Кричат секреты вслух,
К чему язык теперь?
И сердце настежь, друг,
И всем открыта дверь,
Мой эпос — ясность глаз,
Любовь, но без прикрас.
Предсказан смех и стон,
И боль не заперта,
И пусть я обнажен,
И щит мой — нагота,
Я сам — все, что на мне,
Но дух мой — в тишине.
Пускай мой гнев не стих,
Свершенье не соврет,
Правдивость слов моих
Закроет лгущий рот,
Закончится крик мой
Агонией немой.
На Запад поезд мчит,
Качает землю ритм,
Колеса говорят,
Я вглядываюсь в ночь,
Пока купе молчит.
А кружево мостов,
Деревьев кутерьма,
Туман в отрогах гор
Перебегают взгляд —
Вот пустошь меж холмов,
Вот озеро во мгле.
Внезапный поворот
Сжимает горло так,
Что каждым нервом в такт —
Кривая к стенке жмет;
Мелькает светофор
Все ярче. Был — и нет,
Летим во весь опор,
Плывет по рельсам свет.
Ущельем ледяным
Туманится окно,
Ворвались в дождь. Темно.
Дробь за окном двойным.
Летает взад-вперед
Колено шатуна,
И за окном лежит
Любимая страна.
В медленном мире сна
Мы дышим вдвоем,
Мир умирает в нас,
Обо мне все знает она.
Повернулась, вернулась вновь,
Полуптица и полузверь,
Умирает ветер в холмах,
Все, что понял я, есть любовь.
Лань у ручья видна,
Олененок… И жизнь жива,
Я за ними пойду, тогда
Камнем станет трава.
I
Иди к озерам, иди к стоячей воде,
К замшелым прудам, где плавают мертвые листья,
Трясина затягивает щепки.
Коряга перевернулась под ногой,
Всплыли длинные водоросли,
Взгляд замер.
Ветерки звенят,
Прохладен звук,
Тихим затонам
Без него невмочь.
Повернулась ладонь
Виноградного листа,
Застывший камень
Моллюском стал.
Дождь моросил,
Что было сил,
В дреме влажной
Я там бродил.
II
— Ангел-хранитель, — спросил я, —
Разве я проклял солнце?
Повинуйся и отвечай!
Под желтеющими снопами,
Под чернеющими листами,
За стеной густого кустарника,
В некошеной траве на краю поля,
На заливном лугу, просыхающем только в августе,
Неужели целовал я прах?
Вздох мой растаял вдали,
В одиночестве устами прильнул я к камню,
Нежный, танцевал на песке.
III
Мой гость, грязи нет на руках моих,
Теплые ноздри коня могу ощутить ладонью,
Тропа убегает,
Солнечные блики играют на перекатах,
Трепещут крылышки поутру,
И огромный вяз одевается щебетаньем.
Послушай, любовь моя,
Тучный жаворонок поет в небе,
Я прикоснулся к земле, согретой взлетевшей птицей,
Соль проступила сквозь почву и засмеялась,
Папоротник, и камень, и юркая ящерица —
Каждый жил своей жизнью. Ростки с трудом пробивались,
Маленькие мои!
Я видел! Я видел!
Я видел неповторимость всего,
Мое сердце восходило с высокой травой,
Доверяли мне водоросли и птицы в гнездовьях,
Облака изменяли форму в кронах высоких кедров,
Пчела жужжала в жимолости, и падали капли росы,
Земляные черви грелись на солнце,
А я все шел и шел сквозь светящийся воздух,
Я двигался вместе с утром.
Воздушный вихрь с цепи сорвался вдруг.
В пылу сдирая за листком листок,
Стихия расшвыряла их вокруг.
Вот-вот, мы ждали, брызнет водосток.
Рос хаос, а меж тем за часом час
Свет поднебесный убывал и гас.
От жуткой тьмы зрачки расширились у нас,
Но был сухим простор, где пыль и пляс.
