Империя на глиняных ногах —
Наш островок: ему уже не сродно
Теперь всё то, что гордо, благородно,
И лавр его похитил некий враг.
И не звенит тот голос на холмах,
Что о свободе пел: а ты свободна,
Моя душа! Беги, ты не пригодна
В торгашеском гнезде, где на лотках
Торгуют мудростью, благоговеньем,
А чернь идет с угрюмым озлобленьем
На светлое наследие веков.
Мне жалко это; и, поверив чуду
Искусства и культуры, я не буду
Ни с Богом, ни среди его врагов.
Перевод: Н. С. Гумилева
Прекрасны идеалы демократий,
Когда подобен каждый — Королю, —
Но я определенно не люблю
Разгула нынешних крикливых братий;
Монарх — достоин менее проклятий,
Чем гнусных демагогов болтовня, —
Анархией Свободу подменя,
Они уже готовят нас к расплате;
Мне мерзостно, когда над баррикадой
Возносится позорный красный флаг,
И хамство правит: под его громадой
Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены, —
И слышен лишь Убийства да Измены
Кровавый и неторопливый шаг.
Перевод: Е. В. Витковского
I
Les silhouettes2
Морская зыбь в полосках серых. —
Унылый вихрь не в ритме с ней.
Луна, как лист осенних дней,
Летит по ветру в бурных шхерах.
На фоне бледного песка
Прибрежный челн награвирован,
В нем юнга — весел, чернобров он, —
Смеется рот, блестит рука.
На серых и росистых дюнах,
На фоне тонких облаков,
Как силуэты, ряд жнецов
Идет обветренных и юных.
II
La fuite de la lune3
Тут слуху нету впечатлений,
Тут только сон, и тишь, и лень.
Безмолвно там, где тлеет тень,
Безмолвно там, где нет и тени.
Тут только эхо хриплый крик
У птицы горестной украло.
Она зовет подругу. Вяло
Ей вторит берег, мглист и дик.
Но вот луна свой серп убрала
С небес и в темное крыльцо
Ушла, накинув на лицо
Вуали желтой покрывало.
1 Impressions — Впечатления (франц.).
2 Силуэты (франц.).
3 Бегство луны (франц.).
Перевод: П. П. Потемкина
Мне нет казны,
Где стражем — гриф) свирепый:
Как встарь, бедны
Пастушечьи вертепы,
И нет камней,
Чтоб сделать украшенье,
Но дев полей
Мое пленяло пенье.
Моя свирель
Из тростника речного,
Пою тебе ль
Всегда, опять и снова?
Ведь ты белей,
Чем лилия; без меры
Ценней, милей
И реже амбры серой.
К чему твой страх?
Ведь Гиацинт скончался,
И Пан в кустах
Густых не появялся,
И Фавн рогат
Травы не топчет вялой,
И бог-закат
Зари не кажет алой.
И мертв Гилас;
Он роз не встретит красных
В вечерний час
В твоих губах прекрасных.
Хор нимф лесных
На горке игр не водитъ…
Сребрист и тих
Осенний день уходит.
Перевод: М. А. Кузмина
В Европе время замерло на месте,
Но, гордо возмутив её покой,
Британский лев, заслыша гнев людской,
Тирана низложил. Взыскуя мести,
Республика была твердыней чести!
Пьемонтцы могут подтвердить — какой
Охвачен папа Римский был тоской.
«Что Кромвель?» И, внимая каждой вести,
Дрожал понтифик в расписной капелле.
Но этот миг так скоро пролетел:
Высокий жребий — в роскоши погряз,
Торговля превратилась в наш удел.
Не станься так — мир почитал бы нас
Наследниками Мильтона доселе.
Перевод: Е. В. Витковского
Ступай легко: ведь обитает
Она под снегом там.
Шепчи нежней: она внимает
Лесным цветам.
Заржавела коса златая,
Потускла, ах!
Она — прекрасная, младая —
Теперь лишь прах.
Белее лилии блистала,
Росла, любя,
И женщиной едва сознала
Сама себя.
Доска тяжелая и камень
Легли на грудь.
Мне мучит сердце жгучий пламень. —
Ей — отдохнуть.
Мир, мир! Не долетит до слуха
Живой сонет.
