Белый город на синем морском берегу —
Сорок бухт и без счета огней.
Сколько билось сердец
у твоих пристаней!
Я тебя в своем сердце навек сберегу.
Есть у каждого город, в котором он рос,
Материнскую песню любя.
Севастополь-солдат, Севастополь-матрос,
Ты родной для любого, кто видел тебя.
Ты стоишь,
полон завтрашней думы большой,
Навсегда недоступный врагу.
Как ты славою стар, как ты молод душой,
Белый город на синем морском берегу.
Литература – это исповедь.
Под видом исповеди – проповедь.
Для тех, кого мы любим – заповедь.
Для тех, кто ненавистен – отповедь.
Мы долю выбрали свою,
Она мужская, да, мужская!
И мы теперь всегда в бою —
У нас профессия такая.
В слепом огне пылает дом,
И стонут балки под ногами,
А мы идем, мы идем,
И тушим пламя, тушим пламя…
Ревет пылающая нефть
Просторы мучая земные.
А мы, от дыма онемев,
Смиряем реки нефтяные.
Что было с нами в том дыму,
Как было весело и страшно,
Мы не расскажем никому —
Мы просто были в рукопашной.
А мы такие же как вы, —
Ребята с силой непочатой.
Вот скинем маски с головы,
И пусть влюбляются девчата!
Мы тушим пламя, вяжем дым,
За все пожары мы в ответе,
Лишь погасить мы не дадим
Огонь любви на белом свете.
И пусть останется в веках
Тот миг, когда сквозь дым угарный,
Ребенка на больших руках
Выносит бережно пожарный!
Мы долю выбрали свою,
Она мужская, да, мужская!
И мы теперь всегда в бою —
У нас профессия такая.
Стоит туман над Енисеем,
Пути-дороги не даёт.
За три часа до Красноярска
Остановился пароход.
Зачем, зачем он бросил якорь?
Зачем в котлах огонь пропал?
Второй помощник капитана
К себе на свадьбу не попал.
Его невеста в белом платье
Глядит на тополь во дворе.
Она из Кинешмы далекой
Сюда приехала к сестре.
Уже пришли, наверно, гости,
Накрыла тёща стол для них…
Но посредине Енисея
На прочном якоре жених.
Стоит туман над Енисеем,
Пути-дороги не даёт.
О женихе своём пропавшем
Невеста горько слёзы льёт.
Ты знай, волжанка, знай, невеста, —
Не без тумана жизнь порой.
Но свято верь ты в сердце друга —
И друг воротится домой.
Я люблю эту девочку в шарфике тонком,
В красных варежках, взятых у зорьки взаймы,
Что явилась сияющим гадким утенком
Ни с того ни с сего посредине зимы.
Я люблю эту женщину, ту, что проснулась
И открыла нежданно мне глаз глубину,
Ту, чья нежная и беспощадная юность
Молодит и торопит мою седину.
Мы смеемся, бежим, окликая друг друга,
Друг от друга почти ничего не тая.
По снегам и болотам Полярного круга
Разнеслась лебединая песня моя.
Время бьет каблуками в пружинистый камень,
Самолеты взвиваются, небо смоля….
…Ну и что же, любимая, если земля
Потихоньку горит у меня под ногами?
У лиловой картины, которую ты мне принес,
Где ухабы, дома или море с соляркой и дымом,
Старый критик стоял, глядя в заводи зыбких полос,
И спросил наконец:
— Почему вы дружили с Назымом?
Ты, пройдя сквозь страданье, которого хватит троим,
Ты, придя как легенда и вдруг обернувшись живым,—
Рыжий турок с короткой и вечной судьбой,
В самом деле, Назым, почему мы дружили с тобой?
Я любил в тебе ярость и то, как ты жил без отказа.
То, что не был ты старым, что не был ты старым ни разу.
Звонкий труженик, землю упрямо лечил ты больную,
В шестьдесят пил вино и девчонку любил озорную.
