За милой встречей вслед на жизненном пути
Как часто близок день утрат и расставанья.
И там, где молодость воскликнет: до свиданья!
Там старость говорит печальное прости.
Как спорить с Полевым, когда сей критик чуткий
Рассудит, охая, что я тяжел на шутки?
Быть может… Тяжела ль иль нет моя рука,
Вернее знают всех про то его бока.
(С польского из Красицкого)
1
Всем возрастам по злу отчел судьбины молот.
Сын плакал, а отец кряхтел, —
Сын воли, а отец здоровья не имел:
Один грустил, что стар, другой грустил, что молод.
2
Орел на воробья, сидящего на кровле,
Отправил ястреба, гнушаясь мелкой ловлей.
Некстати поспешил посланник дань принесть:
Иной чем больше ест, тем больше хочет есть, —
И попросту Орел, держась такого слова,
Сперва ловитву съел, а после птицелова.
3
Для табака ли нос, или табак для носа? —
Заспорили до слез, знать, два молокососа.
Табашный лавошник, свидетель жарких врак,
Назначен был от них в решители вопроса.
— О чем и спорить тут? — решил наш думный дьяк: —
Вестимо нос на то, чтоб нюхали табак.
Шумит по рощам ветр осенний,
Древа стоят без украшений,
Дриады скрылись по дуплам;
И разувенчанная Флора,
Воздушного не слыша хора,
В печали бродит по садам.
Певец любви, певец игривый
И граций баловень счастливый,
Стыдись! Тебе ли жить в полях?
Ты ль будешь в праздности постылой
В деревне тратить век унылый,
Как в келье дремлющий монах?
Нет! Быть отшельником от света —
Ни славы в том, ни пользы нет;
Будь терпелив, приспеют лета —
И сам тебя оставит свет.
Теперь, пока еще умильно
Глядят красавицы на нас
И сердце, чувствами обильно,
Знакомо с счастием подчас,
Пока еще у нас играет
Живой румянец на щеках
И радость с нами заседает
На шумных Вакховых пирах —
Не будем, вопреки природы
И гласу сердца вопреки,
Свои предупреждая годы,
Мы добиваться в старики!
Доколе роз в садах не тронет
Мертвящей осени рука,
Любимца Флоры, мотылька,
Ничто от розы не отгонит.
Пример и мы с него возьмем!
Как мотылек весною к розе,
И мы к веселью так прильнем,
Смеяся времени угрозе!
Ах! юностью подорожим!
В свое пусть старость придет время,
Пусть лет на нас наложит бремя —
Навстречу к ней не поспешим.
Любви, небесным вдохновеньям,
Забавам, дружбе, наслажденьям
Дней наших поручая бег,
Судьбе предавшися послушно,
Ее ударов равнодушно
Дождемся мы средь игр и нег.
Когда же смерть нам в дверь заглянет
Звать в заточение свое,
Пусть лучше на пиру застанет,
Чем мертвыми и до нее.
Поклон любви с желаньем блага,
В знак соучастья и родства,
Со много шлет тебе, о Прага,
Первопрестольная Москва.
Поклон особенный Градчину
От златоглавого Кремля:
Не может чуждой славянину
Быть чехов доблестных земля.
Нас исторические сплетни
Поссорили между собой
И разорвали долголетний
Союз, священный и родной.
Но братья мы и предков кровью,
И первобытным языком:
Должны быть братья и любовью,
И просвещеньем, и добром.
Нет, не хочу с судьбою грозно,
Безумец, затевать борьбы:
Будь каждый дома, каждый розно,
Когда таков закон судьбы,
Но связь преданий не погибла,
Она разрозненных мирит:
Что география отшибла,
Пусть сызнова любовь скрепит.
На берегу твоей Молдавы
Люблю я, Прага, вспоминать
Века твоей минувшей славы
И их мечтой воссозидать.
Обманут слух родным наречьем
И с башен, с стен твоих, с церквей —
Родным Кремлем и Москворечьем
Все ластится к душе моей.
Святых Мефодия, Кирилла
С тобой нам общи имена,
И благодарно сохранила
Святая Русь их письмена.
К науке рвенье не остыло
В сынах твоих и в наши дни:
Шафарик твой — славян светило,
И Ганка твой — нам всем сродни.
Иному жизнь — одна игрушка,
Другому жизнь — тяжелый крестъ:
Скорбь и веселье, плачъ и хохотъ
Доходятъ къ намъ изъ техъ же местъ.
А можетъ быть надъ этимъ смехомъ
Есть отверженія печать;
А можетъ быть подъ этимъ плачемъ .
Таится Божья благодать.
В столицу съехались портретцы мастера.
Петр плох, но с деньгами; соперник Рафаэлю —
Иван, но без гроша. От утра до утра
То женщин, то мужчин малюет кисть Петра;
Иван едва ли кисть и раз возьмет в неделю.
За что ж им от судьбы не равен так дележ?
Портрет Петра был льстив, портрет Ивана — схож.
Педантствуй сплошь, когда охота есть,
В глаза невежд кидай школярной пылью,
В цитатах весь старайся Рим известь,
Чтоб пособить природному бессилью;
Но не острись! Приемля вчуже боль,
Мы чувствуем, твои читая шутки,
Как на руке, над ними мучась сутки,
Тугим пером ты натрудил мозоль.
