Маркиза я. Мой древний род
Дает права мне на народ,
И, не без гордости сословной,
Я говорю: ко мне, друзья!
И мужику доступна я.
Но мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Меня нисколько не манит
Любовь тщедушных волокит,
Со всей их, светскостью условной;
Но ширина могучих плеч
Меня не раз могла увлечь.
Все ж мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Из фаворитов всех моих
Я назову вам пятерых;
Хоть, спев со мной дуэт любовный,
Они смеялись надо мной, —
Что будто куплен титул мой.
А мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Мой камердинер нежен был,
Но он о равенстве твердил;
Глумился, в дерзости греховной,
Над силой грамот… Цыц, лакей!
Чти предков в прелести моей!
Вот мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Потом, под нумером вторым,
Был проповедник мной любим.
Нуждалась в пище я духовной,
Меня в любви он просветил…
И — повышенье получил.
Да, мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Я депутата увлекла;
Его, как перепела, жгла
Любовь к свободе баснословной;
Но я пришла, и — бес лукав! —
Лишился он последних прав.
Ведь мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Мой нервный фермер был лентяй!
Ему дворянство, вишь, подай!
Считал он труд обидой кровной;
Со мной же понял милый друг,
Как утомителен «досуг»!
Ах! мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Чуть не забыла: полон чар,
Еще, бедняжка, был гусар.
В угоду мне, беспрекословно,
Храбрец в любви, как на войне,
Всегда мишенью был он мне.
Вот мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Но с кем теперь делить любовь?
По счастью, враг идет к нам вновь…
И я над нотой многословной
Тружусь усердно… А пока —
Займусь швейцарцами слегка!..
Все ж мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Дружба, любовь и вино —
Все для веселья дано.
Счастье и юность — одно.
Вне этикета
Сердце поэта,
Дружба, вино и Лизетта!
Нам ли любовь не урок,
Если лукавый божок
Рад пировать до рассвета!
Вне этикета
Сердце поэта,
Песня, вино и Лизетта!
Пить ли аи с богачом?
Нет, обойдемся вдвоем
Маленькой рюмкой кларета!
Вне этикета
Сердце поэта,
Это вино и Лизетта!
Разве прельщает нас трон?
Непоместителен он,
Да и дурная примета…
Вне этикета
Сердце поэта,
Тощий тюфяк и Лизетта!
Бедность идет по пятам.
Дайте украсить цветам
Дыры ее туалета.
Вне этикета
Сердце поэта,
Эти цветы и Лизетта!
Что нам в шелках дорогих!
Ведь для объятий моих
Лучше, когда ты раздета.
Вне этикета
Сердце поэта
И до рассвета Лизетта!
Апостол радости беспечной,
Друзья, я проповедь прочту:
Все блага жизни скоротечной
Хватайте прямо на лету…
Наперекор судьбы ударам,
Чтоб смелый дух в свободе рос…
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.
Друзья, хотите ли игриво,
Как светлый день, всю жизнь прожить?
Вот вам вино: в нем можно живо
Мирские дрязги утопить.
К его струям прильните с жаром,
Чтоб в вашу кровь оно влилось…
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.
Друзья! вино, вселяя резвость,
Не наполняет пустоты, —
Нужна любовь, чтоб снова трезвость
Найти в объятьях красоты;
Чтоб каждый в жертву страстным чарам
Здоровье, юность, деньги нес…
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.
Последовав моим советам,
Вы насмеетесь над судьбой —
И, насладившись жизни летом,
С ее не встретитесь зимой;
Над вашим юношеским жаром
Суровый не дохнет мороз;
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.
Я маркитантка полковая;
Я продаю, даю и пью
Вино и водку, утешая
Солдатскую семью.
Всегда проворная, живая…
Звени ты, чарочка моя!
Всегда проворная, живая, —
Солдаты, вот вам я!
Меня герои наши знали.
