Похотлив и сален,
Идеалы спален
Восхваляет нам
На всю Русь гремящий
Господин Смердящий,
Развращенный Хам!
«Упивайтесь смело
Вешним хмелем тела;
Стыд — пустой мираж!»
Что за мысли! Браво!
Честь тебе и слава,
Просветитель наш!
Щеголял ты прежде
В нищенской одежде,
Развлекал трактир,
А теперь ты — гений!
И твоих «творений»
Жаждет «целый мир»!
Но… «творенья» эти
Ведь прочтут и дети…
Ах, какой пассаж!..
М-да, досадно, право!..
Честь тебе и слава,
Просветитель наш!
Сологуб
(с пафосом)
Я верю в Диавола! Я верю в Сатану!
Обыватель
(зевая)
Да ну?
Толстой
(учительно)
В непротивлении подобны будьте льну!
Обыватель
(тупо)
Да ну?
Мережковский
(трагически)
Вы бога ищете? Я бога вам верну!
Обыватель
(ковыряя в носу)
Да ну?
Утопающий
(вопит)
Спасите!.. Боже мой!.. Товарищи!.. Тону!..
Обыватель
(с берега)
Да ну?
М-да-с, едва ли
Вы знавали
Ферапонта Ильича!
Ноги — бревна,
Чрево — эва!
Нос — краснее кумача!
Как он пылок
Средь бутылок!
Только гаркнет: «О-го-го!
Бей стаканы!»
Океаны
По колено для него!
«Что нам немцы —
Иноземцы!
Лондон, Берлин, Вена, Рим?!
Мы, славяне,
Этой дряни
И дохнуть-то не дадим!
Молвим слово,
И — готово:
От Амура до Оки
Засверкают,
Забряцают
Измаильские штыки!»
М-да-с, едва ли
Вы знавали
Ферапонта Ильича!
Ноги — бревна,
Чрево — эва!
Нос — краснее кумача!
Портретная галерея
1. ДЯДЯ САРАЙ
У дяди Сарая
Натура сырая:
Что лапоть носище,
Что стог животище,
А ноги-то — ровно
Мореные бревна.
Для дяди Сарая
Ненадобно рая:
Была бы избенка,
В избенке — бабенка,
Да в клети у бабы
Холстина была бы.
Возьмешь — не узнает,
Пропьешь — не облает:
«Моя-то Алена —
Куды как смирена;
А пикнет — так разом —
И вспухнет под глазом!»
В оглоблю ручища,
В сто пуд кулачище!
2. КАЗИМИР
Мой приятель Казимир
Мыслит очень здраво:
Если вправо есть трактир —
Он идет направо.
И — хоть тресни левый стан,
Он — не повернется!
Разве… только… ресторан —
Слева попадется.
3. ВАВИЛА
Вавила Утробин —
Тюленю подобен:
Инертная глыба,
Немая, как рыба.
Усядется рядом,
Окинет вас взглядом:
«Што… мать-то… здорова?» —
И… больше ни слова!
Мы — дети веселого смеха.
Мы — солнечной сказки пророки.
Как мы одиноки!..
Лишь эхо
Нам вторит…
Мы — дети веселого смеха.
Кто путникам двери отворит?..
Давно уж в холодные груди
Стучим без успеха:
«Впустите нас, люди!» —
Лишь эхо
Нам вторит!..
Нам двери никто не отворит!
Мы — дети веселого смеха,
Мы — солнечной сказки пророки.
Как мы одиноки!..
1
О, дайте нам елку, волшебную елку
С гирляндами пестрых огней;
Заставьте томиться, заглядывать в щелку,
Гореть у закрытых дверей.
Насытьте нам взоры обманчивым блеском
Сверкающих нитей и бус;
О, рвитесь, хлопушки, с неистовым треском.
Визжи от восторга, бутуз:
«Сюрпризы! Сюрпризы!.. Смотрите-ка, краски!
Бумажное платье… Кольцо!»
И блещут, как звезды, довольные глазки,
И пышет восторгом лицо.
2
Я вместе с толпой изможденного люда
Томлюсь у заветных дверей:
«О, дайте нам чуда, прекрасного чуда!
Впустите голодных людей.
Мы серы, как пепел, мы голы, как крысы,
Но мы обещаемся впредь —
Поверить в афишу, забыть про кулисы
И только на сцену смотреть.
Пусть взор нам насытит невиданным блеском
Сокрытых рефлекторов ряд.
(О, падайте, горы, с неистовым треском!
В заслонки, статистов отряд!)
Сюрпризы. Сюрпризы… Ба, «Синяя птица»!..
Прогресс… Человечество… Бис!»
О, как хорошеют изжитые лица,
Согретые чудом кулис!
3
О, дайте нам елку, волшебную елку
С гирляндами пестрых огней;
Заставьте томиться, заглядывать в щелку,
Гореть у закрытых дверей!
Вчера не мог заснуть я до рассвета:
Случайно найденная старая газета
Навеяла воспоминаний рой
О днях былого… Предо мной
Вставали площади, покрытые толпою,
И гордый смелый гимн торжественно звучал,
И речи страстные лились рекою;
Прибой крепчал!..
Я вспомнил дни Московского восстанья
И смерть борцов на гребнях баррикад,
И палачей, не знавших состраданья,
И виселиц безмолвный ряд…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я вспомнил всё, и до рассвета
Лежала предо мной газета…
Тили-тили-тили-бомм!
