Лоуренс Ферлингетти

Ведя без прав старую развалюху
в начале века
мой отец въехал в мою мать
во время развеселой поездки по Кони Айленд
последив друг за другом за ужином
недалеко от французского пансиона
И решив прямо там и тогда,
что она вся целиком для него,
он последовал за ней
в парк отдыха того вечера,
где бурная встреча
их эфемерной плоти на колесах
столкнула их вместе навсегда
И теперь я на заднем сиденье
их вечности,
и тянусь к ним, чтобы обнять их.

Один большой бульвар, засаженный деревьями,
с одним большим кафе, купающемся в солнце,
и крепким черным кофе в чашках крошечных.
Один, не обязательно очень красивый,
человек, который тебя любит.
Одним прекрасным днем.

Дешевая кондитерская за Эль —
то место, где я впервые
влюбился
невообразимо
Мармеладки сгорали в полумраке
того сентябрьского дня
А кот бродил по лавке среди
лакричных палочек,
продажных булочек
и, Ох, Парень, Жвачки
Снаружи листья опадали, умирая
А ветер солнце прочь унес
Вбежала девушка
Волосы ее дождем спадали
Бездыханна грудь ее была в том зале маленьком
Снаружи листья опадали,
выкрикивая:
«Рано слишком! Рано слишком!»

Сегодня вечером на автостраде бездыханная тишина
За пластами бетона
замечтались рестораны
в которых парочки сидят перед свечами
Потерянная Александрия все еще горит
миллионами электрических ламп
Жизни пересекают жизни
бездельничая у светофора
После трилистниковых переключений
«Души съедают души во всеобъемлющей пустоте»
Пианинный концерт доносится из окна кухни
Йог говорит в Окайе1
«Все происходит только в нашем сознании»
на лужайке посреди деревьев
влюбленные слушают
как учитель говорит что они едины
со вселенной
Глаза чуют цветы и становятся ими
Бессмертная тишина
сегодня вечером на автостраде
как будто волна тихоокеанского прилива в милю высотой
охватывает
Лос-Анджелес вдыхает свой последний бензин
и погружается в море подобно Титаническому светящемуся литералу
Девятью минутами позже Вилла Небраска Кэти2
сливается с ним
Прилив приходит в Юту
Мормонских шатров верхушки смываются как ракушки
Проклятые койоты никуда не плывут
В Омахе оркестр на сцене
продолжает играть Музыку на Воде Генделя
Трубы заполняются водой
а басисты уплывают на своих инструментах
вцепившись в них горизонтально как любовники
Чикагский Луп3 становится русскими горками
Небоскребы наполняются как стаканы воды
Великие Озера смешиваются с буддийскими слезами
Великие Книги смываются в Эванстоне
Пиво из Милуоки увенчивается морской пеной
Бью Флё4 Буффало внезапно становится солью
Остров Манхэттен начисто сносит за шестнадцать секунд
потопленные мачты Амстердама всплывают
как только огромная волна обрушивается на Истворд
чтобы смыть перезревшую камамберную Европу
манхэттен вскипает в морских лозах
вымытая земля вновь пробуждается чтобы стать дикой
и слышен только беспредельный треск сверчков
крик морских птиц высоко вверху
в пустынной вечности
в то время как Гудзон завоевывает свои заросли
а индейцы чинят свои каноэ

Мир — прекрасное место
чтоб в нем родиться,
если не прочь ты повеселиться,
но не всегда
здесь так отрадно,
приготовься вкусить и толику ада
сейчас и потом,
когда все отлично,
потому что даже на небе
не поют
все время.
Мир — прекрасное место
чтоб в нем родиться,
если только тебя не заботит,
что люди здесь умирают
все время
или всего лишь страдают
время от времени,
и будет лишь половина беды,
если это не ты.
Ах, мир — прекрасное место
чтоб в нем родиться,
если тебя не слишком смущают
несколько мертвых умов
на высших постах
и бомба иль две,
сейчас и потом,
в твоих возведенных к небу глазах
иль несуразности другие,
такие, как наше общество Марки Торговой —
жертва
со своими людьми знаменитыми,
со своими людьми вымирающими,
со своими священниками,
и другими лицами карающими,
и с различными сегрегациями,
и со своими конгрессами и разговорами,
и другими запорами,
которые наша глупая плоть
наследует.
Да мир — это лучшее место из всех,
ведь он позволяет так много:
устраивать комические сцены,
и устраивать любовные сцены,
и устраивать драматические сцены,
и петь непристойные песни, и
вдохновляться,
и вокруг гулять,
рассматривая все в подряд,
и цветы нюхать,
и статуи освистывать,
и даже думать,
и людей целовать, и
детей рожать, и носить трусы,
и шляпами размахивать, и
танцевать,
и в реках купаться,
на пикниках
в середине лета,
и просто
«жизнь прожигать».
Да,
но после, точно посредине этого всего
приходит, улыбаясь,
гробовщик.

