Так ясно всё и так несложно:
Трудись и всё спеши домой
И всё тащи, как зверь берложный,
Иль праотец косматый мой.
Из края в край корежь, ворочай
И не считай часы и дни
И только ночью, только ночью
Опомнись, вспомни и вздохни.
За день-деньской, такой же мелкий,
Как все, устанешь, а не спишь.
И видишь: вытянулись стрелки
Недвижно усиками в тишь.
И жизнь вся кажется ошибкой:
Из мглы идёшь, уходишь в мглу,
Не знаешь сам, когда же зыбку
Любовь повесила в углу.
И всё простишь, всему поверишь,
Найдёшь разгадку и конец —
Сплелись три ветви, и теперь уж
Ты — мать, а я… а я — отец…
И уж не больно и не жутко,
Что за плечами столько лет:
Что на висках ложится след,
Как бодрый снег по первопутку.
Я подверну колки потуже,
Чтоб в струнах был высокий строй:
Пусть правде мой чонгури служит
Своею звонкой чистотой…
Чтоб в гармоническом созвучьи
На струнах трепетала жизнь,
И вместе с радостью певучей
Страданья жгучие слились…
Чтоб строй магнитного двугласья
Из сердца каждого исторг
И жажду братского участья,
И гордый подвига восторг…
Чтоб у несчастных, угнетенных
Обсохли слезы на глазах,
А угнетатель, слыша стон их,
Познал раскаянье и страх…
С моим чонгури бить баклуши
Не буду я в таком строю…
Меня ты только чувством слушай,
А чувством я-то уж спою…
И пусть ни встать, ни сесть на месте,
Пускай отнимется рука,
Когда струна на лжи и лести
Соскочит с крепкого колка.
Впереди одна тревога
И тревога позади…
Посиди со мной немного,
Ради Бога, посиди!
Сядь до мною, дай мне руку,
Лоб не хмурь, глаза не щурь,
Боже мой, какая мука!
И всему виною: дурь!
Ну и пусть: с чертой земною
Где-то слиты звезды, синь…
Сядь со мною, сядь со мною,
Иль навек уйди и сгинь!
Завтра, может быть, не вспыхнет
Над землей зари костер,
Сердце навсегда утихнет,
Смерть придет — полночный вор.
В торбу черную под ветошь
С глаз упрячет медяки…
Нет уж, лучше в прорубь! Нет уж,
Лучше к черту в батраки!
Черт сидит и рыбку удит
В мутном омуте души…
Оттого, знать, снятся груди —
Счастья круглые ковши!
Пьешь из них, как будто не пил
У судьбы из добрых рук,
Не ступал на горький пепел
Одиночеств и разлук, —
Будто сердца жернов тяжкий
Никогда еще любовь
Не вертела, под рубашкой
Пеня бешеную кровь, —
Словно на душе, на теле
Нет еще ее помет!
Нет тебя на самом деле,
Друг мой, не было и нет!
Но пускай ты привиденье,
Тень твоя иль ты сама,
Дай мне руку, сядь хоть тенью,
Не своди меня с ума.
Не мечтай о светлом чуде:
Воскресения не будет!
Ночь пришла, погаснул свет…
Мир исчезнул… мира нет…
Только в поле из-за леса
За белесой серой мглой
То ли люди, то ли бесы
На земле и над землей…
Разве ты не слышишь воя:
Слава Богу, что нас двое!
В этот темный, страшный час,
Слава Богу: двое нас!
Слава Богу, слава Богу,
Двое, двое нас с тобой:
Я — с дубиной у порога,
Ты — с лампадой голубой!
Горько плачет роза, в темень отряхая
Липкие от слез ресницы лепестков…
Что так горько, горько плачешь, золотая?
Плачь же, плачь: я строго слезы сосчитаю,
Разочтемся навсегда без дураков!
Ни слезам я, ни словам давно не верю
И навзрыд давно-давно не плакал сам,
Хоть и знаю, что не плачут только звери,
Что не плакать — это просто стыд и срам!
Плачь же, друг мой, слез притворных не глотая,
И не кутай шалью деланную дрожь…
Как тебе я благодарен, золотая,
За ребячество, дурачество… за ложь!
Видишь: ведь и я хожу от двери к двери,
И по правде: сам не знаю — как же быть?
Ведь не плачут, ведь не плачут только звери…
Как бы я хотел тебе, себе поверить
И поверив слову, снова полюбить!
Как не любить румянец свежий
И губ едва заметный пух!..
Но с каждым новым днем все реже
От них захватывает дух…
Черней виденье с каждым годом
И все безрадостнее явь…
Как тяжело дорогу бродом
Искать, где кинулся бы вплавь!..
А жизнь, столь полная терзанья,
Так коротка, так коротка…
И вот последнее признанье
Срываю с кровью с языка!
