Ни бакенов, ни плёса не видать,
Опять в тумане-трауре природа…
Река скорбит, как ласковая мать,
О всех разбитых в бурю пароходах.
На палубе пустынно и темно,
Гудят гудки тревожно и уныло…
И вот — рассвет!
Тумана полотно
Заколыхалось,
сдвинулось,
поплыло!
Туман ушёл в беспечную тайгу,
Ликует небо ярко-голубое…
А на сыром песчаном берегу
Белеет прядь
Усталого
Прибоя.
Хорошо здесь утром рано!
В предрассветной тишине
Грузам кланяются краны,
Чуть качаясь на волне.
Над водой кружатся птицы,
Просыпаются гудки.
Пахнет рыбой и пшеницей,
Пахнет лесом
От реки.
Лежит на небе туча,
Вздыхает и ворчит,
А маленькая тучка
Копытцами стучит.
По луже,
По дорожке,
По зонтику груздя
Стучит, как оленёнок,
Копытцами
Дождя!
— До свиданья, листва, и покой, и уют,
И надёжная крыша от гроз! —
По зелёной подвеске скользнув, парашют
Тополиное семя унёс.
— Пусть минует тебя неудача-напасть! —
Зашумело в горячей листве:
— Поднимись в синеву, чтоб на землю упасть,
Чтоб годами шуметь
В синеве!
Пролилась на перышки синице
Зябкая ночная синева…
Из лощины
вытекла лисица,
Забрались в зарю тетерева.
Над гнездом приподняла сорока
Хвост, как ручку от сковороды.
В темноте, на дно травы глубокой,
Ухнули
лосиные
следы.
Задрожал осинник хлопотливый,
Вышли козы, ягель теребя…
И синица гордой и счастливой
На вершине
чувствует
себя.
Соскользнула с насыпи тропинка
И, у светофора за спиной,
По лесам, пригоркам и ложбинкам
Вьётся в травах
порванной струной
У крыльца, у твоего порога,
За оградой в поле и в степи,
Ты услышишь, как поёт дорога,
Только на тропинку
Наступи.
Берегов песчаных опояска
В зарослях седого тальника.
Старицу, затянутую ряской,
Навсегда оставила река.
Увела упругое теченье,
Пароходы,
бакены,
плоты…
Спит вода, подёрнутая ленью,
Подпирая травы
Да цветы.
Юрию Гагарину
Мальчишка лезет на берёзу,
Влезая в чёрную грозу.
Мальчишка лезет на берёзу —
Молчат товарищи внизу.
Вершину встряхивают взрывы
Теплом заряженной листвы,
Дождя холодного порывы
Срывают кепку с головы…
Мальчишка лезет на берёзу,
Сощурив синие глаза,
И на него старухой с возу
Ворчит
Угрюмая
Гроза.
Плывёт,
В траве теряя силу,
Отарой поднятая пыль.
В степи забытую могилу
Хранит обветренный ковыль.
В своём зашорканном наряде,
Дождём исхлёстанный в грозу,
Несёт ковыль
К пустой ограде
Сухую
Длинную
Слезу.
Спит медведь, мышей пугая храпом,
Толстый и седой от куржака.
Тянет замусоленную лапу
Цепкой горстью губ и языка.
Тянет и причмокивает: «Вкусно!»
Падает ленивая роса,
Вызрела до сахарного хруста
Полоса молочного овса.
Спит луна в предутреннем тумане,
Спят в селе ночные сторожа;
Лишь ручей по ягодной поляне
Катится,
на камушках дрожа…
А над всем над этим,
за туманом,
За стеной зелёною тайги —
Звон берёз, шуршание бурана,
Волчье завывание
Пурги.
Над жёлтой осыпью обрыва
Склонилась старая сосна,
Корнями голыми пугливо
Поводит по ветру она.
На них, едва заря проглянет
И лося выведет к воде,
Как на руках у старой няни,
Щебечет пеночка
В гнезде.
По алым перьям снегиря
Течёт прохлада сентября.
В сухом бору дремота сосен,
Покоем веет от полей…
На юг уходит наша осень,
Держась за нитку
Журавлей.
Синие тучи плывут чередой,
Синие скалы блестят над водой.
Синяя, в сумерках сонных, тайга
Глухо шумит, заслонив берега.
Синими кажутся рыбы на дне,
Синие птицы снуют в тишине.
Еду,
Еду я с покоса,
Ночь осенняя темна.
В сене возятся колёса,
Ноют руки и спина.
Еду, лёжа на возу,
Лошадь
фыркает
внизу.
Вот и щами потянуло
Из протопленной печи.
Осветили переулок
Прясел
Белые
Лучи.
Гружённый доверху добром,
Скрипит и кренится паром.
Колхозы шлют из погребов
В тугих мешках холщовых
Подводы лука и грибов,
Картофель —
для столовых.
Плывут на стройку кирпичи,
Пучки сосновой дранки,
А рядом едут калачи,
Румяные баранки.
Едва разгрузится паром,
Скрипит обшивка снова —
Сверкают плуги серебром,
И он, услышав первый гром,
Спешит убрать швартовы…
Грозит волной
Речной простор,
Но для него, парома,
Дорога эта с давних пор
Привычна
И знакома.