Из далекого Клина
Получил старшина
Телеграмму, что сына
Подарила жена.
На поверку построен
Весь личный состав.
Старшина перед строем
Соблюдает устав.
Старшина вызывает
По списку солдат.
Старшина назначает
На завтра наряд.
А в глазах его что-то
Особое есть.
Сразу чувствует рота
Хорошую весть.
Но нельзя шевелиться,-
Дисциплина нужна.
… На знакомые лица
Глядит старшина.
Раздвигаются стены
Вокруг старшины,
От Можайска до Вены
Дороги видны…
В батальоне сыграли
Горнисты отбой.
Город Клин, не пора ли
Повидаться с тобой?
Ведь над городом Клином
Воздух словно вино,
Голосам соловьиным
Там раздолье дано.
Скрипнут новые двери,
Отпуск — месяц подряд.
«Надо будет проверить
Завтра утром наряд…»
Свет давно погасили,
Задремал старшина.
Над полями России
Тихо встала луна.
Сорвавшись с поднебесной высоты
Стремительным сверкающим обвалом,
Внезапный ливень свежие листы
Пршбил к земле. И тихо-тихо стало.
Запахло сразу мокрою травой,
Приподнялись ромашки на пригорке,
И на поляну вышел часовой
В защитной потемневшей гимнастерке.
Пестреют полосатые столбы.
Поют дождем разбуженные птицы.
Ни окрика не слышно, ни стрельбы
У нашей государственной границы.
Поста не покидая своего,
Не спит солдат дождливыми ночами:
Россия за плечами у него,
Столица за солдатскими плечами.
Он видит плодоносные сады,
Кавказские заснеженные горы
И стряхивает капельки воды
С винтовочного, светлого затвора…
Густой туман разлегся на лугу,
И луг похож на озеро лесное
С березками ва самом берегу,
С растущей прямо в озере сосною.
А впереди все шире и ясней
Встает зари горящая полоска.
Деревья выделяются на ней
Особенно отчетливо и жестко.
В земле солдат намного больше,
Чем на земле.
Перед Москвой, над Волгой, в Польше,
В кромешной мгле,
Лежат дивизии лихие
И корпуса.
А сверху дали голубые
И небеса.
Лежат бригады, батальоны
И тыщи рот.
А сверху по траве зеленой
Проходит взвод.
Какая ждет его дорога?
Встает рассвет.
В земле солдат и так уж много
За много лет.
Когда солдат походом утомлен,
Под гром любой он может спать глубоко.
Но слышит он сквозь самый крепкий сон
Негромкий крик: «В ружье!» или: «Тревога!»
И он встает, от сна еще горяч,
Все чувствуя отчетливо и тонко.
Так мать встает, едва услышав плач
Проснувшегося за полночь ребенка…
Не легкая солдатская судьба!
Сухой снежок скрипит под каблуками.
Еще поет армейская труба,
Хотя давно услышана полками.
И мне с трубой армейской по пути,
И я готов холодными ночами
На зов ее волнующий идти…
Вы слышите меня, однополчане?
Под вьюгой, что метет над головой,
Под ливнем, над равниною гудящим,
Я не сойду с поста, как часовой,
Поставленный бессонным разводящим.
Сегодня все немного непривычно.
Вокруг бело. И около Карпат
Такая тишь, которая обычно
Бывает только в первый снегопад.
Летит снежок веселый. И солдаты,
Не занятые нынче на постах,
Глядят на величавые Карпаты,
Мечтая о своих родных местах.
Пускай в одних снега не выпадали,
В других дома по окна замело,
Но каждый видит памятные дали
И первый снег, упавший на село.
Летит снежок над лесом, над болотом,
Над поднятой солдатской головой.
И, словно зачарованная, рота
Следит за ним… И только часовой
Невозмутимо ходит по тропинке,-
Ему здесь каждый камешек знаком…
И скромно тают первые снежинки
Под кованым солдатским каблуком.
Туманы тают. Сырость легкая,
И, ежась, вздрагивает сад.
Росинки падают неловкие.
Заборы влажные блестят.
Еще лежит на травах изморось,
Не шелохнется речки гладь.