Дождь в облаках застрял, и мрак роился,
Зарылся ветер в травные холмы.
У нас в руках по жилам страх струился.
Мы ждали зря всего, что ждали мы.
Поток подземной влаги
Из-под камней и пней,
Из-под корней древес
Воскрес в один из дней,
Всплыл облачком в овраге
И в облаках исчез.
Дождь извивал зигзаги,
И облака громило
Вдали от родника,
Где все стихии мира
Скрывает камня скрытность.
Стал гулким воздух в логе.
Дождь, ослабев слегка,
При шуме смирной влаги
Сполна излился в круге
Под жесткий грунт в овраге,
Под жилу родника,
Под камня первобытность.
Канны тлеют, как шлак,
Вялые, сонные стебли,
Огромная клумба погибших цветов —
Гвоздики, вербена, трава,
Плесень, сухие листья,
Вывороченные корни,
Чьи побелевшие вены,
Как волосы, переплелись;
Комья земли сохраняют форму цветочных горшков,
Все увядает,
Но сверху гордо лежит тюльпан —
Только что умерший щеголь —
Над теми, кто перестал
Жить раньше него.
Я встретил босяка,
Он долго свысока
Смотрел поверх меня.
«Что сделал я тебе?» —
Я крикнул, пятясь прочь.
Вздохнула пыль вокруг,
Стена разверзлась вдруг.
Я помчался вниз по дороге,
В стране холодного камня,
В долине, где зерна мертвы.
И когда я устал, я лег
Возле дерна и дикой травы,
На отшибе равнины сырой.
Я рассматривал трещину в глине,
В сердцевине крошился комок:
Старая келья краба —
Я всмотрелся, и я запел.
Я пел абсолютно всему
Внутри этой мокрой дыры —
Я музыкой нежил нору,
Словно я спятил с ума.
И по коже прошел мороз,
И со щек моих пот потек,
Когда вдруг, или мне показалось вдруг,
Чей-то голос мне петь помог.
Детский голос, который был
Так близок и так далек.
Со слогом сливался слог,
Я целовался с камнем.
Передо мною камни.
Они окаменели.
Шуршит волнистый плющ.
Рыбешки мельтешат.
Взъерошен рябью пруд.
Восторг — мой грех. Я есмь!
Роскошествую здесь,
Как кошка в развилке ветвей,
Выгибающая хребет.
Подумал и смеюсь.
Блаженства феномен,
Мне кошка греет кровь.
Когда легко, как зверь,
Она идет вдоль стен,
Я забываю все.
Прекрасна эта плоть
И не способна лгать:
Цветок разит пчелу.
Слова камней и рыб:
«Вне бездны нет земли».
Отчалил сонный луг.
Где мертвецы? Одна
Звезда плывет вблизи.
Скользит листва с луной.
Он мой — мой луг! Он мой!
С угрюмой тьмой вдвоем
Я втиснулся в проем.
Что ад? Душевный хлад.
Но кто, поймав кошачий взгляд,
Не будет втайне рад?
Элегия памяти Джейн,
моей студентки, убитой лошадью
Я помню ее кудряшки, похожие на усики винограда,
Ее быстрый взгляд и зубастенькую улыбку
И как она, вступив в разговор, окружалась легкими звуками
И с восторгом доказывала что-то свое,
Ласточка, милая, хвостик по ветру.
Когда она пела, трепетали ветки и веточки,
Тени ей подпевали и листья,
И шелест их переходил в поцелуи,
И пела в белесых аллеях земля, на которой выросла роза.
Грустя же, она опускалась в такие глубокие чистые бездны,
Что даже отец ее не нашел бы;
Терлась щекой о сено,
Плескалась в прозрачной речке.
Воробышек мой, тебя уже нет,
Мой папоротничек, ронявший колючую тень.
Влажные камни не могут меня утешить,
Как и мох, пораженный закатным блеском.