Ах, скольких гроб так рано взял!
Меня любовью осыпали
Солдат и генерал,
Добычей, славой наделяли…
Звени ты, чарочка моя!
Добычей, славой наделяли…
Солдаты, вот вам я!
Все ваши подвиги я с вами
Делила, поднося вам пить.
Победу — знаете вы сами!
Могла я освежить:
В бой снова шли вы молодцами…
Звени ты, чарочка моя!
В бой снова шли вы молодцами, —
Солдаты, вот вам я!
Я с самых Альпов вам служила.
Мне шел пятнадцатый лишь год,
Как я вам водку подносила
В Египетский поход.
Потом и в Вене я гостила…
Звени ты, чарочка моя!
Потом и в Вене я гостила, —
Солдаты, вот вам я!
Была пора то золотая
Торговли и любви моей.
Жаль, мало в Риме пробыла я —
Всего лишь восемь дней, —
У папы служек развращая…
Звени ты, чарочка моя!
У папы служек развращая, —
Солдаты, вот вам я!
Я больше пользы оказала,
Чем пэр любой, родной земле:
Хоть дорогонько продавала
В Мадриде и в Кремле;
Но дома даром я давала…
Звени ты, чарочка моя!
Но дома даром я давала… —
Солдаты, вот вам я!
Когда была нам участь брани
Числом лишь вражьим решена.
Я вспомнила о славной Жанне.
Будь тем я, что она, —
Как побежали б англичане!
Звени ты, чарочка моя!
Как побежали б англичане… —
Солдаты, вот вам я!
Коль старых воинов встречаю,
Которым довелось страдать
За службу их родному краю
И выпить негде взять, —
Я цвет лица им оживляю…
Звени ты, чарочка моя!
Я цвет лица им оживляю… —
Солдаты, вот вам я!
Награбив золота чужого,
Враги еще заплатят нам.
Наступит день победы снова —
И ждать недолго вам!
Я прозвонить вам сбор готова…
Звени ты, чарочка моя!
Я прозвонить вам сбор готова… —
Солдаты, вот вам я!
Господин Искариотов —
Добродушнейший чудак:
Патриот из патриотов,
Добрый малый, весельчак,
Расстилается, как кошка,
Выгибается, как змей…
Отчего ж таких людей
Мы чуждаемся немножко?
И коробит нас, чуть-чуть
Господин Искариотов,
Патриот из патриотов,
Подвернется где-нибудь.
Чтец усердный всех журналов,
Он способен и готов
Самых рьяных либералов
Напугать потоком слов.
Вскрикнет громко: «Гласность! гласность!
Проводник святых идей!»
Но кто ведает людей,
Шепчет, чувствуя опасность:
«Тише, тише, господа!
Господин Искариотов,
Патриот из патриотов,
Приближается сюда».
Без порывистых ухваток,
Без сжиманья кулаков
О всеобщем зле от взяток
Он не вымолвит двух слов.
Но с подобными речами
Чуть он в комнату ногой —
Разговор друзей прямой
Прекращается словами:
«Тише, тише, господа!
Господин Искариотов,
Патриот из патриотов,
Приближается сюда».
Он поборник просвещенья;
Он бы, кажется, пошел
Слушать лекции и чтенья
Всех возможных видов школ:
«Хлеб, мол, нужен нам духовный!»
Но заметим мы его —
Тотчас все до одного,
Сговорившиеся ровно:
«Тише, тише, господа!
Господин Искариотов,
Патриот из патриотов,
Приближается сюда».
Чуть с женой у вас неладно,
Чуть с детьми у вас разлад —
Он уж слушает вас жадно,
Замечает каждый взгляд.
Очень милым в нашем быте
Он является лицом,
Но едва вошел в ваш дом,
Вы невольно говорите:
«Тише, тише, господа!
Господин Искариотов,
Патриот из патриотов,
Приближается сюда».