Зарытому с ней в землю глухо
Мне жизни нет.
Перевод: М. А. Кузмина
Ты брошена в седое море
И предоставлена судьбе,
О Англия! Каких историй
Не повторяют о тебе?
Земля, хрустальный шарик малый,
В руке твоей, — а по нему
Видения чредою шалой
Проносятся из тьмы во тьму, —
Войска в мундирах цвета крови,
Султанов пенная волна, —
Владыки Ночи наготове
Вздымают в небо пламена.
Желты, знакомы с русской пулей,
Мчат леопарды на ловца:
Разинув пасти, промелькнули
И ускользнули от свинца.
Английский Лев Морей покинул
Чертог сапфирной глубины,
И разъяренно в битву ринул,
Где гибнут Англии сыны.
Вот, в медь со всею мощью дунув,
Трубит горнист издалека:
На тростниковый край пуштунов
Идут из Индии войска.
Однако в мире нет спокойней
Вождей афганских, чьи сердца
И чьи мечи готовы к бойне
Едва завидевши гонца, —
Он из последних сил недаром
Бежит, пожертвовав собой:
Он услыхал под Кандагаром
Английский барабанный бой.
Пусть Южный ветр — в смиренье робком,
Восточный — пусть падёт ничком,
Где Англия по горным тропкам
Идет в крови и босиком.
Столп Гималаев, кряжей горных,
Верховный сторож скальных масс,
Давно ль крылатых псов викторных
Увидел ты в последний раз?
Там Самарканд в саду миндальном,
Бухарцы в сонном забытьи;
Купцы в чалмах, по тропам дальным
Влачатся вдоль Аму-Дарьи;
И весь Восток до Исфагана
Озолочен, роскошен, щедр, —
Лишь вьется пыль от каравана,
Что киноварь везет и кедр;
Кабул, чья гордая громада
Лежит под горной крутизной,
Где в водоёмах спит прохлада,
Превозмогающая зной;
Где, выбранную меж товарок,
Рабыню, — о, на зависть всем! —
Сам царь черкешенку в подарок
Шлёт хану старому в гарем.
Как наши беркуты свободно
Сражаясь, брали высоту!..
Лишь станет горлица бесплодно
Лелеять в Англии мечту.
Напрасно всё её веселье
И ожиданье вдалеке:
Тот юноша лежит в ущелье
И в мертвой держит флаг руке.
Так много лун и лихолетий
Настанет — и придет к концу
В домах напрасно будут дети
Проситься их пустить к отцу.
Жена, приявши участь вдовью,
Обречена до склона лет
С последней целовать любовью
Кинжал, иль ветхий эполет.
Не Англии земля сырая
Приемлет тех, кто пал вдали:
На кладбищах чужого края —
Нет ни цветка родной земли.
Вы спите под стенами Дели,
Вас погубил Афганистан,
Вы там, где Ганг скользит без цели
Семью струями в океан.
У берегов России царской
В восточном вы легли краю.
Вы цену битвы Трафальгарской
Платили, жизнь отдав свою.
О, непричастные покою!
О, не приятые гроба
Ни перстью, ни волной морскою!
К чему мольба! К чему мольба!
Вы, раны чьи лекарств не знали,
Чей путь ни для кого не нов!
О, Кромвеля страна! Должна ли
Ты выкупить своих сынов?
Не золотой венец, — терновый,
Судьбу сынов своих уважь..
Их дар — подарок смерти новой:
Ты по делам им не воздашь
Пусть чуждый ветр, чужие реки
Об Англии напомнят вдруг —
Уста не тронут уст вовеки
И руки не коснутся рук.
Ужель мы выгадали много,
В златую мир забравши сеть?
Когда в сердцах бурлит тревога —
Не стихнуть ей, не постареть.
Что выгоды в гордыне поздней —
Прослыть владыками воды?
Мы всюду — сеятели розни
Мы — стражи собственной беды.
Где наша сила, где защита?
Где гордость рыцарской судьбой?
Былое в саван трав укрыто,
О нем рыдает лишь прибой.
Нет больше ни любви, ни страха,
Всё просто кануло во тьму.
Всё стало прах, придя из праха —
Но это ли конец всему?