Мерцающий свет
Сан — Франциско —
ни твой, Восточный Берег, свет,
ни твой,
Париж, жемчужный свет.
Свет Сан — Франциско —
это моря свет,
свет острова.

А свет тумана,
покрывшего холмы,
дрейфует в ночь
сквозь Голден Гейт,
чтоб на рассвете лечь на город.

А после поздними и тихими утрами,
когда туман уже сгорел,
солнце разукрашивает белые дома
светом моря Греции,
и четкими и ясными тенями,
город делая таким, как будто бы его
только что нарисовали.

Но в четыре прилетает ветер,
подметая поля.

А после — покрывало света раннего утра.

А после — уже другое полотно,
когда новый туман
наплывает.

И в долину света
город уплывает,
дрейфуя в океане.

Свободней
многих птиц
орел взлетает
над Сан-Франциско;
свободней многих странствий
взмывает ввысь,
воспаряет и несется ввысь
во все еще
открытые пространства;
слетевший с гор,
спустившийся вниз,
высоко над океаном,
где закат повис, —
отраженье себя.
Он воспаряет ввысь,
кружась и кружась,
где гидропланы кружили,
где истребители сбивали.
Он летает вокруг полыхания
красного солнца,
поднимается, и скользит,
и спускается тем же путем,
теперь над океаном,
теперь над землями,
высоко над тонущими в песке вихрями,
где когда-то русские горки кружились петлями,
парящий орел в лучах заходящего солнца —
Все, что осталось от нашей дикой природы.

Аллен Гинзберг умирает
И это в газетах
Это в вечерних новостях
Великий поэт умирает
Но его голос
не умрет
Его голос на земле
В Нижнем Манхеттене
в его кровати
он умирает
И с этим ничего
нельзя поделать
Он умирает смертью какой все умирают
Он умирает смертью поэта
У него в руке телефон
И он звонит каждому
Из своей кровати в Нижнем Манхеттене
По всему миру
поздно ночью
звонят телефоны
«Это Аллен»
Говорит голос
«Аллен Гинзберг звонит»
Сколько раз слышали они это
за долгие великие годы
Ему не нужно говорить «Гинзберг»
Во всем мире
в мире поэтов
Есть только один Аллен
«Я хотел сказать тебе» он говорит
Он рассказывает им что происходит
что спускается
на него
Смерть темная любовница
спускается на него
Его голос спутник несет
по земле
над Морем Джапы1
где он однажды стоял обнаженный
с трезубцем в руке
как юный Нептун
молодой человек с черной бородой
стоящий на каменном пляже
Высшая точка прилива и птицы кричат
Волны разламываются над ним
И птицы кричат
на набережной Сан-Франциско
Сильный ветер
Огромные белые шапки
захлестывают Эмбакадеро
Аллен на телефоне
Его голос в волнах
Я листаю Греческую поэзию
В ней море
В ней лошади плачут
Лошади Ахиллеса
в ней плачут
здесь у моря
в Сан-Франциско
где плачут волны
они издают шипящие звуки
пророческие звуки
Аллен
Шепчут они
Аллен
_______________
Примечания:
1) Джапа — медитативная практика, состоящая в длительном (обычно — почти неслышимом для посторонних) повторении мантр.

Ее лицо, что темнота убить могла
в одно мгновение,
лицо, которому легко так было нанести ранение
иль смехом, или светом;

и скажет мне она однажды летом,
устало свои руки опуская:
«Мы ночью по-другому размышляем»

И процитирует Кокто.

«Я чувствую, что ангел есть во мне как будто» —
она произнесет —
«А я его все время прогоняю».