Я праздную свое рожденье:
Мне семьдесят сегодня лет.
Тот возраст будит уваженье,
Но вряд ли кем-нибудь воспет…
Старик семидесятилетний —
Солидный титул!.. Но, дружки,
«Куда как скучны старики! —
Твердит мне опыт многолетний. —
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки».
Для женщин — всюду исключенье:
Им старость портит цвет лица,
Но вечно юное влеченье
Хранят до гроба их сердца.
Старушки толк в мужчинах знают —
Им милы только смельчаки.
«Куда как скучны старики! —
Они тихонько повторяют. —
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки».
От старика не жди поблажки:
«На что — прогресс? Спешить на что?
Не опрокиньте мне ромашки!
Не перепутайте лото!»
Ворчит он, голову понуря,
На то, что смелы новички.
Куда как скучны старики!
Для них в улыбке неба — буря…
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки.
Больной политике рвать зубы
Они большие мастера;
Но все их средства слишком грубы:
Их устранить давно пора!
Рецепты старцев устарели,
Как их декокт и парики.
Куда как скучны старики!
Состарить Францию хотели!..
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки.
Переживя свою же славу,
Останься жив Наполеон —
Над ним трунили бы по праву:
Он был бы жалок и смешон.
И гений — творчества лишался
Под гнетом старческой тоски!
Куда как скучны старики!
Корнель под старость исписался…
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки.
Жить до ста лет — избави боже! —
Не пожелаешь и врагу.
Мне только семьдесят — и что же? —
Совсем уж петь я не могу!
Корплю над рифмами плохими,
Боюсь не дописать строки…
Куда как скучны старики!
Друзья! Посмейтесь же над ними:
«Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки».
Жил да был один король, —
Где, когда — нам неизвестно
(Догадаться сам изволь).
Спал без славы он чудесно,
И носил король-чудак
Не корону, а колпак.
Право так!
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Он обед и завтрак свой
Ел всегда без спасенья;
На осле шажком порой
Объезжал свои владенья;
И при нем достойно нес
Службу гвардии барбос,
Верный пес!
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Был грешок один за ним:
Выпивал он преизрядно.
Но служить грешкам таким
Для народа не накладно,
Пошлин он не налагал, —
Лишь по кружке с бочки брал
В свой подвал.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Как умел он увлекать
Дам изысканного тона!
И «отцом» его мог звать
Весь народ не без резона.
Не пускал он ружей в ход;
Только в цель стрелял народ
Дважды в год.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Он отличный был сосед:
Расширять не думал царства
И превыше всех побед
Ставил счастье государства.
Слез народ при нем не знал;
Лишь как умер он — взрыдал
Стар и мал…
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Не забыл народ о нем!
Есть портрет его старинный:
Он висит над кабачком
Вместо вывески рутинной.
В праздник там толпа кутит,
На портрет его глядит
И кричит
(Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?):
«Вот так славный был король!»
Десять тысяч. Десять тысяч штрафа
После стольких месяцев тюрьмы!
Видно, я живу не хуже графа.
Дешев хлеб, — далеко от сумы.
О министр! Ведь нет таких законов,
Сбавьте хоть немного, вас молю.
Нет? За оскорбление Бурбонов
Десять тысяч франков королю?
Хорошо! Я заплачу. Но надо
Выяснить и мне один вопрос.
Это что ж? Всему суду награда
Или только плата за донос?
Сыщикам за грязную работу?
Цензору ли, мстящему стихам?
Так и быть! Две тысячи по счету
Отделяю этим подлецам.
Коль платить — так лопнувших от жира
И льстецов вношу я в свой бюджет.
Там, где трон, всегда ржавеет лира
И страдает насморком поэт.
Господа поэты! Для вельможи
Пойте лишь за деньги, — так и быть,
С этой суммы в вашу пользу тоже
Я готов две тысячи скостить.
Сколько наплодилось великанов
В орденах и лентах там и тут.