Но да не будешь ты позорно
В веках пригвождена к столпу:
Заклав сынов, в венке из тёрна
Ещё отыщешь ты тропу.
Да будет жизненная сила
С тобой, да устрашит врагов,
Когда республики Светило
Взойдёт с кровавых берегов!
Перевод: Е. В. Витковского
Воскрес ли Ты, Христос? Иль жертвой тленья
В гробу лежишь, во глубине земли?
А верить в Воскресение могли
Лишь те, чей грех возжаждал искупленья?
Истреблены врагом без сожаленья
Священники близ мёртвых алтарей.
Ты видишь ли страданья матерей,
Детей, убитых, втоптанных в каменья?
Сын Божий, снизойди! Над миром тьма,
Кресту кровавый серп грозит с небес:
И верх возьмёт он, и переупрямит.
Земле не вынести сего ярма!
Сын Человеческий, коль ты воскрес,
Гряди — чтоб не возвысился Мохаммед!
Перевод: Е. В. Витковского
Где ты была, когда пылала Троя,
Которой боги не дали защиты?
Ужели снова твой приют — земля?
Ты позабыла ль юного героя,
Матросов, тирский пурпур корабля,
Насмешливые взоры Афродиты?
Тебя ли не узнать, — звездою новой
Сверкаешь в серебристой тишине,
Не ты ль склонила Древний Мир к войне,
К её пучине мрачной и багровой?
Ты ль управляла огненной луной?
В Сидоне дивном — был твой лучший храм;
Там солнечно, там синева безбрежна;
Под сеткой полога златою, там
Младая дева полотно прилежно
Ткала тебе, превозмогая зной,
Пока к щекам не подступала страсть,
Веля устам соленым — что есть силы
К устам скитальца кипрского припасть,
Пришедшего от Кальпы и Абилы.
Елена — ты; я тайну эту выдам!
Погублен юный Сарпедон тобою,
Мемнона войско — в честь тебя мертво;
И златошлемный рвался Гектор к бою
Жестокому — с безжалостным Пелидом
В последний год плененья твоего!
Зрю: снова строй героев Илиона
Просторы асфоделей затоптал,
Доспехов призрачных блестит металл, —
Ты — снова символ, как во время оно.
Скажи, где берегла тебя судьба:
Ужель в краю Калипсо, вечно спящем,
Где звон косы не возвестит рассвета,
Но травы рослые подобны чащам,
Где зрит пастух несжатые хлеба,
До дней последних увяданья лета?
В летейский ли погружена ручей,
Иль не желаешь ты забыть вовеки
Треск преломления копий, звон мечей
И клич, с которым шли на приступ греки?
Нет, ты спала, сокрытая под своды
Холма, объемлющего храм пустой —
Совместно с ней, Венерой Эрицина,
Владычицей развенчанною, той
Пред чьей гробницею молчат едино
Коленопреклоненные народы;
Обретшей не мгновенье наслажденья
Любовного, но только боль, но меч,
Затем, чтоб сердце надвое рассечь;
Изведавшей тоску деторожденья.
В твоей ладони — пища лотофага,
Но до приятья дара забытья
Позволь земным воспользоваться даром;
Во мне еще не родилась отвага
Вручить мой гимн серебряным фанфарам;
Столь тайна ослепительна твоя,
Столь колесо Любви страшит, Елена,
Что петь — надежды нет; и потому
Позволь придти ко храму твоему,
И благодарно преклонить колена.
Увы, не для тебя судьба земная,
Покинув персти горестное лоно,
Гонима ветром и полярной мглой,
Лети над миром, вечно вспоминая
Усладу Левки, всей любви былой
И свежесть алых уст Эвфориона;
Не зреть мне больше твоего лица,
Мне жить в саду, где душно и тлетворно,
Пока не будет пройден до конца
Мой путь страдания в венке из тёрна.
Елена, о Елена! Лишь чуть-чуть
Помедли, задержись со мною рядом,
Рассвет так близок — но тебя зову!..
Своей улыбке разреши блеснуть,
Клянусь чем хочешь — Раем или Адом —
Служу тебе — живому божеству!
Нет для светил небесных высшей доли,
Тебя иным богам не обороть:
Бесплотный дух любви, обретший плоть,
Блистающий на радостном престоле!
Так не рождались жены никогда!
