Топоры,
После чьего удара дерево звенит,
И эхо!
Эхо, распространяющееся
от центра, как лошади.
Сок, бьющий ключем, как слезы,
Как старанье воды
Восстановит свое зеркало
Над скалой.
Эти паденья и повороты,
Белый череп,
Съеденный сорняками.
Годами позже я
С ними столкнусь на дороге —
Слова сухие и потерявшие всадника,
Неутомимо стучащие копытами.
Пока
Ото дна лужи
укреплялись звезды,
Направляющие жизнь.
Ты будешь жить в вечный понедельник
И стоять в лунном свете.
Лунный человек стоит в раковине своей,
Согнувшийся под вязанкой
Прутьев. Падает свет — холод и мел —
На нашу постель.
Зубы его дребезжат среди прокаженных
Пиков и кратеров тех вулканов потухших.
Он тоже против черного мороза
Прутья мог бы собирать, не отдыхал бы,
Пока его светлая комната затмевала
Воскресный призрак солнца;
А сейчас труды его понедельничного ада на лунном шаре,
Лишенные огня, семь бесчувственных морей сковали его лодыжки.
Улыбка падала в траву.
Непоправимо!
Как будут твои ночные танцы
Терять себя. — В математике?
Такие чистые прыжки и спирали —
Конечно, они проходят
Мир в каждый миг, я не буду сидеть
Опустошенная вся, без красоты — дар
Твоих малых вздохов, пропитавшего траву
Запаха твоих снов, лилий, лилий.
Их стрела не выносит связи.
Холодные складки эго, каллы.
И украшатель, себя украшающий —
Пятна и пространство жарких лепестков.
У комет
Столько места для полета,
Столько холода, столько забывчивости.
Там твои жесты рассыпаются —
Теплые и человечные, когда их розовый свет
Истекает кровью и снимает шелуху
Сквозь черную амнезию неба.
Почему мне даны
Эти лампы, эти планеты,
Падающие, как благословенье, как хлопья
Шестиугольные, белые,
На мои глаза, губы, волосы,
Касающиеся и тающие.
Нигде.