Даже умер — живя, улыбнувшись июньскому свету
Утром. Руку подняв, чтобы вынуть газету.
Я с тобой подружился той давней турецкою ночью,
В час, когда тебя бросили в одиночку.
И в тот полдень берлинский, в те две раскаленных недели,
Когда вместе с тобой мы дрались, и писали, и пели.
В драке ты веселел, забывал и болезнь и усталость.
И за друга был рад, если песня его получалась.
Ты, как я, москвичом был. Москву ты любил. Но я знаю,
Как во сне тебя Турция не оставляла родная.
Минаретами сердце колола, синела Босфором,
Молодыми друзьями стояла всегда перед взором.
Пусть писал ты, могучий, иным, удивительным словом.
Пусть привык ты вдали к диковатым картинам лиловым.
Пусть не сверстники мы, пусть мы кровью совсем неродные.
Пусть хотели поссорить нас люди иные,—
Жажда жизни, Назым, нас навеки сдружила с тобою.
Чувство локтя, Назым, нас нигде не бросало с тобою.
Мы с тобой оптимисты, Назым,— так нам сердце велело.
Мы с тобой коммунисты, Назым. Может, в этом все дело.
Это будет вот так:
будут звезды бесчисленно падать.
Разбежится гроза,
а закат еще жив в полумгле…
Будешь ты повторять мне:
«Не надо, не надо, не надо…»
Я возьму тебя за руку
и поведу по земле.
И рука твоя станет доверчивой, доброй,
послушной.
А земля будет разной — радушной, чужой,
равнодушной…
Это что за река? Это Нил, Енисей или Волга?
Я прижму тебя больно к перилам моста.
Я люблю тебя, слышишь?
Всю жизнь. Беспощадно. Безмолвно.
Звезды тихо уходят домой.
Холодеет. Рассвет.
И в руках пустота.
1
Ты ждешь любви всем существом своим,
А ждать-то каково? Ведь ты — живая.
И ты идешь с чужим, недорогим,
Тоску свою любовью называя.
Один не тот. Потом другой не тот.
Оглянешься, а сердце-то остыло.
Когда ж в толпе единственный мелькнет,
Его окликнуть не достанет силы.
2
Не шаля с любовью, не балуя,
От живого чувства не беги.
Береги, девчонка, поцелуи.
Да смотри — не пере-бере-ги!
А не то, с ноги поднявшись левой,
Щуря потускневшие зрачки,
Вдруг проснешся нудной старой девой,
Полной злобы к людям и тоски.
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течет моя Волга,
А мне семнадцать лет.
Сказала мать: «Бывает все, сынок,
Быть может, ты устанешь от дорог,-
Когда придешь домой в конце пути,
Свои ладони в Волгу опусти».
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течет моя Волга,
А мне уж тридцать лет.
Тот первый взгляд и первый плеск весла…
Все было, только речка унесла…
Я не грущу о той весне былой,
Взамен ее твоя любовь со мной.
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Гляжу в тебя, Волга,-
Седьмой десяток лет.
Здесь мой причал, и здесь мои друзья,
Все, без чего на свете жить нельзя.
С далеких плесов в звездной тишине
Другой мальчишка подпевает мне:
«Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течет моя Волга,
А мне семнадцать лет».
Снится мне, что я усталый конь.
Волоку телегу сквозь огонь.
И со мной в упряжку впряжена
Маленькая девочка — жена.
Слезы по щекам, блуждает взгляд,
Волосы ее уже горят.
— Брось телегу, глупая. Беги,-
Дальше вовсе не видать ни зги.-
Нос в веснушках подняла рябой,
Заглотнула слезы:- Я с тобой.
Хлопает гид меня по плечу —
Что смотрит сеньор в этот темный угол?
А я молчу, а я ищу
Могилу друга.
Большой, со смеющимся ртом,
Он уехал в тридцать седьмом.
