На часах у стен тюремных,
У окованных ворот,
Скучно в думах неизбежных
Ночь унылая идет.
Вдалеке волшебный город,
Весь сияющий в огнях,
Здесь же плит гранитных холод
Да засовы на дверях.
Острый месяц в тучах тонет,
Как обломок палаша;
В каждом камне, мнится, стонет
Заключенная душа.
Стонут, бьются души в узах
В безучастной тишине.
Все в рабочих синих блузах,
Земляки по крови мне.
Закипает в сердце глухо
Яд пережитых обид…
Мать родимая старуха,
Мнится, в сумраке стоит,
К ранцу жалостно и тупо
Припадает головой…
Одиночки, как уступы,
Громоздятся надо мной.
Словно глаз лукаво-грубый,
За спиной блестит ружье,
И не знаю я — кому бы
Горе высказать свое.
Жизнь безвинно-молодую
Загубить в расцвете жаль,-
Неотступно песню злую
За спиною шепчет сталь.
Шелестит зловеще дуло:
«Не корись лихой судьбе.
На исходе караула
В сердце выстрели себе
И умри безумно молод,
Тяготенье кончи дней…»
За тюрьмой волшебный город
Светит тысячью огней.
И огни, как бриллианты,
Блесток радужных поток…
Бьют унылые куранты
Череды унылой срок.
Двор, как дно огромной бочки,
Как замкнутое кольцо;
За решеткой одиночки
Чье-то бледное лицо.
Темной кофточки полоски,
Как ударов давних след,
И девической прически
В полумраке силуэт.
После памятной прогулки,
Образ светлый и родной,
В келье каменной и гулкой
Буду грезить я тобой.
Вспомню вечер безмятежный,
В бликах радужных балкон
И поющий скрипкой нежной
За оградой граммофон,
Светлокрашеную шлюпку,
Вёсел мерную молву,
Рядом девушку-голубку —
Белый призрак наяву…
Я всё тот же — мощи жаркой
Не сломил тяжелый свод…
Выйди, белая русалка,
К лодке, дремлющей у вод!
Поплывем мы… Сон нелепый!
Двор, как ямы мрачной дно,
За окном глухого склепа
И зловеще и темно.
«Не жди зари, она погасла
Как в мавзолейной тишине
Лампада чадная без масла…» —
Могильный демон шепчет мне.
Душа смежает робко крылья,
Недоуменно смущена,
Пред духом мрака и насилья
Мятется трепетно она.
И демон сумрака кровавый
Трубит победу в смертный рог.
Смутился кубок брачной славы,
И пуст украшенный чертог.
Рассвета луч не обагрянит
Вино в бокалах круговых,
Пока из мертвых не восстанет
Гробнице преданный Жених.
Пока же камень не отвален,
И стража тело стережет,
Душа безмовие развалин
Чертога брачного поет.
О, ризы вечера, багряно-золотые,
Как ярое вино, пьяните вы меня!
Отраднее душе развалины седые
Туманов — вестников рассветного огня.
Горите же мрачней, закатные завесы!
Идет Посланец Сил, чтоб сумрак одолеть;
Пусть в безднах темноты ликуют ночи бесы,
Отгулом вторит им орудий злая медь.
Звончее топоры поют перед рассветом,
От эшафота тень черней — перед зарей…
Одежды вечера пьянят багряным цветом,
А саваны утра покоят белизной.
В просинь вод загляделися ивы,
Словно в зеркальцо девка-краса.
Убегают дороги извивы,
Перелесков, лесов пояса.
На деревне грачиные граи,
Бродит сон, волокнится дымок;
У плотины, где мшистые сваи,
Нижет скатную зернь солнопёк —
Водянице стожарную кику:
Самоцвет, зарянец, камень-зель.
Стародавнему верен навыку,
Прихожу на поречную мель.
Кличу девушку с русой косою,
С зыбким голосом, с вишеньем щек,
Ивы шепчут: «Сегодня с красою
Поменялся кольцом солнопёк,
Подарил ее зарною кикой,
Заголубил в речном терему…»
С рощи тянет смолой, земляникой,
Даль и воды в лазурном дыму.
Если б ведать судьбину твою,
Не кручинить бы сердца разлукой
И любовь не считать бы свою
За тебя нерушимой порукой.
Не гадалося ставшее мне,
Что, по чувству сестра и подруга,
По своей отдалилась вине
Ты от братьев сурового круга.
Оттого, как под ветром ковыль,
И разлучная песня уныла,
Что тебе побирушки костыль
За измену судьба подарила.
И неведомо: я ли не прав
Или сердце к тому безучастно,
Что, отверженный облик приняв,
Ты, как прежде, нетленно прекрасна?
На песню, на сказку рассудок молчит,
Но сердце так странно правдиво,-
И плачет оно, непонятно грустит,
О чем?- знают ветер да ивы.
О том ли, что юность бесследно прошла,
Что поле заплаканно-нище?
Вон серые избы родного села,
Луга, перелески, кладбище.
Вглядись в листопадную странничью даль,
В болот и оврагов пологость,
И сердцу-дитяти утешной едва ль
Почуется правды суровость.
Потянет к загадке, к свирельной мечте,
Вздохнуть, улыбнуться украдкой
Задумчиво-нежной небес высоте
И ивам, лепечущим сладко.
Примнится чертогом — покров шалаша,
Колдуньей лесной — незабудка,
и горько в себе посмеется душа
Над правдой слепого рассудка.
Недозрелую калинушку
Не ломают и не рвут,-
Недорощена детинушку
Во солдаты не берут.