Морская глубь дала тебе рожденье,
И первых вод серебряную пену!
Явилась ты — и вспыхнула звезда
С Востока, тьме ночной придя на смену,
И пастуху внушила пробужденье.
Ты не умрёшь: В Египте ни одна
Змея метнуться не дерзнет во мраке,
И не осмелятся ночные маки
Служить предвестьем гибельного сна.
Любви неосквернимая лилея!
Слоновой кости башня! Роза страсти!
Ты низошла рассеять нашу тьму —
Мы, что в сетях Судьбы, живем, дряхлея,
Мы, у всемирной похоти во власти,
Бесцельно бродим мы в пустом дому,
Однако жаждем так же, как и встарь,
Избыв пустого времени отраву,
Увидеть снова твой живой алтарь
И твоего очарованья славу.
Перевод: Е. В. Витковского
Не нарушает ветер лени,
Темна Эгейская струя,
И ждет у мраморной ступени
Галера тирская моя.
Сойди! Пурпурный парус еле
Надут; спит стражник на стене.
Покинь лилейные постели,
О, госпожа, сойди ко мне!
Она не спустится, — я знаю.
Что ей обет любви простой?
Я не напрасно называю
Ее жестокой красотой.
Ах! Верность — женщинам забава,
Не знать им муки никогда,
Влюбленному, как мальчик, слава
Любить вотще, любить всегда.
Скажи мне, кормщик, без обмана:
То кос ее златистый свет
Иль нежная роса тумана,
Что пала здесь на страстоцвет?
Скажи, матрос, ты малый дельный:
То госпожи моей рука
Иль нос мелькнул мне корабельный
И блеск серебряный песка?
Нет, нет! То не роса ночная,
Не блеск серебряный песка,
То госпожа моя младая,
Ее коса, ее рука!
Правь, благородный кормщик, к Трое,
Матрос, ты к гребле будь готов:
Царицу счастья мы, герои,
Везем от греческих брегов.
Уж небеса поголубели,
Час утра тихий настает,
Дружина, на борт! Что нам мели!
О, госпожа, вперед, вперед!
Правь, благородный кормщик, к Трое,
Матрос, не бойся ты труда.
Как мальчик любит, любит втрое
Тот, кто полюбит навсегда.
Перевод: М. А. Кузмина
Давай в огонь бросаться из огня,
Тропой восторга рваться к средоточью, —
Бесстрастие — пока не для меня,
И вряд ли ты захочешь летней ночью
В неисчислимый раз искать ответ,
Которого у всех сивилл и не было, и нет.
Ведь ты же видишь: страсть сильнее знаний,
А мудрость — не дорога, а тупик;
Зов юности важнее и желанней,
Чем притчи самых сокровенных книг.
Что пользы размышленьям предаваться,
Сердца даны нам, чтоб любить, уста — чтоб целоваться.
Трель соловья тебе ли не слышна,
Нет серебристей, нет прозрачней ноты!
Поблекшая от зависти луна
С обидой удаляется в высоты:
Ей песню страсти слышать тяжело,
И множит вкруг себя она туманные гало.
В лилее ищет золотого хлеба
Пчела; каштан роняет лепестки:
Вот — кожа загорелого эфеба
Блестит, омыта влагою реки:
Ужель не это красоты итоги?
Увы! На щедрость большую едва ль способны боги.
Никак богам тоски не побороть
Смотря, как род людской о прошлом плачет, —
Он кается, он умерщвляет плоть
Все это для богов так мало значит:
Им безразлично — что добро, что грех,
Один и тот же дождь они шлют поровну на всех.
Как прежде, боги преданы безделью
Над чашами вина склоняясь там,
Где лотос переплёлся с асфоделью,
И в полусне деревьям и цветам
Шепча о том, что защититься нечем
От зла, что выросло в миру и в сердце человечьем.
Сквозь небеса посмотрят вниз порой,
Туда, где в мире мечется убогом
Коротких жизней мотыльковый рой, —
Затем — вернутся к лотосным чертогам:
Там, кроме поцелуев, им даны
В настое маковых семян — пурпуровые сны.
Там блещет горним золотом Светило,
Чей пламенник всех выше вознесён,
Покуда полог свой не опустила
Над миром ночь, пока Эндимион
Не ослабел в объятиях Селены:
Бессмертны боги, но порой, как люди, вожделенны.