Это было чуть не полвека назад,
Но со мной в автобусе в полумгле
Улыбка его и глаза
Качаются на стекле.
И, рассказа не торопя,
Я все жду его одного.
Испания, он был за тебя,
А ты убила его.
Хлопает гид меня по плечу:
— Сеньор, за поворотом Гранада.—
А я молчу, а я ищу
Могилу брата.
В оливковых рощах
И в калифских садах
От рассвета и до заката,
На скалах
И городских площадях —
Могилу брата.
Может быть, его не найти,
А разве забыть…
Маленький бар на пути.
— Вы русские?
Этого не может быть.
Вы русские?—
И глядит, не мигая,
Тоже Испания,
Но другая.
И дрожащая рука
Старика
Красный паспорт берет.
И становится влажной щека,
И к нему прижимается рот.
Что он хочет сказать, старик?
Я стираю время с его лица,
По морщинке снимаю с его лица,
Словно друг мой рядом стоит.
Версты, горы и города…
Может, вместе шли они в те года?..
Хлопает гид меня по плечу.
А я молчу.
Может, здесь над обрывом,
Где птичья власть,
В небо синее
Прямо из сердца его поднялась
Горная пиния?
Может, это его душа
Смерти не верит,
Апельсиновым цветом
Пороша
Белый берег?
Спасибо тебе, что тебя я придумал
Под вьюги неласковых зим,
Что несколько лет среди звона и шума
Счастливым я был и слепым.
Воздушные замки построить несложно,
Но след их не сыщешь в золе.
Как жаль, что недолго и неосторожно
Стояли они на земле.
Спасибо тебе, что я строил их звонко
Из песен, цветов и тепла.
Я выдумал девочку в шарфике тонком —
И значит, такая была.
Сколько лет, вагонных полок,
Зной, мороз и снова зной…
Двух вчерашних комсомолок
Два лица передо мной.
На одном нежданно-строго
Складка меж бровей легла,
Возле глаз морщинок много,
А улыбка как была.
Но зато лицо второе
Встало вдруг передо мной
Непонятно молодое,
Вез морщинки без одной.
Без морщинки, без улыбки,
Без упрека, без ошибки,
Без дерзаний, без желаний,
Даже без воспоминаний…
От него, зевок роняя,
Отвернулся я тотчас…
Что же ты, моя родная,
Вся в морщинках возле глаз?
Просто ты жила иначе,—
Как у нас заведено,
От людей глаза не пряча,
Радуясь, смеясь и плача,
Если грустно и смешно.
И осталась гордой, ясной,
Все, что знаешь, не тая,
Пусть не юной, но прекрасной.
Здравствуй, молодость моя!
Солнечный круг,
Небо вокруг —
Это рисунок мальчишки.
Нарисовал он на листке
И подписал в уголке:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Милый мой друг,
Добрый мой друг,
Людям так хочется мира.
И в тридцать пять
Сердце опять
Не устает повторять:
Пусть всегда будет солнце…
Тише, солдат,
Слышишь, солдат,-
Люди пугаются взрывов.
Тысячи глаз
В небо глядят,
Губы упрямо твердят:
Пусть всегда будет солнце…
Против беды,
Против войны
Встанем за наших мальчишек.
Солнце — навек! Счастье — навек!-
Так повелел человек.
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная,
И нету других забот!
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт..
Меня мое сердце
В тревожную даль зовёт.
Пускай нам с тобой обоим
Беда грозит за бедою,
Но дружба моя с тобою
Лишь вместе со мной умрёт.
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею,
Пока я дышать умею,
Я буду идти вперёд!
И так же, как в жизни каждый,
Любовь ты встретишь однажды,-
С тобою, как ты, отважно
Сквозь бури она пройдёт.
Не думай, что всё пропели,
Что бури все отгремели.
Готовься к великой цели,
А слава тебя найдёт!
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт..
Меня мое сердце
В тревожную даль зовёт.