Нет, на земле ищите вдохновенья:
Что небо нам? Что мир холодных звезд?
Им чужды наши страстные стремленья,
Им непонятен нашей жизни крест.
В своем холодном, чуждом нам величьи
Они текут размеренной тропой;
Закованных в божественном приличьи,
Их не сведет с нее порыв живой.
А мы здесь нашей крестною стезею,
Бродя впотьмах, мы падаем, встаем
И вновь идем израненной стопою,
И каждый шаг дается нам трудом.
И хоть над нами вечно тяготеет
Проклятие греха, ошибок, бед, —
Но ведь средь них любовь и братство зреет
И истина свершает ряд побед.
Нет, на земле ищите вдохновенья:
Пусть слабы мы, но мы зато живем,
И жизни грешной к лучшему стремленья
Не заменить безгрешным неба сном!
Глядишь, глядишь, как правду душат,
Как человека бьют ослы,
Как мысль и энергию глушат,
А тупости поют хвалы, —
Глядишь на все обиды эти,
Глотаешь со слезами их….
Но есть всему предел на свете —
И вот скуешь железный стих!
В него положишь ты всю душу,
Он — наболевший сердца крик,
Он — кровь, забившая наружу
Из-под ножа, что в грудь проник!
И что ж? Твое стихотворенье
Прочтет российский гражданин,-
Пожалуй, ощутит волненье,
И… вспомнив вдруг день именин,
Надевши фрак, пойдет гнуть спину
Перед сиятельным ослом,
Что Русь, как вьючную скотину
Взнуздавши, хлещет знай кнутом!
Я знаю, стих мой часто плох,
Он груб, не блещет позолотой,
Нередко в нем сердечный вздох
Звучит нестройной, хриплой нотой…
Как быть! Не мудрено подчас
Слагать красивые безделки;
Но если слезы душат вас,
Тогда, ей-ей, не до отделки.
Пусть я в тюрьме, пускай я связан, —
Всё ж остается мне мой смех;
И им я доконаю тех,
Кому веревками обязан!
О братство святое, святая свобода!
В вину не поставьте мне жалоб моих:
Я слаб, человек я, и в миг, как невзгода
Сжимает в железных объятьях своих,
Невольного стона не в силах сдержать я —
Ужасны тоски и неволи объятья.
Но быстро минутная слабость проходит,
И снова светлеют и сердце, и ум,
И снова спокойствие в душу нисходит,
И рой благодатных и радостных дум
В тюрьму мою вносит луч тихого света:
Мне чудится звук мирового привета.
Далеко, далеко умчатся сомненья,
И станет мне ясен смысл жизни моей;
Всю душу охватит волна умиленья,
И в той веренице нерадостных дней,
Какую провел я без жизни, без дела,
Я вижу всю прелесть святого удела!
Пусть жизни моей безотрадная повесть
Богата желаньем, делами бедна!
Не ими одними народная совесть
Выводится к жизни из долгого сна:
Нет, сердцу народа живое страданье
Понятней и ближе, чем все толкованья!
Я вынести могу разлуку
Со всем, что драгоценно мне;
Я вынести могу всю муку —
Быть в вечно мертвой тишине;
Всё — одиночество, лишенья,
Грусть по родному очагу,
В надеждах горькие сомненья —
Всё это вынесть я могу.
Но прозябать с живой душою,
Колодой гнить, упавшей в ил,
Имея ум, расти травою, —
Нет, это свыше всяких сил!
Когда подумаю, голубка, о тебе —
Что переносишь ты и что переносила
Из-за любви ко мне, — то я молюсь судьбе
О том, чтоб ты меня скорее позабыла.
Когда ж подумаю, чего лишился б я,
Когда бы ты меня действительно забыла, —
О, как мне хочется, желанная моя,
Чтоб ты меня по-прежнему любила!
Не то обидно мне, что отнята свобода,
Покой, здоровье и семья,
Что в мертвой тишине и мгле глухого свода
Дня светлого не вижу я!
