Долго-долго время длилось,
Долго-долго время шло…
В горьких помыслах склонилось
Бледное чело.
Мыслью, алчущей прозренья,
Я вникал в их беглый миг,
И в высокое ученье
Древних вещих книг…
Приковал я грудь живую
К мертвым сводам рудника,
Где, взрывая тьму глухую,
Искрилась кирка.
Жил, метался, опыт множил
В тишине, средь шума гроз
И в пустом гаданьи дожил
До седых волос!
Все, что век лелеял, сеял,
Все, что годы я поил,
Зыбким прахом час развеял,
Mиг опустошил…
Пусть! Скорей другую ношу!
Вновь я гордо восстаю…
Раб мятежный, вновь я брошу
Вызов бытию!
Велик был в жизни клич его громовый
К восстанию униженных земли —
И вот уже от молний правды новой
Венцы — во прахе, скипетры — в пыли!
И вот уже от дум его бессонных,
Где пестовал он славу бытию,
Светло восходит солнце обделенных
И закален час истины — в бою!
Он жил в плену, но в мире всепобедней
Рать малых мира шла на торжество,
И в час возмездья Первым стал Последний
И не преидет царствие его!
Пусть с верой в солнце правды беззакатной
В глухом гробу он ранее остыл,
Чем пал на мир тот молот благодатный,
Что им впервые грозно вскинут был.
Но вещий дух и сердце на чужбине
На жертвенник свободы возложив,
В свершении надежд своих отныне
Ликующе он в нас пребудет жив…
Пройдут века, погаснет срок за сроком —
Не отцветут зацветшие поля!
Он победил в гробу своем далеком…
Свят прах его, легка ему земля!
Ты все ходишь, маятник железный,
То с суровой кротостью, то гневно —
Над сокрытой вековечной бездной,
Над земной былинкой однодневной…
Вот кукушка, раскрывая дверцу
В мир, прядущий смертный страх и веру,
Возвещает трепетному сердцу
В круге жизни приговор и меру…
От удела скудости — к избытку,
От расцвета — в прах и снова к цвету —
Ты влечешь на пиршество и пытку
По укладу жизни и обету…
От свободы — к плачу доли пленной —
Так! Аминь цветам земли и горю —
В них я тайной благости вселенной
Песней сердца, песней Духа вторю…
Передо мной все тот же шум глухой,
Дитя знакомого смятенья,
Все тот же яростный прибой,
Упорный, как огонь сомненья,
Все тот же сон на берегах…
Все те же сосны вековые
Стоят, как стражи на часах,
Все тот же прежний ряд холмов,
Волной сметенных океана,
Все тот же давящий покров
Осенней ночи и тумана.
В полночный час, в моем уме холодном,
От бега лет покорном и бесстрастном,
Чуть дышит явь в броженьи первородном,
Вплести в свой вихрь мой темный дух невластный.
В полночный час, в моей груди звериной,
В проклятии желанья ненасытной,
Дробятся сны, как пламя сказки длинной,
Средь вихрей праха горько беззащитной…
И в ровной мгле все глуше мир неясный
Струит свои невидимые волны,
Рождая отзвук, смутный, но согласный,
В моей душе, немого плача полной.
И бьется сердце, маятник железный,
Творящий волю двух различных граней,
В дыму земли сияньем тайны звездной,
В покое знанья трепетом гаданий…
И в смутном вихре яви первородной
Двойным огнем томится дух мой пленный,
И должен разум, сетуя бесплодно,
И жизнь и смерть сознать одновременно!
Памяти А.Н. Скрябина
Был колокол на башне, в храме вешнем,
Где явь земли свой жертвенник зажгла…
И он был отлит звону о нездешнем,
И пела в нем вселенская хвала…
И он пылал сердцам, как весть живая,
О тайнах мира в звездном их цвету,
Своим псалмом впервые разрешая
Слепой земли глухую немоту.
Но в час, когда огонь преображенья
Коснулся праха всех земных дорог,
Не кончив чуда нашего рожденья,
Для райских песен колокол заглох…
Но нет, лишь ткань из тлена онемела,
Лишь бренный цвет увял средь смертных нив!