Михаил Дмитриев! Теперь ты вовсе чист:
Клеврет твой — Писарев и Каченовский — барин,
А похвалой тебе позорный лист
Скрепил Фаддей Булгарин.
На взяточников гром всё с каждым днем сильней
Теперь гремит со всех журнальных батарей.
Прекрасно! Поделом! К чему спускать пороку?
Хотя и то сказать: в сих залпах мало проку,
И, как ни жарь его картечью общих мест,
Кот Васька слушает да преспокойно ест.
Фонвизина слыхал, слыхал он и Капниста,
И мало ли кого? Но шиканья и свиста
Их колких эпиграмм не убоялся кот,
Он так же жирен всё и хорошо живет.
Конечно, к деньгам страсть есть признак ненавистный,
Но сами, господа, вы вовсе ль бескорыстны?
Не гнетесь ли и вы пред золотым тельцом?
И чисты ль вы рукой, торгующей пером?
Кто спорит! Взяточник есть человек презренный,
Но, сребролюбия недугом омраченный,
Писатель во сто раз презренней и того.
Дар слова — божий дар, — он в торг пустил его.
Свой благородный гнев, и скорбь, и желчь, и слезы
Всё ценит он, торгаш, по таксе рифм и прозы.
Сей изрекаемый над грешниками суд,
Сей проповедник наш, сей избранный сосуд,
Который так скорбит о каждой нашей язве,
Никак он не прольет целебной капли, — разве
За деньги чистые, чтобы купить на них
Чем утолить пожар всех алчностей своих.
Несись с неукротимым гневом,
Мятежной влаги властелин!
Над тишиной окрестной ревом
Господствуй, бурный исполин!
Жемчужного, кипящей лавой,
За валом низвергая вал,
Сердитый, дикий, величавый,
Перебегай ступени скал!
Дождь брызжет от упорной сшибки
Волны, сразившейся с волной,
И влажный дым, как облак зыбкий,
Вдали их представляет бой.
Всё разъяренней, всё угрюмей
Летит, как гений непогод;
Я мыслью погружаюсь в шуме
Междоусобно-бурных вод.
Но как вокруг всё безмятежно
И, утомленные тобой,
Как чувства отдыхают нежно,
Любуясь сельской тишиной!
Твой ясный берег чужд смятенью,
На нем цветет весны краса,
И вместе миру и волненью
Светлеют те же небеса.
Но ты, созданье тайной бури,
Игралище глухой войны,
Ты не зерцало их лазури.
Вотще блестящей с вышины.
Противоречие природы,
Под грозным знаменем тревог,
В залоге вечной непогоды
Ты бытия приял залог.
Ворвавшись в сей предел спокойный,
Один свирепствуешь в глуши,
Как вдоль пустыни вихорь знойный,
Как страсть в святилище души.
Как ты, внезапно разразится,
Как ты, растет она в борьбе,
Терзает лоно, где родится,
И поглощается в себе.
Бесстыдный лжец, презрительной рукой
На гибель мне ты рассеваешь вести;
Предвижу я: как Герострат другой
Бесчестьем ты добиться хочешь чести;
Но тщетен труд: я мстительным стихом
Не объявлю о имени твоем.
Язви меня, на вызов твой не выйду,
Не раздражишь молчание певца;
Хочу скорей я претерпеть обиду,
Чем в честь пустить безвестного глупца.
Комар твой не комар, а разве клоп вонючий;
Комар — остряк, шалун, и бойкий и летучий,
Воздушная юла, крылатый бес, пострел;
Нет дома, нет палат, куда б он не влетел.
Со всеми и везде он нагло куролесит:
И дразнит, и язвит, и хоть кого так взбесит.
А то, что с нежною любовью создал ты,
Чтоб в чаде вылились отцовские черты,
Сей отпечаток твой и вывеска живая
Есть злая гадина, без крыльев и немая;
Ее разводит вонь, нечистота и тьма.
Сей дряни входа нет в опрятные дома,
А разве в грязную и подлую конуру,
Где производишь ты свою литературу.
Нет, нет, я не хочу, и вовсе мне не льстит,
Чтоб жизнь в последние минуты расставанья
Мне в утешение сказала: До свиданья,
Как продолженье впредь нам автор говорит.
Без лишних проводов до бесконечной дали
Пусть скажет жизнь: Прощай! И поминай как звали.
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
После зноя тихо дремлет
Прохлажденная земля;
Не такая ль ночь объемлет
Елисейские поля!
Тени легкие, мелькая,
В светлом сумраке скользят,
Ночи робко доверяя
То, что дню не говорят.
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
Блещут свежестью сапфирной
Небо, воздух и Нева,
И, купаясь в влаге мирной,
Зеленеют острова.
Вёсел мерные удары
Раздаются на реке
И созвучьями гитары
Замирают вдалеке.
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
Как над ложем новобрачной
Притаившиеся сны,
Так в ночи полупрозрачной
Гаснут звезды с вышины!
Созерцанья и покоя
Благодатные, часы!
Мирной ночи с днем без зноя
Чудом слитые красы!
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
Чистой неги, сладкой муки
Грудь таинственно полна.
Чу! Волшебной песни звуки
Вылетают из окна.
Пой, красавица певица!
Пой, залетный соловей,
Сладкозвучная царица
Поэтических ночей!
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!