Нет, если б дали мне свершить благое дело, —
Что мне страдание мое?
Я делу правому отдался бы всецело —
Свободу б отдал, счастье — всё!
Я знаю этот мир; в нем, в этом жалком мире,
Так исковеркан жизни строй,
Что всяк, кто вздумает взглянуть на жизнь пошире
Тем самым жертвует собой.
О, если б в мир внести хоть каплю правды чистой!
За это я готов страдать,
И, верьте, жалобы на мой удел тернистый
Вам от меня б не услыхать!
Но вот обидно что: я полон был желаний,
Я многое свершить хотел,
Но я был взят еще среди одних мечтаний
И воплотить их не успел.
И вот я здесь сижу, страдаю, трачу силы,
Из-за чего? Из-за мечты!
А там, на воле, за стеной могилы,
Там бой идет, там нужен ты!
На рассвете было, утром ранним —
Вышло солнышко, вышло красное
Из-за славных волжских Жигулевских гор,
Поднималося во поднебесье,
Светлым взором вкруг поглянуло.
Видит: в небе тучки вольные,
Вольны рыбки в Волге плещутся,
И над цветиками над лазоревыми
Нет ни барина, ни указчика…
10 И глядит на мир светло солнышко,
На их волюшку улыбается!
Как поглянуло солнце красное
На народ честной, на весь род людской,
Глядь — земля у них вся пограблена,
Трудовой народ нищета грызет,
А чиновное злое воронье
Кабалит его, топчет под ноги,
А поповство долгогривое
Лживым словом одурманивает,
20 Друг на дружку знай науськивает…
Позабыли люди правду братскую,
Позабыли они волю вольную:
Брат на брата кандалы кует,
Точит саблю, саблю вострую!..
Затуманилось тут солнце красное,
Темной тучкой позадернулось.
Уж ты солнышко, солнце красное,
Солнце ласково да приветное!
Не годится тебе, солнце, туманитись,
30 Не пригоже в тучки прятаться!
Не навек кривда правду опутала,
Не всё властвовать насильникам:
Входит в разум трудовой народ,
Он одумается да осмелится,
Станет дружно за правду-матушку,
Заведет порядки настоящие, —
Будет тебе на что порадоватись!
Улыбнись нам, красно солнышко,
Ты свети нам ярче прежнего,
40 Чтобы видел всяк кривду подлую,
Чтобы знал народ — где задоринка,
Чтобы познал он правду-матушку.
Чтоб не вешал буйну голову,
Чтоб не складывал рук мозолистых,
А растил бы удаль смелую,
Удаль смелую, молодецкую!
И придет тогда светлый праздничек,
Будет праздник — и не маленький —
На той ли трудовой на улочке, —
50 Воцарится правда светлая,
Правда братская, всем приветная!
Кашель душит, грудь болит,
Сердце бьется нестерпимо,
И вертится всё вокруг
По часам неудержимо…
Спичка ль на пол упадет,
Тень ли мимо пробегает —
Всё, как камнем, в сердце бьет
И мучительно пугает.
Сколько ж лет еще так жить?
Право, сил уж нету боле…
Хоть ссылали бы скорей
Или вешали уж, что ли!
Там, на Западе далеком,
Пролетарий бой ведет,
Крепнет он в бою жестоком,
Крепнет, множится, растет.
Здесь, на пасмурном Востоке,
Пролетарий крепко спит;
Он не думает о сроке
Избавленья и молчит.
Но зато студент проснулся
И протер уже глаза,
И на Запад оглянулся:
Скоро ль божия гроза?
Он работника разбудит,
С ним сольет свой интерес
И с ним об руку добудет
Хлеб, свободу и прогресс.
Давно уж я в тюрьму попал
(По воле неба, без сомненья)
И, сидя в ней, вполне познал,
Что в жизни главное — терпенье.
С тех пор, едва замечу где
Нетерпеливое волненье, —
Твержу всегда, твержу везде:
‘Терпенье, господа, терпенье!’