Покрыт шафранной пылью каждый след
Юноны, через зелень луговую
Идущей; в это время Ганимед
Вливает нектар в чашу круговую.
Растрёпан нежный шёлк его кудрей
С тех пор, как мальчика орёл восхитил в эмпирей.
Там, в глубине зеленолистой пущи,
Венера с юным пастухом видна:
Она — как куст шиповника цветущий,
Но нет, ещё пунцовее она,
Смеясь меж ласк, — под вздохи Салмакиды
Чьи скрыты в миртовой листве ревнивые обиды.
Борей не веет в том краю вовек,
Лесам английским ежегодно мстящий;
Не сыплет белым опереньем снег,
Не рдеет молнии зубец блестящий
В ночи, что серебриста и тиха,
Не потревожит стонущих во сладкой тьме греха.
Герой, летейской влаге не причастный,
Найдёт к струям фиалковым пути,
Коль скоро все скитания напрасны,
Собраться с духом можно — и пойти
Испить глоток из глубины бездонной
И подарить толику сна душе своей бессонной.
Но враг природы нашей, Бог Судьбы,
Твердит, что мы — раскаянья и мрака
Ничтожные и поздние рабы.
Бальзам для нас — в толчёных зернах мака,
Где сочетает темная струя
Любовь и преступление в единстве бытия.
Мы в страсти были чересчур упрямы,
Усталость угасила наш экстаз,
В усталости мы воздвигали храмы,
В усталости молились каждый час,
Но нам внимать — у Неба нет причины.
Миг ослепительной любви, но следом — час кончины.
Увы! Харонова ладья, спеша,
Не подплывает к пристани безлюдной,
Оболом не расплатится душа
За переправу в мир нагой и скудный,
Бесплодна жертва, ни к чему обет,
Могильный запечатан склеп, надежды больше нет.
А мы — частицами эфира станем,
Мы устремимся в синеву небес,
Мы встретимся в луче рассвета раннем,
В крови проснувшихся весной древес,
Наш родич — зверь, средь вереска бродящий;
Одним дыханьем полон мир — живой и преходящий.
Пульсирует Земля, в себе неся
Перемеженье систол и диастол,
Рождение и смерть и всех и вся
Вал Бытия всеобщего сграбастал,
Едины птицы, камни и холмы,
Тот, на кого охотимся, и тот, чья жертва — мы.
От клетки к человеческой средине
Мы движемся взрослеющей чредой;
Богоподобны мы, но только ныне,
А прежде были разве что рудой —
Не знающей ни гордости, ни горя,
Дрожащей протоплазмою в студёных недрах моря.
Златой огонь, владыка наших тел,
Нарциссам разверзающий бутоны,
И свет лилей, что серебристо-бел,
Хотят сойтись, преодолев препоны;
Земле подарит силу наша страсть,
Над царствами природы смерть утрачивает власть.
Подростка первый поцелуй, впервые
Расцветший гиацинт среди долин;
Мужчины страсть последняя, живые
Последние цветы взносящий крин,
Боящийся своей же стрелки алой,
И стыд в глазах у жениха — все это отсвет малый
Той тайны, что в тебе, земля, живёт.
Для свадьбы — не один жених наряжен.
У лютиков, встречающих восход,
Миг разрешенья страсти столь же важен,
Как и для нас, когда в лесу, вдвоём,
Вбираем жизни полноту и вешний воздух пьём.
А час придет, нас погребут под тиссом;
Но ты воскреснешь, как шиповный куст,
Иль белым возродишься ты нарциссом,
И, вверясь ветру, возжелаешь уст
Его коснуться, — по привычке старой
Наш затрепещет прах, и вновь влюбленной станем парой.
Забыть былую боль придет пора!
Мы оживём в цветах трепетнолистных,
Как коноплянки, запоём с утра,
Как две змеи в кирасах живописных,
Мелькнём среди могил, — иль словно два
Свирепых тигра проскользим до логовища льва,
И вступим в битву! Сердце бьется чаще,
Едва представлю то, как оживу
В цветке расцветшем, в ласточке летящей,
Вручу себя природы торжеству,
Когда же осень на листву нагрянет —
Первовладычица Душа последней жертвой станет.