И вся природа словно выспалась
И только ленится вставать.
Где ты, друг? За какою горою?
Что там — будни у вас? Торжество?
Чем ты занят той славной порою?
Что читаешь и любишь кого?
За далекой неведомой зоной,
В мягком зареве ламп голубых
Что ты думаешь ночью бессонной,
Например, о потомках своих?
Что ты видишь, по жизни шагая,
В ярком свете тогдашнего дня?
Я тебя совершенно не знаю,
Ты-то знаешь, ты помнишь меня?
Что тебе из минувшего ближе?
Что ты знаешь про наше житье?
Я тебя никогда не увижу…
Как мне дорого мненье твое!
Пусть в памяти навеки сохранится,
Как все дороги снегом замело
И как, минуя новую больницу,
Я шел когда-то в дальнее село.
Я не прошел еще и половины,
Погоду ошалелую кляня,
Как привлекло окно без крестовины
Своей необычайностью меня…
… Чтоб тень от рам не падала оконных
И чтобы было в комнате светло,
В окно больничных операционных
Всегда вставляют цельное стекло.
И вот когда на землю ночь ложится
И ярко освещается окно,
Во всем огромном здании больницы
Из прочих выделяется оно…
И стал следить я взглядом оробелым,
Как за оконным тоненьким стеклом,
Забыв про все, два человека в белом
Внимательно склонились над столом.
Стекло слегка подернулось морозом,
И видел я, как будто в полумгле,
Врачей и человека под наркозом,
Лежащего недвижно на столе.
Он мнился мне молоденьким служивым,
Отважным пограничником-бойцом,
И так хотелось, чтоб остался жив он,
Что я надолго замер под окном.
И я душою детскою измерил
Его пути без края и конца,
И я врачам внимательным поверил,
Как мог поверить младший брат бойца.
И я стоял у здания больницы,
Но стать мечтал я вовсе не врачом,
А тем бойцом, что около границы
Упал на снег с простреленным плечом.
… И сердце билось, билось учащенно,
И я в окне увидел наконец,
Как два врача вздохнули облегченно,
И понял я, что будет жить боец…
Ушел я со спокойною душою
Туда, куда судьба меня вела.
Заснеженной дорогою большою
Шагал я от села и до села.
И дней разнообразных вереница
Пошла кружить, мелькая предо мной.
Далекая районная больница
Осталась где-то в детстве, за спиной.
Не схваченное жесткой крестовиной,
Десятком ярких ламп освещено,
Горит вдали над снежною равниной
Отчетливое светлое окно.
Парашютные тонкие стропы
На поляне лежат под сосной.
Заросли партизанские тропы
Переспелой малиной лесной.
Нас дорога лишила покоя,
Мы с тобою ночами не спим.
А туманы плывут над рекою,
Словно сизый махорочный дым.
Солнце в тучи зашло к непогоде,-
Слышишь, гром прогремел в тишине?
И дожди над хлебами проходят,
Как полки по родной стороне.
Все-то снятся нам узкие тропки
И геологов трудный поход,
Пара спичек в последней коробке…
А дорога зовет и зовет.
… Сообщив изумленным соседям,
Что до поезда двадцать минут,
Мы однажды возьмем и уедем,
Пусть потом вспоминают да ждут.
Пронзив меня холодным взглядом,
Сержант торжественно изрек:
— За опозданье — два наряда!..-
И тихо тронул козырек.
— Так то ж совсем не опозданье,
Я просто думал о другом…-
В ответ на это оправданье
Сержант скомандовал: — Кру-гом!
И на глазах соседней роты
Я точно так же отдал честь
И, как велит устав пехоты,
Сказал коротенькое: — Есть!
И вот, когда спала бригада,
Я залезал во все углы,
Я отрабатывал наряды
И драил чистые полы.
Меня команда поднимала,
И я вставал, глядел во тьму…
Прошло с тех пор ночей немало,
Пока я понял, что к чему.
Я рассказать решил потомству,
Солдатских бед не утаив,
Про это первое знакомство
И про начальников моих,
И про занятья строевые,
Про дом, оставшийся вдали,
Про время то, когда впервые
Ребята в армию пришли,
Шинели серые надели,
И наша служба началась,
И я почувствовал на деле
Сержанта Прохорова власть.
