Я алхимически касаюсь
Твоей Божественной природы.
И неважны здесь расстоянья,
А время – вечная весна.
Я каждый день тебя целую,
И знаешь, поцелуй тот слаще
Нам некогда знакомого…
Я ближе, я проникновенней.
Отныне я способен наслаждаться
Твоею девственной природой…
О, как же ты прекрасна
В новом постиженье,
Открытом мне в сиянье лотоса…
Случилось это вмиг,
И всё переменилось.
Отныне нет границ,
И ум спокоен мой
И растворён в блаженной пустоте,
И знание вдруг стало повседневным…
Всё найдено, я больше не ищу,
Но лишь довольствуюсь нектарами Вселенной,
Безмерно щедрой к каждому из нас.
Итак, я медный, я обыкновенный,
Вернувшийся к себе, собою на этот раз.
Всё стало радостным,
Прозрачным и любимым.
Желаний нет, и нежеланий нет.
И тьма освещена, и в свете свет!
Как много света! Он повсюду!
Волокна света! Света волокно!
Любовь, Ты – более не чудо
И не желаний волшебство!
Ты – всё и вся! Любовь – ты несловесна!
Тебя произнести – какое на земле –
Способно знание?
МОЛЧАНИЕ!
МОЛЧАНИЕ,
МОЛЧАНИЕ…
Сначала – Ритм, потом – Она
Из пенных вод явилась миру.
И возгласил мир: Женщина!
И подхватили глас эфиры!
К ногам Адама поцелуй
Покорной страсти прикоснулся,
И водопадом райских струй
Герой суровый обернулся.
Два естества переплелись –
Так жизнью высекалась жизнь!
Два тела – равно два кремня
Добыли искру Бытия!
Молчали боги, что возьмёшь
С детей своих – лишь наблюдали,
Как тысячи слезали кож
С двоих, поставленных в начале.
Адам, ты назван был и право
Иным дать имя возымел.
В сравнении земная слава –
Водою размягчённый мел.
Не может попранная сила
Быть знанью прежнею стеной?
Ещё немного и чернила
За право слова вступят в бой.
Ещё немного и чернила…
Нет, не чернила и не кровь –
Любовь, стечёт сама любовь
С расщелины пера на лист!
Найдётся, да, такой артист,
Что, превзойдя игру игрою,
Лишь только паузой одною
Разбудит душу до конца.
Шипы тернового венца!
Бессильны вы пред наготою
Дитя — в объятиях Отца…
Души в объятиях Творца!
Февраль… Февральская весна.
Не календарно потеплело.
Теряют силу имена
И не подходят то и дело.
Душа в смущении, она
Ещё зимой не насладилась,
Ей не понятен вкус вина,
Что мартом, загодя открылось.
Художник, кутаясь в шарфы,
Рисует синий снег и стужу.
Ему не интересны лужи,
Не к месту спятившей весны.
И у меня в словах – колтун.
Гребёнка строк не пролезает.
Мне нужен цвет студёных лун,
Мне нужен слог, что не растает.
Верните февралёвый тон
И интонации морозца,
Заиндевелых вёдер звон
Для рифм замёрзшего колодца.
Что говорить – нужна зима –
Там, где душа к зиме привыкла,
Чтоб строф стояли терема
И не юлил язык на стыках.
Нужна обычная зима,
А будет русская, так лучше!
Ведь русская – тот самый случай,
Где строчка пишется сама!
Ноябрь. С каждым новым днём
Всё ближе зимняя граница.
Всё реже покидаешь дом,
Всё слаще хмурым утром спится.
Иными стали вкус и цвет
У приготовленного чая.
Живёшь со множеством примет
Зимы, и все их замечаешь.
Глядишь – и мокрый снег не нов,
И лужи в ледяных оправах…
Печальнейший из всех миров –
Ноябрь, всё-таки, Вы правы.
Зонт собирает дождь и снег.
Домой – не просто, а спешится.
Ноябрь… Двадцать первый век…
Ноябрь – царствует в столице.
А где-то, в этом ноябре
Свои, означенные, сроки
С отметиной в календаре.
Зачёты, лекции, уроки…
Свои – особые дела –
Вон снег и тот еще не зимний.
Куда тебя жизнь занесла?
В какие топи и низины?
Какие тайны ноября
Она открыть тебе желает?
Быть может этот снег не зря,
Не зря тебя не выпускает?
И может вовсе не случайно
Лист оказался на столе…
Как знать, не в этом ли есть тайна
Стихов, рождённых в ноябре?
Февраль лежал в дремотной неге,
Снега ж безудержно мели,
И даже редкие набеги
Бездомных вёсен не могли
Нарушить времени разметку
И, что положено зиме
Не под замком держалось в клетках,
А почивало на ковре.
Ковре из снега-по-колено –
Пушистей, чем ангорский пух
Был этот снег, видать умелым
Был снегоприносящий дух.
Гощу в деревне с воскресенья.
Никольская несуета,
С её почти что недвиженьем,
Вокруг. А дальше – красота!
Такая красота, что в сказке,
И то не в каждой встретишь ты.
Здесь – подлинная – не раскраска!