О если б я мог разбудить тебя,
Моя искалеченная радость,
Голубка, плескавшаяся в ручье.
Над свежей могилой я говорю о своей любви,
Не имея на это права,
Не отец, не любовник.
Проснувшись в сон, я мыслил в этом сне:
Моя судьба — там, где неведом страх,
Учусь в пути, и цель понятна мне.
Мы чувством думаем. Но что понять извне?
Моя душа — лишь звук в чужих ушах,
Проснувшись в сон, я мыслил в этом сне.
Из тех, кто близок, как узнать—кто ты?
Пусть Бог благословит мой тихий путь,
Учусь в пути, и цель понятна мне.
Свет дерево укрыл. Как? Кто поймет вполне?
По лестнице крутой ползет червяк,
Проснувшись в сон, я мыслил в этом сне.
Великая Природа с высоты
Еще приветит нас. В ее лесах
Учись в пути, цель встретишь в тишине.
Страх душу утвердит. Понять бы мне —
Ушедшее ушло, но близко так…
Проснувшись в сон, я мыслил в этом сне.
Учусь в пути, и цель понятна мне.
В продаже наследство — от гонки устав,
Наследники перечисляют состав:
Стул «чиппендейл», оттоманка и пуф,
Плюс погреб с кошмарами, с призраком шкаф.
Комплект полированный — глянец и блеск,
Конюшня и лес для охоты на лис,
Ротонда, где звуки оркестра лились,
Плюс деда десница, парящая здесь.
Малиновый шелк — чтоб софу накрывать,
Концертный «Бехштейн», с балдахином кровать,
Библиотека — где в бридж вистовать,
Плюс нескольких глаз водянистая муть,
Ковер из гостиной — кровавый квадрат,
Стол мощный — где каждый нажраться был рад,
Буфет — где спивался лакей, говорят,
Плюс въевшийся в дерево гнилостный смрад.
Обои из шелка, ручного письма,
Детей никогда не видавшая тьма,
Перстни в бликах греха и больного ума,
Плюс изъянец в крови, худосочной весьма.
Я изведал печаль карандашей,
Аккуратно лежащих в коробках,
Я знаю грусть дырокола, клея и скоросшивателей —
Боль, тоску и безродность безупречных учреждений,
Одиночество туалетов и пустоту приемных.
Обязательность кувшина и непременность тазика,
Священность авторотатора, скрепки и запятой,
Бесконечное повторение жизней, лиц и предметов.
Я видел, как сеялась пыль с высоких стен учреждений —
Тоньше тонкой муки, опаснее угольной пыли.
Невидимая почти в однообразии будней,
Она покрывала пленкой брови, ресницы, ногти,
Садилась на светлые волосы совершенно стандартных людей.
Свалить ребенка с ног
Ты мог парами виски,
Но я повис, как дог,
И вальс был слаще в риске.
Посуду тряс сумбур
По шкафчикам стенным,
Был мамин облик хмур —
И мог ли быть иным.
Твой палец, как никак,—
Разбитая костяшка.
Когда ты шел не в такт,
Мне в ухо лезла пряжка.
Ритм вальса отбивал
Ты на моей макушке
И так дотанцевал
Со мною до подушки.
Витание пернатых,
Журчание цикад.
В заоблачных пенатах
Зажегся звездный взгляд:
Роднит блаженство нас
В такой осенний час.
Луна полнеть пошла,
Луна садится плавно.
Вблизи видны тела,
Далекие недавно.
Траву пробрал сквозняк—
И прежний мир возник.
Что в зарослях шуршит?
Утраченный во сне,
Конкретный мир спешит,
Спешит в меня извне,
Беззвучно ставя ноги
На грунт сырой дороги.
Мельчайшего слуга,
Я мелюзги пастух.
В лугах, где мелюзга,
Подвижен даже прах,
Там в каждом — смысла свет
И камень там крылат.