Шафрановым загаром
Подёрнута земля,
Ликующим пожаром
Пылают тополя,
Кидают в роще сонной,
Прохожего дразня,
Охапкою лимонной
Шуршащего огня.
Шоссе до Канакера
В рубиновой заре,
Одни фонтаны сквера
В струистом серебре.
Не в лавке антикварной
Камней старинный ряд —
На улочке базарной
Лиловый виноград,
Огромные корзины
С душистою айвой,
И синих слив седины,
И перец огневой,
И бархатные груды
Оттенка чайных роз —
Не персики, а чудо
Прислал сюда колхоз.
Глазастые ребята
Черны, как угольки;
До са?мого заката
Шумят, годят ларьки.
А ляжет полосою
На яблоки закат —
Обрызганный росою
Привидится нам сад.
Осенний день победной
Сверкает красотой,
И бронзовой и медной
И светло-золотой.
Я рыбою на берегу
Плещусь в зыби песка сухого,
Я знаю, знаю, знаю слово,
Лишь выговорить не могу.
Послушайте, о, подойдите
Ко мне, земные существа,
Я вам шепну едва-едва,
Лишь сердце ближе наклоните.
Я прошепчу, я проплещу
На странном рыбьем языке,
В моём убийственном песке
Я взгляд мой с вашими скрещу.
И вы поймёте, может быть…
Но никого. Горит вода.
О, никогда мне,никогда
По синим блескам не доплыть.
Я рыбою на берегу
Плещусь в зыби песка сухого,
Я знаю, знаю, знаю слово,
Лишь выговорить не могу.
Я пишу, как дышу.
По-другому писать не умею.
Поделиться спешу
То восторгом, то болью своею.
Я навряд ли права,
Исповедуясь так перед всеми,
Не нужней ли слова
О делах, обгоняющих время?
Что я всё о своём?
Я живу в этом мире огромном
Не одна, не вдвоём,
В уголке не скрываюсь укромном.
Не такая пора,
Чтобы жить лишь своею душою,
Нужно кончик пера
Окунуть в море жизни большое.
Ну а всё же, друзья,
Может быть, этот грех мне простится:
Ведь, по правде, и я
Тоже этого века частица.
Я, конечно, грешу, —
Что судьба одного человека!
Я пишу, как дышу.
…Но дышу-то я воздухом ве?ка.
Анне Ахматовой
Ты рассказала за меня
И за других на нас похожих,
Как от палящего огня
Становятся мудрей и строже.
Но мудрость помогает лире…
А женщине что делать с ней
И как нам быть в холодном мире
Без Лоэнгри?на лебедей?
Так. Под второй удар лани?ты
Подставишь… А потом куда?
Без тёплой солнечной защиты
Застынет в тонкий лёд вода.
Ты девочкою хрупко-смуглой
Любила море и закат…
И вот осталось только угли
Совком дрожащим выгребать.
Но кто из нас тебе кадящих
Поможет руки отогреть
И отразить удар разящий
В тот час, когда не сможешь петь?
О.Н. Фрелиху
Странный гость вошёл внезапно
В цирковые коридоры,
Бутафорский тухнет запад,
Оборвали марши хоры.
Акробаты все в смятеньи
Полетели вниз с канатов.
Принца Гамлета явленье,
Короля живых закатов.
Отчего такая смута,
Помутнелось в каждом взоре?
Не вино во рту — цикута,
Каждый клоун — бедный Йорик.
Странный гость, в груди налево
Отчего у Вас не бьётся?
Только сзади, справа, слева
Ветер за плащём несётся.
Все полотна,точно души,
Съёжились в тугие сборки,
И нежданно тишь нарушил
Голос медленной танцорки:
«Моего вы знали ль друга,
Первый Дании боец».
И, как смерть, в средину круга,
Стукнув ручкой без колец.
Странный гость ушёл внезапно
В глубь широких коридоров.
Вспыхнул бутафорский запад,
Загремели бубны с хоров.
Стоишь, не поднимая глаз.
На веках — весь прошедший век.
Усталый… Милый… Человек…
Какой холодный, светлый час.
Послушай, эту боль давно
Мои предсказывали сны;
Как непреложны, как ясны
Пути всего, что суждено.
Прощай… Без имени копьё,
Что грудь мою прошло насквозь.
Пойдём опять, шатаясь, врозь,
В своё безпутное житьё.
Ты не снись мне. Не могу я
Даже в темных дебрях сна
Вспоминать про жизнь другую
Раз мне эта суждена.
Я давно уж научилась
Обходиться без любви,
И меня ты, сделай милость,
В снах любимой не зови.
Все прошло. Как не бывало
Полудетской теплоты,
На земле похолодало,
Рук моих не греешь ты.