С благословением зимы!
Когда она летела вниз –
Она росла, она мечтала,
Она подобных ей встречала,
Когда она летела вниз.
Она дружила, расставалась,
Порою резок был каприз
Её, буквально разрывалась,
Когда она летела вниз!
Она узнала силу ветра,
Сладка была ей высота,
И годы складывались в метры
Её полёта! Красота
Была вокруг, внизу лежала
Ей незнакомая Земля.
Она летела и не знала,
Что там, где реки и поля,
Что там, где дивная дубрава,
Где серебрится ручеёк,
С едва заметной переправой,
Там жизнь закончится её.
Ах, эта белая Сирень –
Туманной юности влеченье.
Из тени в свет, из света в тень –
Ныряю. Чую, вдохновенье
Меня подхватывает и
Несёт, несёт меня всё дальше
От каждодневной маеты
Стихописания без фальши…
Ах, сердцу милая сирень!
Сирень, что делаешь со мною?
Теперь стихами и не скрою
С утра неубранную лень,
Теперь в стихах и я неспешен,
Как этот, белый, аромат.
Поэзия, откроюсь – грешен,
Я загулял с Сиренью. Сад
Не мог я обойти цветущий
И с головой в него нырнул
С бумаг, своих вчерашних, кручи,
И сад меня не обманул.
Свою Сирень в саду я встретил –
В конце стиха открою день…
Ах, этот май! Ах, этот ветер…
Ах, эта – белая – Сирень!
Ноябрь за окном, я ж лето…
Про летнее пишу в стихах.
Кто может возразить поэту –
Сказать ему, что он неправ –
Сказать, что он, похоже, спятил,
Увидев летнее в окне.
Ах, милый наш поэт! Приятель,
Какое лето – в ноябре?
Кто сможет так сказать поэту,
Когда стихи его прочтёт,
Когда в ноябрьское лето,
Как в сказку с ними попадёт.
В детстве день, как неделя,
В детстве месяц, как год.
Но покинешь ты берег –
Жизнь иначе пойдёт.
И неделя, что день станет,
Смотришь и год —
Целый год вдруг растает,
Пролетит, промелькнёт.
Будто кто-то невидимый
Гонит здесь нас.
Гонит так, чтобы жили мы
Каждый день, каждый час.
Забыты имена былых героев,
А молодых не ведает страна.
Скажи, что будет с мелодичным строем,
Когда порвётся первая струна?
За ней ещё одна, ещё, ещё и дальше…
Когда не знаешь нот своей страны,
То сыгранное с откровенной фальшью —
Воспринимается, как плавный скат с волны,
Как продолженье должного звучанья,
Как современность — в пику старине…
Какое ноте сможешь дать названье,
Как ни назвав её здесь нотой «ге»?
Чем прозвучит она, когда страной забыты
Герои и не только имена
Их святости, их смыслы ею смыты,
И переплавлены на пробки ордена.
Куда идти, когда повсюду гонят?
Куда ей, Ро-ди-не, податься, подскажи.
Одни величие имён былых хоронят,
Другие просто ставят на ножи.
Какое верное название у ноты
Для, с перетяга порванной, струны.
Глядишь, дойдёт обжорище до рвоты,
А там недалеко и до Весны…
Весны той самой! Верно, не ошибся,
Когда подумалось о мае голубом…
Всего-то нужно, просто — жить решиться —
Жить, не позоря жизнью Отчий дом!
Воскресенье вербное,
Благовест с утра.
Солнце красно-медное
Гладит купола.
Луковки пылают,
Птиц переполох,
На кресте сидит
Белый голубок.
Золотом подсвечены
Пёрышки его,
И сложилось венчиком
Чудо-облако.
Суета на паперти,
Ребятня галдит,
На церквушке маленькой
Голубок сидит.
Писал стихи, писал о тишине…
И вот она снежинкой в снег упала.
Снежинкой в снег. Как сон, как сон во сне…
Еще – звезда была, звезда – мерцала.
Мерцала тишиной, мерцала мне
Обходчицей с небесного вокзала:
Внимание, неспящий человек,
Там на Земле, снежинка в снег упала!
Он споры не ведёт, он просто знает.
Прощает слабость, труса не корит
И павшего врага не добивает,
И слово чести в простоте хранит.
Он не унизит иноверца взглядом,
Не высмеет замысловатость фраз.
Он извинится первым, если надо
И орден не наденет напоказ.
Он в строгости любви протянет руку
Сорвавшемуся в пропасть пацану.
И выберет, не проронив ни звука,
Все боли мира, нежели войну.
Он женщине позволит быть любимой
И перед старостью колено преклонит.
Защитник жизни, рыцарь, друг – Мужчина –
И странник он, и царственный пиит.
Сорвался за борт и – тону,
А жизнь всё дальше – пароходом.
Хотел измерить глубину?
Вот и попал, приятель, в воду.
Сомкнётся пенная волна,
На смену гаснущему свету
Придёт покоем глубина –
Последним для тебя ответом.
Повсюду только тишина.
Ты узрил более, чем чаял.
Волна… волна… ещё волна
И многоточье … точье… чаек.