Как для коронованных болванов
Все они охотно спину гнут!
Много им добра перепадало.
Францию проглотят — дай лишь срок!
Двух-то тысяч им, пожалуй, мало.
Дам все три лакеям на зубок.
Что я вижу? Митры и тиары,
Женщины, пиры, монастыри…
Сам Лойола, греховодник старый,
Насыпает золотом лари.
Вопреки грядущему блаженству,
Ангел мой ощипан догола.
Менее трех тысяч духовенству
Дать нельзя за все его дела.
Подсчитаем! Две да две — четыре.
Шесть еще, — все десять есть как раз.
Лафонтен-бедняга в этом мире
Не платил за роковой указ.
Был добрей Людовик, — как хотите, —
Высылал, расходов не деля.
Ну, Лойяль, квитанцию пишите:
Десять тысяч в пользу короля.
Друзья, опять неделя смеха длится —
Я с вами столько лет ее встречал!
Грохочет шутовская колесница,
Глупцов и мудрых Мом везет на бал.
Ко мне в тюрьму, где мгла царит без срока,
Пришли Амуры — вижу их в тени,
Смычки Веселья слышу издалека.
Друзья мои, продлите счастья дни!
Любви посланцы всюду проникают,
Танцоров радостный несется круг.
Касаясь талий девичьих, взлетают
И падают счастливых сотни рук.
Меня забудьте — нет в печали прока —
И прикажите радости — «звени!»
Смычки Веселья слышу издалека.
Друзья мои, продлите счастья дни!
Не раз я, рядом с той, что всех прелестней,
Веселый пир наш брался возглавлять.
В моем бокале закипали песни,
Я пил, вы наливали мне опять.
Взлетали искры радости высоко,
Из сердца моего рвались они.
Смычки Веселья слышу издалека.
Друзья мои, продлите счастья дни!
Дней не теряйте радостных напрасно
И празднуйте — завет небес таков.
Когда любимая нежна, прекрасна,
Невыносимо горек груз оков.
А ныне я старею одиноко,
Порой гашу светильников огни.
Смычки Веселья слышу издалека.
Друзья мои, продлите счастья дни!
Когда ж пройдет неделя опьяненья,
То соберитесь все в тюрьму мою
И принесите радости мгновенье, —
И вновь любовь я вашу воспою
И вашу радость разделю глубоко,
Как между нас ведется искони.
Смычки Веселья слышу издалека.
Друзья мои, продлите счастья дни!
Август! Девятнадцатое! Боже,
Что за дата! В этот самый день
Я пришел на свет под солнцем тоже
Влечь свою коротенькую тень.
Плакал ангел, мать моя стонала.
Для того чтобы родиться, я,
Знаю, побарахтался немало, —
Вы уж извините мне, друзья!
Добрый ангел протянул мне руку,
Но, щипцы расставив, акушер
Взял к себе в помощницы науку
И извлек младенца на простор.
Оттого ль, что горьким наважденьем
Показалась мне вся жизнь моя,
Только долго медлил я с рожденьем, —
Вы уж извините мне, друзья!
Ангел не был неразумным скрягой:
Он сказал, что в жизни кочевой
Буду полунищим я бродягой
Песни петь и плакать над толпой.
Что отныне, как бы мне ни пелось,
Ждет меня тюремная скамья.
Оттого и жить мне не хотелось, —
Вы уж извините мне, друзья!
Добрый ангел предсказал мне тоже
Много для страны родимой гроз:
Будет счастье на любовь похоже,
Будет убивающий мороз.
Самое глухое из столетий!
Слава канет в пропасть забытья…
Как мне не хотелось жить на свете! —
Вы уж извините мне, друзья!
Но родиться мог я и с улыбкой,
Если б ангел захотел сказать,
Что с друзьями в этой жизни зыбкой
Научусь я горе забывать.