Потом взгляд отведет и улыбаясь,
привстанет и вздохнет,

затем пристанет
во всей усладе тела своего

и упадет чулок с нее.

Постоянный нелепый риск
и смерть,
когда он выступает
над головами
зрителей своих;
поэт как акробат
по рифме лезет вверх
к высокому канату своего творения,
и, балансируя на быстрых взглядах
над морем лиц,
проходит свою дорогу
к нового дня порогу,
исполняет антраша
и жонглерские трюки,
и другие искусные фокусы,
и все без ошибок,
без единой,
чем бы они не были.
Ведь он экстра-реалист,
который просто должен понимать
всю правду
пред взятием новых высот и вершин
в его эфемерном продвижении
вперед к высшим пьедесталам,
где Красота стоит и ждет,
отягощенная,
чтоб смерти бросить вызов.
А он —
маленкий чарличаплин,
который может поймать, а может — нет,
ее прекрасную вечную идею,
распыленную в пустом пространстве
сущестования.

Я жду когда настанет мой черед
и я жду
возрождения чуда
и я жду
когда кто-нибудь действительно Америку откроет
и рыдаю
и я жду
открытия
новых символических западных рубежей1
и я жду
когда Американский Орел
по-настоящему расправит свои крылья
выровняет свой путь и полетит направо
и я жду
когда Век Тревог2
отдаст концы
и я жду
когда прекратится война
которая сделает мир безопасным
для анархии
и я жду
тотального уничтожения
всех государств
и я с нетерпением жду
возрождения чуда
Я жду Второго Пришествия
и я жду
когда религиозное возрождение
пронесется через Аризону
и я жду
когда Гроздьями Гнева3 запасутся
и я жду
когда докажут
что Бог действительно американец
и я жду
когда покажут Бога по телевизору
поверженного на церковных алтарях
если только можно найти
нужный канал
чтобы это показать
и я жду
когда Последняя Вечеря состоится вновь
с новой странной закуской
и я с нетерпением жду
возрождения чуда
Я жду когда мой номер назовут
и я жду
когда Армия Спасения придет к власти
и я жду
когда смиренного благословят
и будут наследовать землю
без налогов и я жду
когда леса и звери
потребуют обратно свои земли
и я жду
когда найдут путь такой
чтобы уничтожить национализм
никого не убивая
и я жду
когда птицы и планеты упадут как дождь
и я жду когда любовники и плачущие
вновь лягут вместе
в новом возрождении чуда
Я жду когда наcтупит смерть
и я очень жду
когда вечной жизни секрет откроет
никому неизвестный главный врач
и я жду
когда шторма жизни
прекратятся
и я жду
отплытия за счастьем
и я жду
когда восстановят Мэйфлауэр
чтобы достичь Америки
с ее картинной историей и правами
проданными ранее индейцам
и я жду
когда потерянная музыка заиграет вновь
на Потерянном Континенте
в новом возрождении чуда
Я жду когда наступит день
который все прояснит
и я жду возмездия
за то что Америка сделала
с Томом Сойером
и я жду
когда Американский Мальчик
снимет одежду с Красоты
и заберется на ее вершину
и я жду
когда Алиса в Стране Чудес
передаст мне
свой тотальный сон чистоты
и я жду
когда Чаилд Роланд4 подойдет
к последней темной башне
и я жду
когда Афродита
отрастит живые руки
в последнем разоружении
в новом возрождении чуда
Я жду
сообщений
о бессмертии
от воспоминаний раннего детства
и я жду
когда зеленые утра придут вновь
и молодости безмолвные зеленые поля
вернутся вновь
и я жду
когда потуги спонтанного искусства
встряхнут мою печатную машинку
и я жду написания
великой нетленной поэмы
и я жду
последнего беззаботного восторга
и я с нетерпением жду
когда убегающие любовники на Греческой Урне
поймают друг друга наконец
и сожмут друг друга в объятьях
и я жду
всегда и с нетерпением
ренессанса чуда
____________
Примечания:
1) новые рубежи (new frontiers) — курс президента Кеннеди
2) «Век Тревог» — симфония Леонарда Бернстайна
3) «Гроздья Гнева» — роман Дж.Стэйнбека
4) Чаилд Роланд — герой древней шотландской баллады