Пусть будет эта кровь залогом
Судьбе с ее лихой игрой,
Когда она в пути убогом
Вновь брезжит розовой зарей…
И пусть, как пахарь торопливый,
Морщину тяжкую судьба
Положит вперекос на ниву
Глубоко вспаханного лба…
Так старец, сгорбленные плечи
Расправив и стуча клюкой,
Виденью юности навстречу
Спешит с протянутой рукой!
И даже у ворот могилы,
Скользя перстами по холсту,
Как бы лаская образ милый,
Хватает жадно пустоту.
Я доволен судьбою земною
И квартирой в четыре угла:
Я живу в ней и вместе со мною
Два веселых, счастливых щегла.
За окном неуемная вьюга
И метелица стелет хвостом.
И ни брата со мной, и ни друга
В обиходе домашнем простом.
Стерегут меня злючие беды
Без конца, без начала, числа…
И целительна эта беседа
Двух друзей моего ремесла.
Сяду я — они сядут на спину
И пойдет разговор-пересвист,
Под который иду я в пустыню —
В снеговой неисписанный лист.
Лукавый на счастливого похож,
И часто в простоте — погибель…
Едва ль легко ответить мы могли бы,
Что нам нужнее: правда или ложь?..
Пусть старый Бог живет на небеси,
Как вечный мельник у плотины…
Высь звездная — не та же ль ряска тины,
А мы — не щуки ли и караси?
Бегут года, как быстрая вода,
И вертят мельничьи колеса,
И рыба грудится к большому плесу,
И жмемся мы в большие города…
И каждый метит раньше, чем другой,
Схватить кусок любви иль хлеба,
А смерть с костром луны плывет по небу,
Подобно рыболову с острогой.
Лукавство, хитрость нам нужны во всем,
Чтоб чаще праздновать победу,
Пока и нас не подадут к обеду
Поужинавшим глупым карасем!
Я с завистью гляжу, когда с лопатой,
Вскочивши на ноги чуть свет,
Ободранный, худой, лохматый
У дома возится сосед.
Он устали в труде не знает:
То с топором, а то с пилой,
Зато в избе его витает
Дух обогретый и жилой.
Какая это радость! Счастье
Какое в этой хлопотне!
Пускай угрюмое ненастье
Висит дерюгой на плетне,
Пусть вьюга пляшет, как цыганка,
Со свистом обегая кров:
И дров на печь и на лежанку
И сена хватит на коров —
Спокойно можно спать ложиться
С проконопаченным двором! —
Вот мне бы так с пером сдружиться,
Как он сдружился с топором.
Ты — герой
И в горних сенях
Ты к горе пришел горой…
Сохранив в своих коленях,
Как и в струнах, горный строй…
Обессиленный цепями,
Вновь стоишь ты среди нас…
Держишь облако, как знамя,
Щуря выколотый глаз.
И когда мы гроб открыли,
Где царили
Тлен и смерть,
Распластав над нами крылья,
Семь орлов вспарили
В твердь…
Незадаром ждали песни
Скалы с облачной межи —
Снова,
Как листва, воскреснет
Слово
Певчее Важи…
Мелкий щебень, теплый гравий
Растолкает в грудь тебя,
Снова кости ты расправишь
В пене горного ручья.
Смертью скованные длани
Схватит дикий можжевель,
И в лице твоем проглянет
Снова розовый апрель.
Вон высоко
И далеко
Гор тигриная семья,
И над нею слышен клекот —
Песня трубная твоя.
И когда одно лишь слово
С высоты обвал стряхнет,
В камнях тур круглоголовый
Новым рогом прорастет…
Это слово, нет, не слово:
Это — крупный частый град!
Это звон
Знамен
Багровых,
Это блеск и водопад!
Нас оно, как дождь, взрастило,
Нам скрепило
Костяки,
Дало сердцу радость, силу
Влило
В мускулы руки.
Это слово было
Криком,
Этародина — тюрьмой…
Но, сойдя в цепях в могилу,
Ты под знаменем великим
Возвращаешься домой.
Я болен любовью
К поэтам старинным,
Их Грузия с кровью
Своею слила…
Они распевали в саду соловьином,
Писали стихи над лукою седла.
И пели они, как дожди, как буруны,
Как тысячи птиц под немой
Высотой,
И были легки и упруги
Их струны,
И хриплой натуги
Не ведал их строй.
В пожары ль, в сраженья ли, в мор ли великий
Все так же по силе
Их песня свежа…
Вот Гурамишвили,
Веселый Бесики,
Вот Шота и тогровокожий Важа.
Стихи их, как полые воды…
Как реки,
Они оросили родную страну…
Они в озареньи
На годы,
На веки,
Забвенья
Не зная, у смерти в плену.
Мы слышим из черной
Могилы их трели,
Их клекот нагорный —
Уже неживых…
Навек они птицами в звездах
Засели
На гнездах,
Сплетенных из струн золотых.
Кто молодец у нас, друзья и братцы?
Кого мы назовем, чтоб по нему
Другим не стыдно
Было поравняться
И не было б обидно никому?