Если б знать мне: сколько обещаний
Сдержит дружба, спутница моя,
Если б знать! Но я не знал заране, —
Вы уж извините мне, друзья!
Хор
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
О, воспоем тот день счастливый,
Когда успех врагов у нас —
Для злых был карой справедливой
И роялистов добрых спас.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
В чужих искали мы оплота,
Моленья были горячи, —
И враг легко открыл ворота,
Когда вручили мы ключи.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Иначе кто бы мог ручаться,
Что — не приди на помощь враг —
Не стал бы вновь здесь развеваться,
На горе нам, трехцветный флаг!
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Внесут в историю по праву —
Как здесь, в ногах у казаков,
Молили мы простить нам славу
Своих же собственных штыков.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Со знатью, полной героизма,
По минованье стольких бед,
Мы на пиру патриотизма
Пьем за триумф чужих побед.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Из наших Генрихов славнейший
Да будет тостом здесь почтен:
Придумал способ он умнейший
Завоевать Париж и трон!..
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Дамоклов меч давно известен миру.
Раз на пиру я сладко задремал —
И вижу вдруг: тиран, настроив лиру,
Под тем мечом мне место указал.
И я сажусь и смело восклицаю:
— Пускай умру, с вином в руке, шутя!
Тиран! твой меч я на смех поднимаю,
Пою и пью, стихам твоим свистя.
Вина! — кричу я слугам добродушно. —
Вина и яств!.. А ты, тиран-поэт,
Встречая смерть чужую равнодушно,
На мой же счет строчи пока куплет.
Ты убежден, что, всех нас угнетая,
Уймешь наш вопль, стихами заблестя.
Тиран! твой меч я на смех поднимаю,
Пою и пью, стихам твоим свистя.
Ты хочешь рифмой тешить Сиракузы;
Но если так, ты родине внемли:
Отчизны голос — голос лучшей музы…
Жаль, вам он чужд, поэты-короли!
А как душист, поэзия родная,
Малейший цвет, с ветвей твоих слетя!..
Тиран! твой меч я на смех поднимаю,
Пою и пью, стихам твоим свистя.
Ты ждал, что Пинд тобой уж завоеван
Ценой твоих напыщенных стихов;
К ним лавр тобой был золотом прикован,
Чтоб ты в венке предстал на суд веков;
Но ты в другом венце дал цепи краю:
Их взвесит Клио много лет спустя…
Тиран! твой меч я — видишь — презираю,
Пою и пью, стихам твоим свистя.
— Презренье? Нет! мне ненависть сноснее! —
Сказал тиран и дернул волосок;
И меч упал над лысиной моею…
Тиран отмстил — свершился грозный рок.
И вот я мертв, но снова повторяю
В аду, крылами смерти шелестя:
— Тиран, твой меч я на смех поднимаю,
Пою и пью, стихам твоим свистя.
Был бедняк разбит параличом…
Ангела-хранителя встречая,
Он его приветствовал смешком:
— Вот, скажи на милость, честь какая!
Квиты мы, мой ангел дорогой!
Кончено! Лети себе домой!
Родился в соломе я. Беда
До седин меня лишала дома.
— Что ж, — ответил ангел, — но всегда
Свежей ведь была твоя солома.
— Квиты мы, приятель дорогой,
Что нам спорить? Улетай домой!
— Расточая молодости пыл,
Скоро я лишился состоянья…
— Да, но ведь тебе я подарил
Крепкую суму для подаянья!
— Это правда. Квиты мы с тобой!
Что нам спорить? Улетай домой!
— Помнишь, ангел, как в бою ночном
Бомбою мне ногу оторвало?
— Да, но ведь подагрою потом
С ней пришлось бы мучиться немало.
— Это правда. Квиты мы с тобой!
Что нам спорить? Улетай домой!
— Помнишь, как судья меня пилил:
С контрабандой раз меня поймали?
— Да, но я же адвокатом был.