Счастья моего желая,
Веря жизни, не судьбе,
Завещал ты, чтоб жила я
Без тебя, как при тебе.
Вот я и живу. Не плачу.
Часто очень весела.
От людей сиротство прячу —
У людей свои дела.
Так не снись мне постоянно,
После радостного сна.
Вспоминать одной так странно,
Что была я не одна.
А. Блоку
Ты предстал от всей земли несчастной
Господу заступником-послом.
И померкли ангелов безстрастных
Лики ясные перед твоим челом.
Не о пустоте полей окрестных,
Не о гладе, море и боях —
О тоске великой повсеместной
Говоришь пред Господом в стихах.
Ужаснулись ангелы: как страшно
На возлюбленной живой земле,
Где не помнят нынче день вчерашний,
Чистотой кичатся только в зле,
Где застыли в ледяном покое
Бешеные с виду города??,
Где не умирают вместе двое,
Вместе не смеются никогда.
И впервые поняли на небе,
Отчего не стало слышно слёз:
Как молиться о насущном хлебе,
Если нет насущных миру роз,
Если от негреющего света
Тайного не стало ничего,
Если все до одного — поэты,
Человека же — ни одного.
Ты стоишь и Господу пророчишь,
Ангельские трубы пополам.
Для себя ты ничего не хочешь,
Отказавшись от Прекрасных Дам.
Стану я тебе теперь молиться,
Как Николе бабы в деревнях.
Умоли у Господа водицы,
Сохнет рот от чёрного огня.
Я одна средь мёртвых и надменных
В нежности и страсти глухо бьюсь,
Средь высоких ледников вселенной
Позабывши солнечную Русь.
Пристальнее смотрите
В останавливающиеся глаза,
Спешите любить, спешите, —
Скоро будет нельзя.
В великолепном бездушии,
Любители грустных строф,
Внимательнее слушайте
Му?ку живых слов.
Пойдёте пешком на кладбище,
Над письмами просидите ночь,
А было так просто — нищему
Медным грошом помочь.
Пристальней же смотрите
В останавливающиеся глаза.
Спешите любить, спешите, —
Скоро будет нельзя.
Пойдёте пешком на кладбище,
Над письмами просидите всю ночь,
А как было просто нищему
Медным грошом помочь.
О, как говорят над могилой,
Как горестно машут рукой —
Он был и любимый, и милый,
Сердца? обжигал нам строкой.
Десятую долю, не больше,
Сказали б ему, когда жил —
На сколько он про?жил бы дольше,
Стихов ещё сколько сложил!
Твержу, как заклятие снова:
Любите живых горячей, —
Нужнее живому два слова,
Чем мёртвому десять речей.
Солнце — метель золотая —
Сердце кружит сном.
Как сказать тебе то, что знаю,
Каким осенить крестом?
Стань на речкою в резкий ветер.
Сквозь ветер — звон.
Все вопросы тонут в ответе:
«Жизнь есть сон».
Остановилась у чужого дома;
Кусты шиповников склонились у колен.
И дом, и сад — всё чуждо и знакомо.
Как долгий сон — скитанья вечный плен.
Не отзываются чужие за стенами,
Бледна на лютне тонкая рука.
А за цветущими шиповника кустами
Дорога пыльная темна и далека?.
Околдовано сердце моё
Красотою и горькой и грубой.
Я люблю этих смелых людей,
Может быть, иногда и недобрых,
Терпеливых седых матерей, —
Вот Армении подлинный образ.
Я люблю эту мудрость веков,
Лебединые женские пляски,
Медь горячих тяжёлых стихов
И полотен сарьяновских краски.
Оттого, что в тень могилы
Надо будет лечь уснуть,
Я кладу, покуда, милый,
Голову тебе на грудь.
Оттого, что жёлтой глиной
Навсегда закроют вход
В золотистые долины,
Я тебя целую в рот.
А когда отходишь, чётко
Я крещу упрямый след.
Милый, милый — там решётка,
Здесь — просторный белый свет.
Ну как же не бывает чуда?!
А наши замыслы, мечтанья,
Пришедшие невесть откуда,
А слов певучих сочетанья.
Нечаянная встреча с другом,
Почти похожая на счастье,
Заболевание недугом,
Который называют страстью!
Да что там чувства! Даже листья
На улице осенней мокрой.
Какой Сарьян, взмахнувший кистью,
Писал их суриком и охрой?
Потом зима, весна и лето —
Ещё три настоящих чуда.
А как назвать иначе это,
Никто не выдумал покуда.
А музыка, а лес, а горы
И море, ну, конечно, море,
Степные знойные просторы
С полынью горькою, как горе…
Да я бы сотни насчитала
Земных чудес. Одно лишь худо:
Магического нет кристалла,
Чтоб всем увидеть в чуде — чудо.