы.
Прислушайся: во мраке
Гонцы и бубенцы.
Не пей вина из фляги,
Затребывай ушат, —
Указ везут бродяги,
Помиловать спешат.
Ни страсти, ни печали,
И разум невелик!
Им быть бы палачами,
Да время не велит.
Ты помолчи — и молча взвесь
Всё сущее в судьбе,
Мне что-то здесь не по себе,
Тебе — не по тебе.
Заглох родник, иссяк исток,
Замкнулся этот круг,
Давай уедем на восток,
На север или юг.
И пусть я буду негодяй,
Пройдоха и подлец,
Ты мне на картах не гадай, —
Замучила вконец.
Всё заслонила злость и страсть,
Креплюсь — на том стою,
Так можно запросто пропасть,
Не в ту попасть струю.
Давай уедем. Пусть зима
Порошей по лицу, —
К лицу и посох, и сума
Такому подлецу.