Чей гордый стан и стройную
Осанку
Своей чеканкой
Украшает меч?
Кто средь врагов
Всегда готов достойно
Слугою нашей родины полечь?
В крови мечи и острые кинжалы,
Недвижны в алом
Озере пловцы:
Лежат
Бойцы,
Кружат
Щитов осколки,
Коней за чёлки
Тянут мертвецы…
Глаза — в глаза… сердца, как копья, крепки…
Ломает копья в щепки
Смерть-карга,
Накидывая саваны на шлемы
Рукой знакомой
Старого врага.
Кто, ястребом витая пред судьбою,
Погонит смерть со смехом
Пред собой,
В доспехах
Первым кинется для боя,
И, всех поздней, последним кончит бой?
И кто ж,
Когда идет дележ
Добычи,
Без устали сражается с врагом,
Обходит войско спящее, в обычай
Заботясь о себе и о другом.
И кто в большом и малом
Без посула —
Слуга аулу,
Хоть и не в долгу?
Кому под кровлей сакли одеялом
И ложем служит ненависть врагу?
Кто силу, что всегда сечет
Солому,
С умом
И без обиды укорит?
И кто воздаст почет,
Хвалу другому
И о себе самом
Не говорит?
Кто в Хевсуретии, как солнце с неба,
Несет тепло такой же голытьбе,
Отдал кусок, сам не имея хлеба,
Одно оставив имя по себе…
Так за кого ж мы здравицу подымем
И за кого вдвойне —
Душе в помин?
Кто поцелуй один
Своей любимой
Принял, как дар за раны на войне?
Кто это ложу
Предпочел могилу,
Носилку тоже
Принял за коня,
А бурку — за плиту, а слезы милой —
За мерку рассыпного ячменя?
Кому плач женщин смехом показался,
Кто в мир иной влетел с мечом
В руках,
На скакуне
С лучом,
Вплетенным в гриву,
Над кем счастливым
В облаках
В предсмертный час его раздался
Орлиный грозный клекот в вышине?
Кого царь Грузии Ираклий старый
С собой посадит
Рядом
Сядет
Сам?
Кому, светя улыбкой и нарядом,
Прильнет Тамара
К неживым устам?
Так вот кого мы вспоминаем хором!
Соасем не вас: бродяги, трусы вы!
На брюхо вы — коровы-ненажоры
И ишаки с ушей до головы!
Едва ли в праздности вы пригодитесь
На что-нибудь хорошее кому,
И если б был такой меж вами витязь
Вы лопнули б от зависти к нему!
В могилу смерть столкнет вас из презренья,
И настучитесь вы на том свету,
У горнего,
У зорнего
Селенья
Впервые разглядевши высоту!
В жизни всему свои сроки,
Всякому лиху пора…
Две белопёрых сороки
Сядут на тын у двора.
Всё по порядку гадалки
Вспомнят, что сам позабыл,
Что погубить было жалко
И, не губя, погубил…
Словно бродяги без крова,
В окна заглянут года…
Счастье — как пряник медовый!
С солью краюха — беда!
Лень ли за дверь оглянуться,
Палкой воровок спугнуть.
Жалко теперь обмануться.
Трудно теперь обмануть…
Вечер пройдёт и обронит
Щит золотой у ворот…
Кто ж тебя за руку тронет,
Кто же тебя позовёт?
Те же, как веточки, руки,
Те же росинки у глаз.
Только теперь и разлуки
Не посулят ни на час…
Юность — пролёт голубиный!
Сердце — пугливый сурок!
То лишь краснеет рябина
В стрекоте вещих сорок!
Стихам и чонгури
Нужно ль поклоненье:
Есть Данта в хевсуре
Любом отраженье!
И в слабом порханье
Беспомощной птицы
Есть пыл, трепетанье
Далекой зарницы.
С высокого пика
Снег, тая, струится
И в пеньи Бесика
С ручьем не сравнится…
И искрятся светом
В падении камни —
И сердцу ль при этом
Дивиться всегда мне?
На чужбине далёко от родины
Вспоминаю я сад свой и дом,
Там сейчас расцветает смородина
И под окнами птичий содом…
Там над садом луна величавая,
Низко свесившись, смотрится в пруд,
Где бубенчики жёлтые плавают
И в осоке русалки живут…
Она смотрит на липы и ясени
Из-за облачно-ясных завес,
На сарай, где я нежился на сене,
На дорогу, бегущую в лес…
За ворота глядит, и на улице,
Словно днём, — только дрёма и тишь,
Лишь причудливо избы сутулятся
Да роса звонко падает с крыш, —
Да несётся предзорная конница,
Утонувши в туманы по грудь,
Да берёзки прощаются — клонятся,
Словно в дальний собралися путь!..
Эту пору весеннюю, раннюю
Одиноко встечаю вдали…
Ах, прильнуть бы, послухать дыхание…
Поглядеть в заревое сияние
Милой мати — родимой земли.