Вы о главном хотели бы? Нате ж.
Как шальное окно на ветру,
Я раскрыла земле этой настежь:
Вместе с нею надеюсь и мру.
И впотьмах ужасаюсь разбою,
И дрожа изумляюсь лучу,
И уже не владею собою,
Но от боли еще не кричу:
Неуместно. Грядущие дали
Истребляют меня на корню.
Но,
какие бы дни ни настали,
Я приму их. Как злую родню.
…Эту землю, где пусто и стыло,
И мучительно, как ни мужай, —
Не добьетесь, чтоб я разлюбила,
Хоть гоните меня за Можай,
Хоть за Серпухов, хоть за Воронеж…
Я не вами ведома, вожди!
…О предчувствие — лисий звереныш
Под рубахой, у самой груди…
Ежечасно совершаю выбор!
И как счастье — беспризорный миг:
Ветер разгулялся и насыпал
Желтых желудей за воротник.
Это роздых, это — на минутку…
Снова,
зарекаясь и греша,
Выбирает глиняную дудку
Или канцелярию — душа!
И шли, и пели, и топили печь,
И кровь пускали, и детей растили,
И засоряли сорняками речь,
И ставили табличку на могиле,
И плакали, и пили, и росли,
И тяжко просыпались спозаранку,
И верили, что лучшее — вдали,
И покупали серую буханку.
И снова шли, и разбивали сад,
И не умели приходить на помощь,
И жили наутек, и невпопад,
И поперек, и насмерть, и наотмашь.
И падали, и знали наперед,
Переполняясь ужасом и светом,
Что если кто устанет и умрет,
То шествие не кончится на этом.
Одинокая дачная тишь.
До шоссе — полтора километра.
И живешь, и по-птичьи свистишь,
Одичавши от чистого ветра!
..Но кругом — городской балаган,
Где мутит от нечистого духа,
Где болван тарахтит в барабан:
Мол, отличная, братцы, житуха!
Я отсюда уйти не смогу,
Потому и скучаю, скучаю…
О деревня, по горло в снегу,
И собаки на каждом шагу,
И баранки к остывшему чаю!
Жила-была. Но неизбежны сутки,
Когда, взломав привычный кругозор,
Я совершу безумные поступки
В масштабе океана или гор.
Я —
вымиравшая от недоверья,
Подозревавшая в любви подвох —
Опомнилась и доросла до зверя:
Ласкаю камни и целую мох.
Я стала выше
(а была высокой),
Я в миску наливаю лунный свет…
Теперь в руках, изрезанных осокой,
Такая ноша, что и боли нет.
Не отрекаясь от ‘презренной прозы’,
В нее вдохнуть мерцание светил…
О жест, который хлопоты и грозы,
Как ниточку и нить, — перекрутил!
Я не молодая, слава богу!
Знать не знаю давнюю берлогу
С окнами на северо-восток
И тебя с глазами наутек.
Слава богу, я не молодая!
Занавеску старую латая
И кормя лиловых голубей,
Я тебя не помню, хоть убей.
Но — приснился. И ночные мысли,
Дерзкие, как медвежата гризли:
Шерсть клоками и на лапах кровь, —
Зарычали песню про любовь.
Про любовь шальную и больную…
Слава богу,
больше не ревную,
Не хвораю, не грызу кору.
Нет. Не ‘слава…’, потому что вру!
Были дни просторнее, чем ныне.
Были дали зелены и сини.
И, конечно, было во сто крат
Больше смысла на земной квадрат.
Стало быть, беру себя за шкирку.
— Ну, садись, печатай под копирку:
‘Слава богу, что меня беда
Осчастливливает иногда…’
Меня не любили вещи —
Терялись, мялись, ползли…
И будни были зловещи.
Но —
словно из-под земли —
Выныривал бедный праздник,
Не живший в календаре, —
Хлопушка, свистулька, пряник,
Прозрение на заре!
И —
было плевать на эту
(Вещи — труха) труху…
Спасибо звезде, рассвету,
Придворному их поэту —
Орущему петуху!
Ты дура-замухрышка,
Поэзия моя!
Куда тебе до риска,
Куда до соловья?
