Дед Мороз прошаркал мимо
В ночь под Новый год.
Я шептала чье-то имя,
А пришел не тот.
Я не знала, что ответить,
Он не знал, как быть.
Он старался не заметить,
Я — не нагрубить.
Он сказал: «За наше счастье!»
И налил вина.
Он сказал: «Все в нашей власти.
Ты мне так нужна…»
…И моего лица овал
Он так усердно целовал,
Как будто сам подозревал,
Что кто-то третий ревновал.
Когда в лесу бывает ночь,
Лес продолжает жить.
Ромашка–мать ромашку–дочь
Учила ворожить.
А их подслушал старый куст,
Засохший и колючий.
Он слушал и мотал на ус –
На всякий случай.
Часы прабабки кукуют глухо.
В воздушных замках тепло и сухо.
А город полон сплошных дождей,
Ничейных кошек, чужих людей.
Был город пасмурен, зол и сир,
И было в городе все не так…
А я мечтала исправить мир,
Но, слава богу, не знала, как…
Шел пятый день любви, прошедшей даром.
Шел пятый день того, что год спустя
Я назову безумьем и кошмаром.
«Давай поженимся», — сказал ты мне шутя.
А этот день уже был на исходе,
И я, забыв про таявший пломбир,
Смотрела, как зареванных выводят
Детей из магазина «Детский мир».
Я не хотела видеть циферблата —
Твоих, моих и дядькиных часов,
Я восхищалась тем, что ты усатый,
И презирала тех, кто без усов.
Он говорит, что там есть речка Остынь,
Он говорит, что там такие звезды!
Он говорит, что там растет ракита,
Он говорит, его зовут Никита,
Он говорит, что там полно малины,
Он говорит, что медлить нет причины,
Он говорит, что там ручная сойка…
А я-то знаю: там изба да койка.
Я плакала и закрывала
Лицо журналом «Крокодил».
Меня кому-то жалко стало —
Мне кто-то место уступил.
Я плакала, себя кляня,
За то, что — глупо, неуместно…
А все смотрели на меня —
Всем было очень интересно.
…Прийти на рынок без копейки денег,
Понюхать розы и потрогать веник,
И перепробовать все то, что разрешат —
Капусту, творог, мед и виноград,
Сказать, что мед — балованный, а творог —
Не так уж и хорош, насколько дорог,
И с чувством собственной законной правоты
Еще раз перенюхать все цветы.
Вот и все. Уже время кончалось —
Не осталось, совсем не осталось.
Разве только лишь самая малость,
Разве только лишь пара минут.
Это женщина многое знала,
Эта женщина все понимала,
Но, вцепившись в рукав, умоляла:
«Поклянись, что тебя не убьют!»
И мужчина в ответ улыбнулся,
Странно глядя куда-то вперед…
«Не убьют», — он сказал — и запнулся,
Потому что вдруг понял, что врет…
Он к ее волосам прикоснулся
И в глаза заглянуть не посмел…
«Не убьют…» — и он снова запнулся,
Потому что он лгать не умел.
И когда пронеслось над перроном:
«По вагонам! Пора по вагонам!» —
Он ей долго махал из вагона,
Растворившись в защитно-зеленом…
Но вагоны уже уплывали,
И колеса все громче стучали,
И солдаты платформе кричали,
Что обратно с победой придут…
А потом они долго молчали,
А потом табачок доставали.
И колеса им всем обещали:
«Не убьют,
Не убьют,
Не убьют…»
И почерк не моей руки, и канувшие даты —
Мои смурные дневники конца семидесятых…
Шестнадцать лет, семнадцать лет
Все это было, или нет?
…Дым сигарет, неясный свет,
Стихи, похожие на бред,
Аквариум, где сдохли рыбки…
(Две грамматических ошибки.)
И этот невозможный тип —
Какого черта он прилип? —
Ведь — все. Проехали. Привет.
Иди гуляй себе — так нет:
Решил, что мы теперь близки
До самой гробовой доски…
…А я, как мышь, забилась в кресле,
Чтоб он моих не трогал рук…
А я все думала: «А если?..»
А я все думала: «А вдруг?..»
Но этот гад сказал: «Авось…»
И в самом деле, обошлось…
А дальше — странные значки,
Две-три зачеркнутых строки,
Девичий профиль, васильки, провал на месяц…
Куда бы деть все это прочь,
Чтоб не прочла однажды дочь —
Лет через десять?..
Весна прикинулась зимой —
Бездарно как-то, неумело,
И неопрятной бахромой,
Висит метель. Мне надоело.
А ты все про мои глаза,
К тому же, не своими фразами:
Сперва сказал, что бирюза,
А под конец назвал алмазами.
…А за окном опять метели,
Когда же это прекратится?..
Ну подожди хоть две недели,
Я не могу сейчас влюбиться.
Мы сидим в кафе «Метелица» —
Не роман, а так — безделица,
Мне вообще в любовь не верится,
А тем более зимой.
Тот, кто весел, — пусть смеется,
Тот, кто хочет, — пусть добьется,
А тебе еще придется
Провожать меня домой.
Сходить с ума, сводить с ума —
Я все освоила сама.
И все усвоила вполне —
Вы не тревожьтесь обо мне:
Мне будет счастье — и без вас,
Любима буду — и не раз —
А десять, двадцать, тридцать, сто.
Ах, боже мой, а дальше что?..
Привет, король бубновой масти.
Ты появился в октябре,
И я искала слово «счастье»
В большом толковом словаре.
Напрасно плакали чернила
На строчках странного письма…
Я не спрошу о том, что было, —
Я все придумаю сама.
Я все придумаю, как надо,
Ни в чем не буду обличать —
На лбу твоем — моя помада,
Как всепрощения печать.
Ты не ждал? А я пришла.
Здравствуй, милый, как дела?
Ты совсем уже не тот.
Как ты прожил этот год?
Да, любимый, в самом деле
Ровно год и две недели…
Я соскучилась, родной…
Познакомь меня с женой.
Как и все другие вечера,
Этот вечер в восемь начинался.
В девять ты сказал: «Ну, мне пора…»
И опять до полночи остался.
И опять я жарила омлет,
И опять его пересолила,
И опять несла какой-то бред,
Думая, что весело шутила.
А потом махала вслед рукой…
Неужели я была такой?