Джованни Боккаччо

«О чем роняешь слезы без числа,
сознайся, раб коварный, не скрывая,
зачем меня с Амуром проклиная,
ты хочешь видеть в нас причину зла?

Какую, где, когда я навела стрелу,
чтобы сразить тебя? Когда я
и где к тебе взывала, умоляя
отдать мне сердце? Я ль его взяла?

Ты сам меня молил, ты знаешь это,
Амура заклинал тебе помочь.
И я жестока? Этого навета

не заслужила я». Вот так точь в точь,
сдается, молвит про себя Фьямметта,
и я не в силах муки превозмочь.

Теперь, о Данте, как надеюсь я,
ты рядом с Беатриче. А давно ли
всходил на небо из земной юдоли,
о чем поведал в песнях, не тая?

Когда, забыв обманы бытия,
любовь не обрекают той же доле,
ты мог бы мне помочь по доброй воле,
и в этом — просьба скромная моя.

Я знаю, что моей Фьямметте милой
оттуда, с неба третьего, видна
тоска, с которой сладить не умею,

и если сладость Леты не лишила
меня любимой, пусть возьмет она
туда меня, где буду рядом с нею.

Ее ланиты — розы, кудри — злато,
и огненный над ними ореол,
что в облачко внезапно перешел,
сверкавшее, как не сверкает злато.

И, словно жемчуг, что оправлен в злато,
казалось, ангел в облачко вошел
и крылья белоснежные развел,
покрыт сапфирами, одетый в злато.

И за мою Фьямметту был я рад,
затем что, как нетрудно догадаться,
была мадонна к богу на пути,

а я остался, мукою объят,
здесь, весь в слезах, чтобы конца дождаться
и в край блаженных душ за ней взойти.

На мураву присев у родника,
Три ангельских созданья обсуждали
Возлюбленных, — от истины едва ли
Была моя догадка далека.

Струясь из-под зеленого венка,
Густые кудри златом отливали,
И цвет на цвет взаимно набегали,
Послушные дыханью ветерка.

Потом я слышал, как одна спросила:
«А что, как наши милые сейчас
Сюда пришли бы? Что бы с нами было?

Мы скрылись бы от их нескромных глаз?»
В ответ подруги: «Никакая сила
Спасаться бегством не заставит нас».

Перевод Е. Солоновича

Пребудешь ты отныне в царстве том,
куда стремится жаждущая света
душа, что заслужила чести этой
покуда обреталась в мире злом;

ты нынче там, где, жаждою влеком
Лауру видеть, что тобой воспета,
не раз бывал, и где теперь Фьямметта,
любовь моя, — лицом к лицу с Творцом.

К Сеннуччо, к Чино присоединился
и к Данте ты, и пред тобой тогда
сокрытое от нас предстало зримо.

Когда тебе я другом доводился
здесь, на земле, возьми меня туда,
где любоваться мог бы я любимой.

Италия, и былом всех стран царица.
Где доблести твои и гений твой?
Кастальский хор умолк—теперь любой
Над честью муз божественных глумится.

В цене упали лавры — кто стремится
Стяжать их в дни, когда, гордясь собой,
Зло шествует с поднятой головой
И каждый жаждет лишь обогатиться.

Коль в прозе и стихах высокий слог
Давно утрачен лучшими из нас,
Ждать от тебя нельзя чудес искусства.

Скорби же вслед за мной о том, что рок
Так благосклонен сделался сейчас
К тем, чей язык убог и низки чувства.

Перевод Ю. Корнеева

Стеклом покрылись ручейки и реки,
Задул борей, обрушив снег тяжёлый
На побелевшие холмы и долы,
Трава поблекла, умерев навеки.

Природой точно правит недруг некий:
Живое в норы спряталось, и голы
Леса, где скован стужей писк весёлый,
Владычит холод в звере, в человеке.

А я огонь в груди скорбящей прячу:
С ним рядом пламя грозное Вулкана,
Как искра догоревшая, убого.

Дождя выпрашиваю беспрестанно,
Сложив молитвенно ладони, плачу,
Но даже капли не дождусь от Бога.

Перевод Р. Дубровкина

Раз я уснул — и, мнилось, к тверди синей
Меня на крыльях легких подымало
Вослед за той, чье в пепел покрывало
Рассыпалось, она ж взнеслась богиней.

И в радости все чище и невинней
Казалось, жарким пламенем пылала,
Безвестным мне; горенье растопляло
В тоске меня сжимавший лед и иней.

И ангелоподобная с улыбкой
Простерла руку, словно бы желая
Пожать мою. Но тут я пробудился.

Судьба моя такой предстала зыбкой!
Возьми тогда меня к себе, благая,—
О, я сюда б вовек не возвратился.

Перевод Ю. Верховского