Неблагодарный арестант
Всё жаждет лучшего удела:
Зеленый воротник и кант
Клянет, крича, что ‘тянут дело’.
‘Уж сил нет долее страдать,
Меня убьет сердцебиенье’…
(Чудак, — не хочет умирать!)
‘Имейте, милый мой, терпенье!’
Старуха, арестанта мать,
Всё молит об освобожденьи.
‘Мой друг, старайтесь же понять
Всю непристойность нетерпенья…’
‘Стара я, — говорит она, —
Не опоздало бы решенье…’
— ‘Ах, боже мой, — не вы одна!..
Имейте, мать моя, терпенье!’
Болезненный отец-старик
О сыне каждый день вздыхает
(Чудак, в два года не привык!)
И на судьбу свою пеняет:
‘Работать не могу уж я,
Работник-сын мой в заключеньи,
А хлеба требует семья’…
— ‘Что ж делать, сударь мой, — терпенье;
Забравшись в темный уголок,
Тоскует девушка: ‘Мой милый,
Когда ж мученьям нашим срок?
Когда же срок тюрьме постылой?
Все лучшие мои года
В тоске проходят и в томленьи’…
— ‘Стыдитесь, право, господа, —
Имейте ж крошечку терпенья!’
Была семья — семья разбита…
Друзья? — Но где они теперь?
Как в темной яме, мысль зарыта,
И радость жизни подло скрыта:
Кругом стена, решетка, дверь…
Он заперт, словно дикий зверь!
Пропитан каждый миг сознаньем
Тупого торжества невежд
И ядом порванных надежд,
И даже сон усталых вежд
Отравлен часовых бряцаньем.
Он жил. Он бился. Он вложил
В свою борьбу весь цвет, весь пыл
Нетронутых надежд и сил, —
Всё отдал родине своей
Еще в начале юных дней.
Что ж родина? — Она молчит.
Ужель он матерью забыт?
Он, за нее отдавший кровь,
И радость жизни, и любовь?..
Ужели там, в стране родной,
Нет никого — души одной,
Чье сердце сжалось бы о нем
И братским вспыхнуло огнем?
…не знаю,
Чи я живу, чи доживаю,
Чи так по свiту волочусь,
Бо вже не плачу й не смiюсь.
Т. Шевченко
На сером небе фас тюрьмы
Рисуется громадой мрачной;
Чуть видно звездочка средь тьмы
Горит во мгле полупрозрачной;
Фигуры движутся людей
Без лиц, без ясных очертаний;
Мигают лампы фонарей,
Не освещая мрачных зданий…
Тоска… В душе какой-то сон, —
И в ней всё темень покрывает:
Такой же серый общий фон,
И так же светоч мой мигает…
Проносятся обрывки дум
И образы без очертаний;
Заснуло сердце, спит и ум, —
Нет ни стремлений, ни желаний…
Устал я!
Как! в двадцать с лишним лет — и все уж песни спеты,
И звуков бодрости нет более в груди?
Надежды и мечты все трауром одеты
И ни одна звезда не светит впереди?
Но что ж ты начинал, что делал, что изведал,
Чтоб веру потерять и в правду, и в людей?
Кому ты, что когда напрасно проповедал
И чем ты жертвовал для родины своей?
Смотри: давно я сед; я знал друзей измену
И торжество врага; не раз кидался в бой,
Готов был жизнь отдать и упирался в стену
Иль равнодушия, иль тупости людской.
Но я не изменил ни вере, ни надежде,
А сердце старое всё бьет и бьет в набат,
И впереди, вдали, как в праздничной одежде,
Мечты заветные по-прежнему манят.
Стряхни ж с души скорей безжизненности плесень!
Смотри, как мир хорош; он весь перед тобой:
Мелодии звучат в нем юных, бодрых песен,
Везде кругом кипит за правду страстный бой!
А на тебя глядит с надеждой и любовью
Титан замученный, твой собственный народ!
Что ж, кинешь ты его? Пусть истекает кровью?
Он поднял голову… глядит кругом… он ждет!..