Под шелестом яворов низких
Отлогий кладбищенский склон,
Весь в звездах, крестах, обелисках
Давнишних и новых времен.
Мы друга вот здесь хоронили
В цветах и венках кумача.
Теснясь, подступали к могиле,
Чужие могилы топча.
Порой полустертые даты
Смятенно улавливал глаз.
Но все это было когда-то,
Но все это было до нас.
У друга лицо неживое.
И каждый себя самого,
В раздумье склонясь головою,
Представил на месте его.
И было на сердце печально,
И стал расходиться народ,
Когда я увидел случайно:
По кладбищу мальчик идет.
Проходит, немного робея,
Но смерть для него не страшна.
Он будто бы в зале музея,
Где звонко стоит тишина,
Где деревом, камнем, железом
Отмечены жизни края.
Он смотрит с живым интересом,
Дыхание затая.
Минует, как что-то пустое,
Тяжелые склепы купцов
И чуть не завидует, стоя
У строгой могилы бойцов.
Люблю я этот мир земной,
Где перелески я овраги,
Где паровозный крик ночной,
Где карандаш и лист бумаги.
Где бьет волна у берегов,
Где на рассвете ширь сквозная,
Где знаю всех своих врагов,
Где всех друзей своих не знаю.
Тот мир, где в грозах выжил я,
Хоть и нелегкою ценою,
Где есть любимая моя,
По счастью встреченная мною.
И где с кудряшками на лбу
Сидит малыш под сенью мая,
Бутылку с соской, как трубу,
Над миром — к солнцу! — поднимая.
Средь высоких сосен подмосковных
Дом стоит над речкою, и там,
За окном, в одной из тихих комнат,
Спит сейчас полярный капитан.
Как обычно, снится капитану
Ночи шестимесячной тоска,
Плотные трехслойные туманы,
Жизнь от смерти на два волоска.
Дыбятся тяжелые торосы,
Видно, смерть шагает по пятам.
Обратясь к отчаянным матросам,
Говорит спокойно капитан:
— Умереть, товарищи, не поздно
Никогда. Так лучше поживем! —
Капитан ворочается грозно
На диване кожаном своем…
… Тишина. И, как это ни странно,
В окна бьет спокойный яркий свет…
Главное же в том, что капитану
Даже нет одиннадцати лет.
И еще особенно обидно:
Даже нет знакомых моряков.
Ничего за окнами не видно,
Кроме проходящих облаков.
Океанов давние соседа,
Бурями полночными дыша,
Облака, как белые медведи,
К северу уходят не спеша.
И один отставший медвежонок
Все рысит за ними вслед, рысит,
На боках, лучами обожженных,
Шерсть его косматая висит.
Этих книг тебе не прочитать
Ни за что на свете.
Для тебя стоит на них печать,
Ибо книги эти –
Книги для ума и для души,
Разные такие –
Для тебя чрезмерно хороши.
Ты прочтёшь другие.
Здесь на полках – всевозможных книг
Столько тысяч!
Ты проходишь, безмятежно в них
Взглядом тычась.
Комсомольские снились билеты
Ребятишкам горластым не зря.
Проходило последнее лето,
И прощайте навек, лагеря.
Но когда опускалась прохлада
И пора было делать отбой,
Выходил представитель отряда
Со своею любимой трубой.
От нагретого за день металла
Растекалось по коже тепло,
А труба над водой трепетала,
Говорила, что детство прошло.
А труба под луною блестела,
Как любая из лагерных труб,
И, наверно, никак не хотела,
Замолчав, оторваться от губ.
Ничего в мире не было, кроме
Необъятного звука того.
И услышал на дальнем пароме
Перевозчик веселый его.
Он прислушался к этому звуку,
Проплывавшему мимо полей,
Потянул было смуглую руку
К полинялой пилотке своей.
Да потом спохватился служивый,
Закурил, на костыль опершись…
Приближался рассвет торопливый,
Посветлела небесная высь.
Звук проплыл и растаял у плеса,
У склоненных над речкой берез…
По песку заскрипели колеса,
Подошел к переправе обоз.