Не забывай! Мы чувства распахнем
Друг другу, — ни кентавры, ни сильваны,
Ни эльфы, что в лесу таятся днём,
А в ночь — танцуют посреди поляны,
В Природу не проникнут глубже нас;
Дарован нам тончайший слух и дан зорчайший глаз,
Мы видим сны подснежников, и даже
Вольны услышать маргариток рост,
Как бор трепещет серебристой пряжей,
Как, дрогнув сердцем, вспархивает дрозд,
Как созревает клевер медоносный,
Как беркут лёгким взмахом крыл пронизывает сосны.
Любви не знавший — не поймёт пчелу,
Что льнет к нарциссу, лепестки колебля
И углубляясь в золотую мглу;
Не тронет розу на вершине стебля.
Сверкает зелень юного листа
Чтоб мог поэт приблизить к ней влюбленные уста.
Ужель слабеет светоч небосвода
Иль для земли уменьшилась хвала
Из-за того, что это нас Природа
Преемниками жизни избрала?
У новых солнц — да будет путь высокий,
Вновь аромат придет в цветы, и в травы хлынут соки!
А мы, влюблённых двое, никогда
Пресытиться не сможем общей чашей,
Покуда блещут небо и вода,
Мы будем отдаваться страсти нашей,
Через эоны долгие спеша
Туда, где примет нас в себя Всемирная Душа!
В круговращенье Сфер мы только ноты,
В каденции созвездий и планет,
Но Сердце Мира трепетом заботы
Позволит позабыть о беге лет:
Нет, наша жизнь в небытие не канет,
Вселенная обнимет нас — и нам бессмертьем станет.
Перевод: Е. В. Витковского
Саре Бернар
Как скучно, суетно тебе теперь со всеми,
Тебе, которой следовало быть
В Италии с Мирандоло, бродить
В оливковых аллеях Академий.
Ломать в ручье тростник с мечтами теми,
Что Пан в него затрубит, и шалить
Меж девушек у моря, где проплыть
Мог важный Одиссей в своей триреме.
О, да! Наверно, некогда твой прах
Таился в урне греческой, и снова
Ты в скучный мир направила свой шаг,
Возненавидев сумрака оковы,
Унылых асфоделей череду
И холод губ, целующих в Аду.
Перевод: Н. С. Гумилева
Вот письма, что писал Эндимион, –
Слова любви и нежные упрёки;
Взволнованные, выцветшие строки,
Глумясь, распродает аукцион.
Кристалл живого сердца раздроблён
Для торга без малейшей подоплёки.
Стук молотка, холодный и жестокий,
Звучит над ним как погребальный звон.
Увы! не так ли было и вначале:
Придя средь ночи в фарисейский град,
Хитон делили несколько солдат,
Дрались и жребий яростно метали
Не зная ни Того, Кто был распят,
Ни чуда Божья, ни Его печали.
Перевод: Е. В. Витковского
Я думаю, Мильтон, твой дух устал
Бродить у белых скал, высоких башен:
Наш пышный мир, так огненно раскрашен,
Стал пепельным, он скучен стал и мал.
А век комедией притворной стал,
Нам без неё наш день казался б страшен,
И, несмотря на блеск, на роскошь брашен,
Мы годны лишь, чтоб рыть песчаный вал.
Коль этот островок, любимый Богом,
Коль Англия, лев моря, демагогам
Тупым во власть досталась навсегда.
Ах, эта ли страна на самом деле
Держала три империи, когда
О Демократии пронёсся клич Кромвеля.
Перевод: Н. С. Гумилева
Как факелы вокруг одра больного,
Ряд кипарисов встал у белых плит,
Сова как бы на троне здесь сидит,
И блещет ящер спинкой бирюзовой.
И там, где в чащах вырос мак багровый,
В безмолвии одной их пирамид,
Наверно, Сфинкс какой-нибудь глядит,
На празднике усопших страж суровый.
Но пусть другие безмятежно спят
В земле, великой матери покоя, —
Твоя могила лучше во сто крат,
В пещере синей, с грохотом прибоя,
Где корабли во мрак погружены
У скал подмытой морем крутизны.
Перевод: Н. С. Гумилева