Только год в тюрьме тебя держали.
— Квиты мы, приятель дорогой!
Что нам спорить? Улетай домой!
— Вспоминаешь горький час, когда,
На свою беду, я шел к Венере?
— Да, — ответил ангел, — из стыда
Я тебя покинул возле двери.
— Квиты мы, приятель дорогой!
Что нам спорить? Улетай домой!
— Скучно без хорошенькой жены.
Мне моя дурнушка надоела.
— Ах, — ответил ангел, — не должны
Ангелы мешаться в это дело.
— Квиты мы, приятель дорогой!
Что нам спорить! Улетай домой!
— Вот умру, у райского огня
Мне дадут ли отдых заслуженный?
— Что ж! Тебе готовы — простыня,
Гроб, свеча и старые кальсоны.
— Квиты мы, приятель дорогой!
Что нам спорить? Улетай домой!
— Ну так что же, — в ад теперь мне путь
Или в рай, где радость вечно длится?
— Как сказать! Изволь-ка потянуть
Узелок: тем дело и решится!
— Квиты мы, приятель дорогой!
Что нам спорить? Улетай домой!
Так бедняк из мира уходил,
Шутками больницу потешая,
Он чихнул, и ангел взмахом крыл —
Будь здоров — взвился к чертогам рая.
— Квиты мы, мой ангел дорогой!
Кончено. Лети себе домой!
Однажды бог, восстав от сна,
Курил сигару у окна
И, чтоб заняться чем от скуки.
Трубу взял в творческие руки;
Глядит и видит: вдалеке
Земля вертится в уголке.
«Чтоб для нее я двинул ногу,
Черт побери меня, ей-богу!
О человеки всех цветов! —
Сказал, зевая, Саваоф, —
Мне самому смотреть забавно,
Как вами управляют славно.
Но бесит лишь меня одно:
Я дал вам девок и вино,
А вы, безмозглые пигмеи,
Колотите друг друга в шеи
И славите потом меня
Под гром картечного огня.
Я не люблю войны тревогу,
Черт побери меня, ей-богу!
Меж вами карлики-цари
Себе воздвигли алтари,
И думают они, буффоны,
Что я надел на них короны
И право дал душить людей.
Я в том не виноват, ей-ей!
Но я уйму их понемногу,
Черт побери меня, ей-богу!
Попы мне честь воздать хотят,
Мне ладан под носом кадят,
Страшат вас светопреставленьем
И ада грозного мученьем.
Не слушайте вы их вранья:
Отец всем добрым детям я;
По смерти муки не страшитесь,
Любите, пейте, веселитесь…
Но с вами я заговорюсь…
Прощайте! Гладкого боюсь!
Коль в рай ему я дам дорогу,
Черт побери меня, ей-богу!»
Как яблочко, румян,
Одет весьма беспечно,
Не то чтоб очень пьян —
А весел бесконечно.
Есть деньги — прокутит;
Нет денег — обойдется,
Да как еще смеется!
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, — говорит, — потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
Шатаясь по ночам
Да тратясь на девчонок,
Он, кажется, к долгам
Привык еще с пеленок.
Полиция грозит,
В тюрьму упрятать хочет —
А он-то все хохочет…
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, — говорит, — потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
Забился на чердак,
Меж небом и землею;
Свистит себе в кулак
Да ежится зимою.
Его не огорчит,
Что дождь сквозь крышу льется:
Измокнет весь, трясется…
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, — говорит, — потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
У молодой жены
Богатые наряды;
На них устремлены
Двусмысленные взгляды.
Злословье не щадит,
От сплетен нет отбою…
А он — махнул рукою…
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, — говорит, — потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей умру от смеха!»
Собрался умирать,
Параличом разбитый;
На ветхую кровать
Садится поп маститый
И бедному сулит
Чертей и ад кромешный…
А он-то, многогрешный,
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, — говорит, — потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»