А вещий дух, не знающий предела,
В своем твореньи вечно будет жив…
И вновь, и вновь, лишь в строе звездно-новом,
Воскреснет в людях в каждый вещий час
Пророк, что был для нас небесным зовом
И Вечности ответствовал за нас.
Жизнь кого не озадачит,
Кто, захваченный грозой,
Не вздохнет и не заплачет
Одинокою слезой!
Все мы радостно и бодро
Покидаем детский кров,
Верим в полдень, верим в вёдро,
В тишь далеких вечеров…
Но с доверчивыми снами
Тень сплетается и — вдруг
Жребий, брошенный не нами,
Нас влечет в свой строгий круг…
Все мы сеем, вверив зною —
Божьей прихоти — свой хлеб,
И с молитвою немою
Точим серп, готовим цеп…
Безмятежен и просторен
Мир в весенней тишине…
Много Пахарь бросил зерен,
Много ль будет на гумне!
Истекает срок за сроком,
Гнется стебель, меркнет цвет —
Пена, взрытая потоком
Устремленных в вечность лет…
В смене тени и сверканья
Дышит время, миг поет…
То же темное алканье
Часу час передает…
Входит в круг борьбы немолчной
Тишь, меняющая сны,
Где лишь звонче ропот желчный
Обделенной седины…
В неизменности и в смене
Храм беззвездный строит мгла,
Где лишь светится средь тени
Бледность скорбного чела…
Наши севы, наши всходы
Смерть пожнет своей косой,—
То, что мы слезами годы
Поливали, как росой…
Средь полей необозримых
Туча с неба водит тень…
Мир — простор хлебов озимых…
Все — на некий дальний день.
Звонко их весна разбудит,
Будет в жатву жизнь красна,
Только пахаря не будет
На святом пиру зерна…
Как срок дан искре, срок — волне,
Так сердце мечется во мне…
Вот, алчное, в твоей тени
Зажглись нежданные огни!
Их трепет праздный, но живой
Своим забвением удвой…
Tвой жребий вплел в их знойный миг
Пыланье всех надежд твоих…
Умей беречь, умей продлить
Из молний сотканную нить…
Их цвет пустой возьми в свой путь,
Скитанью преданная грудь,—
Их цвет, что цвел лишь раз вблизи,
Сквозь слезы в далях отрази,—
И всю их пламенную ложь,
Тоскуя, в памяти умножь!
Зачем, мой Рок, для жизни бренной
Ты дал мне темную межу,
Где двум мирам одновременно
Я, блудный раб, принадлежу?
Есть волшебные улыбки,
Вещий взгляд безмолвных глаз —
Как немое пенье скрипки,
Уводящей в вечность час!
Есть в согласии вселенной
Стройность северной сосны —
Свет, прядущий в смуте бренной
Сказкой-нитью явь и сны.
Есть в земных пределах тесных
Предстающий вдруг простор —
Как полна светил небесных
Полночь северных озер.
Вот он — взрыл перед тобою,
Сердце, пленница тоски,
Зыбля тихою волною
Ожерелья — огоньки.
Вот он — льется в мир твой зыбкий,
Грудь, толкующая сны —
Зов заклятью, пенье скрипки,
Шорох северной сосны…
Как водопад, дробящийся о скалы,
И громок и красив наш пламенный порыв…
И всяк из нас, как путник запоздалый,
Подходит к торжеству угрюм и молчалив.
День подвига, желанный миг победы,
Едва прошел, мы горько жаждем сна —
Добыча же другим… Мы слишком домоседы,
Чтоб вдаль идти, пока нам жизнь красна.
Одно усилие, и человек бессильный
Исчерпан весь, ни сил, ни жажды нет…
О, снизойди скорей, огонь плавильный,
И переплавь расслабленный наш свет!
Как бы все те же дни и зори,
Но каждый миг, едва взойдя, уже
Горит-цветет в другом просторе
И гаснет на иной меже…
Длятся — тлеют глухо
Дни в немых стенах,
Где о царстве Духа
Молится монах.