Придорожну скатну ягоду
Топчут конник, пешеход,-
По двадцатой красной осени
Парня гонят во поход.
Раскудрявьтесь, кудри-вихори,
Брови — черные стрижи,
Ты, размыкушка-гармоника,
Про судину расскажи:
Во незнаемой сторонушке
Красовита ли гульба?
По страде свежит ли прохолодь,
В стужу греет ли изба?
Есть ли улица расхожая,
Девка-зорька, маков цвет,
Али ночка непогожая
Ко сударке застит след?
Ах, размыкушке-гармонике
Поиграть не долог срок!..
Придорожную калинушку
Топчут пеший и ездок.
Набух, оттаял лед на речке,
Стал пегим, ржаво-золотым,
В кустах затеплилися свечки,
И засинел кадильный дым.
Березки — бледные белички,
Потупясь, выстроились в ряд.
Я голоску веснянки-птички,
Как материнской ласке, рад.
Природы радостный причастник,
На облака молюся я,
На мне иноческий подрясник
И монастырская скуфья.
Обету строгому неверен,
Ушел я в поле к лознякам,
Чтоб поглядеть, как мир безмерен,
Как луч скользит по облакам,
Как пробудившиеся речки
Бурлят на талых валунах,
И невидимка теплит свечки
В нагих, дымящихся кустах.
Девка-запевало:
Я вечор, млада, во пиру была,
Хмелен мед пила, сахар кушала,
Во хмелю, млада, похвалялася
Не житьем-бытьем — красной удалью.
Не сосна в бору дрожмя дрогнула,
Топором-пилой насмерть ранена,
Не из невода рыба шалая,
Извиваючись, в омут просится,-
Это я пошла в пляску походом:
Гости-бражники рты разинули,
Домовой завыл — крякнул под полом,
На запечье кот искры выбрызнул:
Вот я —
Плясея —
Вихорь, прах летучий,
Сарафан —
Синь-туман,
Косы — бор дремучий!
Пляс — гром,
Бурелом,
Лешева погудка,
Под косой —
Луговой
Цветик незабудка!
Парень-припевало:
Ой, пляска приворотная,
Любовь — краса залетная,
Чем вчуже вами маяться,
На плахе белолиповой
Срубить бы легче голову!
Не уголь жжет мне пазуху,
Не воск — утроба топится
О камень — тело жаркое,
На пляс — красу орлиную
Разбойный ножик точится!
Осенюсь могильною иконкой,
Накормлю малиновок кутьей
И с клюкой, с дорожною котомкой,
Закачусь в туман вечеровой.
На распутьях дальнего скитанья,
Как пчела медвяную росу,
Соберу певучие сказанья
И тебе, родимый, принесу.
В глубине народной незабытым
Ты живешь, кровавый и святой…
Опаленным, сгибнувшим, убитым,
Всем покой за дверью гробовой.
Темным зовам не верит душа,
Не летит встречу призракам ночи.
Ты, как осень, ясна, хороша,
Только строже и в ласках короче.
Потянулися с криком в отлет
Журавли над потусклой равниной.
Как с природой, тебя эшафот
Не разлучит с родимой кручиной.
Не однажды под осени плач
О тебе — невозвратно далекой
За разгульным стаканом палач
Головою поникнет жестокой.
Ты, судинушка — чужая сторона,
Что свекровьими попреками красна,
Стань-ка городом, дорогой столбовой,
Краснорядною торговой слободой!
Было б друженьке где волю волевать,
В сарафане-разгуляне щеголять,
Краснорядцев с ума-разума сводить,
Развеселой слобожанкою прослыть,
Перемочь невыносимую тоску —
Подариться нелюбиму муженьку!
Муж повышпилит булавочки с косы,
Не помилует девической красы,
Сгонит с облика белила и сурьму,
Не обрядит в расписную бахрому.
Станет друженька преклонливей травы,
Не услышит человеческой молвы,
Только благовест учует поутру,
Перехожую волынку ввечеру.
Прохожу ночной деревней,
В темных избах нет огня,
Явью сказочною, древней
Потянуло на меня.
В настоящем разуверясь,
Стародавних полон сил,
Распахнул я лихо ферязь,
Шапку-соболь заломил.
Свистнул, хлопнул у дороги
В удалецкую ладонь,
И, как вихорь, звонконогий
Подо мною взвился конь.
Прискакал. Дубровным зверем
Конь храпит, копытом бьет,-
Предо мной узорный терем,
Нет дозора у ворот.
Привязал гнедого к тыну;
Будет лихо али прок,
Пояс шелковый закину
На точеный шеломок.
Скрипнет крашеная ставня…
«Что, разлапушка,- не спишь?
Неспроста повесу-парня
Знают Кама и Иртыш!
Наши хаживали струги
До Хвалынщины подчас,-
Не иссякнут у подруги
Бирюза и канифас…»
Прояснилися избенки,
Речка в утреннем дыму.
Гусли-морок, всхлипнув звонко,
Искрой канули во тьму.
Но в душе, как хмель, струится
Вещих звуков серебро —
Отлетевшей жаро-птицы
Самоцветное перо.
Певучей думой обуян,
Дремлю под жесткою дерюгой.
Я — королевич Еруслан
В пути за пленницей-подругой.
Мой конь под алым чепраком,
На мне серебряные латы…
А мать жужжит веретеном
В луче осеннего заката.
Смежают сумерки глаза,
На лихо жалуется прялка…
Дымится омут, спит лоза,
В осоке девушка-русалка.
Она поет, манит на дно
От неги ярого избытка…
Замри, судьбы веретено,
Порвись, тоскующая нитка!