Ты все поешь, как чижик,
От имени гурьбы
Прокуренных мальчишек,
Удравших по грибы,
Корзинок и лисичек
С комочками земли
И дачных электричек
Голицино — Фили.
Но вот уже и точка,
Чтоб не было вранья.
Ты маменькина дочка,
Поэзия моя.
…А где-то, где-то, где-то
Грохочут поезда,
И громом их нагрета
Огромная звезда!
Куча листьев, лопата и грабли.
Можно кислые яблоки грызть.
— Ты любил меня? —
Скажет: — Ни капли!
— А полюбишь? —
Ответит: — Ни в жисть!
Все равно не умру! Не надейся.
В этом мире я слишком своя,
Чтобы взять и предать соловья,
Плач лягушек и бред мелколесья.
Так прекрасен на грядке скворец,
Что печаль моя — бесится с жиру.
Равнодушие к ‘внешнему миру’ —
Срам, и пошлость, и грех, наконец.
Ярко-зеленые листья в клею
Боготворю, а на холод плюю
И не по-женски чеканно шагаю.
Милая жизнь не вошла в колею
И не войдет уже, я полагаю.
…Как я любила грибные дожди,
Лыжи и веру, что все впереди,
Личную тайну и общую ношу…
— Милая, милая, не уходи!
Я еще сильно тебя огорошу.
Пряжки тяжелые — на сапогах…
Дай заплутаться в лесах и лугах,
Намиловаться с простором гудящим!
…Солнце играет в оленьих рогах…
Все времена — как одно — в настоящем.
Утро вечера мудренее.
Мудренее… Смешное слово.
Но прошу вас, скажите снова:
‘Утро вечера мудреней’.
Все печали мои мудреные,
Все задачи мои нерешенные,
Все, что плачет во мне и дрожит,
Успокоит ночная дрема,
Солнце мудрое разрешит.
Я улягусь, глаза закрою.
Я лицо в одеяло зарою
(Утро вечера мудреней).
Я улягусь — и все уляжется.
Завтра мудрость в дверях покажется.
Я во всем разберусь при ней.
Утро вечера мудреней.
Вы, кого я любила без памяти,
Исподлобья зрачками касаясь,
О любви моей даже не знаете,
Ибо я ее прятала. Каюсь.
В этом мире — морозном и тающем,
И цветущем под ливнями лета, —
Я была вам хорошим товарищем…
Вы, надеюсь, заметили это?
— Вспоминайте с улыбкой — не с мукою —
Возражавшую вам горячо
И повсюду ходившую с сумкою,
Перекинутой через плечо!
Двое большелицых, странных,
Не в чести и не у дел…
Ну, из тех, которых Кранах
Полюбил бы, разглядел!
В общепитовском шалмане
Возле Яузы-реки
Жарко спорят о Коране
Вечные холостяки.
Люди музыки и бездны
Из библиотечных дыр, —
Нам они едва известны,
Ибо им противен пир
Дармовой, вранье в замашках
Умствующих воротил…
Им-то век — и на рубашках
Пуговицы открутил,
Одаривши зорким взглядом,
Чувством слова и вины.
Полагаю:
с нами рядом —
Те, которым мы должны.
С нами рядом —
эти двое:
Стан сутул, характер прям, —
Неизвестные герои,
Может быть, великих драм.
Дрозд поутру ликовал
Неподалеку от дома…
Счастье мое ли ковал,
Горе мое ли ковал, —
Схлынула дрема.
Счастье мое далеко,
Горе мое далеко —
Только раскинуты сети…
О, как он пел ‘Сулико’, —
Дрозд на рассвете!
Cтроились разрухи возле.
Вечный лязг, и треск, и гром.
Даже летом ноги мерзли
В помещении сыром,
Тесном и полуподвальном,
Где обоев цвет несвеж…
В этом братстве коммунальном
Мы росли эпох промеж.
— Вы откуда?
— Мы московские!
— Вы какие?
— Мы таковские:
Твердо знаем, что почем,
К Маю пончики печем.
В телевизор через линзу
Нам смотреть не надоест.
Юбки колоколом книзу —
Сновиденье наших мест!
В благостной неразберихе
На Песчаной, на Палихе
Мы росли — пока не выросли,
Выехали, вещи вывезли
На пустых грузовиках…
И живем — в иных веках.