Били, били стены лбом;
Били так, и били эдак,
И решили напоследок:
«Кто не хочет быть рабом
(Бим-бам-бом!),
Кто не хочет быть рабом —
Пробивай дорогу лбом!»
Бомм!
Тили-тили-тили-тили!
Стены лбами колотили,
Кулаками молотили —
Запретили!
(Бим-бам-бом!)
Много шуму, много пыли!
(Бим-бам-бом!)
«Кто не хочет быть рабом —
Упирайся в книги лбом!»
Бомм!
Тили-тили-тили-бомм!
Упирались в книги лбом!
В пыльном хламе библи_о_тек
Ждал несчастный идиотик:
Вот, мол, вот! —
Отращу себе животик…
Вот, мол, вот! —
Под эгидой мудрой власти
Позабуду все напасти;
Перестану быть рабом.
Бим-бам-бом!
Бим-бам-бом!
Тили-тили-тили-тили!
Ждали, ели, спали, пили;
Мозг и сердце притупили,
Но вопили
(Бим-бам-бом!):
«Мы погрязли в грязном иле!»
(Бим-бам-бом!)
«Кто не хочет быть рабом —
Постучись к Форелю лбом!»
Бомм!
Тили-тили-тили-бомм!
Снова били в книгу лбом!
Били так, и били эдак
И решили напоследок
(Бим-бам-бом!):
«Как привольно жил наш предок!»
(Бим-бам-бом!)
«Вольной воли не калеча,
Собирался он на вече.
Да уж… видно — не про нас
Дедов квас!..»
Мда-с!
Пустынной и дикой тропой,
Поросшей колючей травою,
Ползу я, несчастный слепой,
Ползу я и жалобно вою,
А ветер, могуч и свиреп,
Рвет в клочья дырявое платье…
— Подавите калеке на хлеб!
Не будьте жестокими, братья!
Подайте калеке на хлеб!
Он в лучшие, светлые годы
От солнца желанной свободы,
От близкого солнца ослеп.
Я помню великие дни,
Я помню святые недели…
Как ярко пылали огни!
Как царственно песни гремели!
Уж рухнул томительный склеп,
Как вдруг… отовсюду… Проклятье!
— Подайте калеке на хлеб!
Не будьте жестокими, братья!
Подайте калеке на хлеб!
Он в лучшие, светлые годы
От солнца желанной свободы,
От близкого солнца ослеп.
Нас встретил внезапный отпор,
Стихийный и бурный, как море;
Мы — пали… Но, помня позор
И жаждя забвения, вскоре
Мы бросились в грязный вертеп,
К пьянящему блуду в объятья…
— Подайте калеке на хлеб!
Не будьте жестокими, братья!
Подайте калеке на хлеб:
Он в лучшие, светлые годы
От солнца желанной свободы,
От близкого солнца ослеп.
Блещет солнце золотое.
Блещет небо голубое.
В сладкой неге движет воды полусонная река.
У воды — толпятся ивы,
И — легки и прихотливы —
Надо мною чередою проплывают облака.
Я лежу в траве высокой,
Я гляжу с тоской глубокой,
Но… не рвусь уже душою в неразгаданную даль.
Крылья — смяты, грудь — разбита…
Но всего, что пережито, — жаль…
Мистер Кранец — иностранец,
Верноподданный Вильгельма.
Сюртучок на нем без складки,
Глазки — масло, речи — сладки
(Замечательнейший шельма!),
Слаще патоки и меда…
Мистер Кранец — иностранец,
Сын культурного народа,
Изобретшего колбасы
И измучившего Гейне…
С берегов зеленых Рейна
Без штанов на Русь приехав,
Мистер Кранец — иностранец,
Представитель высшей расы,
Пожинает ряд успехов:
Очень мило
Бьет баклуши
И без мыла
Влазит в души.
С конки на конку,
Кубарем вдогонку,
Соколом в трамвай,
За крамольным пледом,
Следом, следом, следом —
Дуй, не унывай!
Линия?.. Рота?..
Из ворот в ворота,
С лошади на трам,
Шариком на конку,
Кубарем вдогонку,
Гончей по следам.
Острым глазом
В пять карманов разом:
«Это что за груз?..
(Смотрит хмуро-косо,
Сам — длинноволосый…)
Бомба иль арбуз?..»
Прочь, сомненье!
Миг на размышленье —
И движеньем лап
За убогий ворот
(Порот-перепорот)
Мышку — цап-царап!
1.
…Morituri vos salutant!*
Привет победителям жизни!
Упитанным, трезвым и сытым,
Над полным житейским корытом
Лежащим! —
В навозе, на брюхе!
Пусть реют тревожные слухи
О черном позоре,
Грозящем
Отчизне;
Пылают кровавые зори,
И люди, как слизни,
Беспомощно бьются и гибнут в объятиях тиньЯ
Ликуйте, кретины!
Привет победителям жизни!
* — Обреченные на смерть вас приветствуют (лат.). — Ред.
2. КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Волчонок, спи! ты — должен спать!..
Ты должен силы накоплять,
Чтоб в дикой жизненной борьбе
Кусок достался и тебе!..
Коль быть не хочешь на цепи,
Волчонок, спи!
Мы не собаки — волки мы!..
Мы для людей — страшней чумы;
Ты слышишь, щелкают курки?..
Расти, мой сын, точи клыки!
Бессильным места нет в степи;
Волчонок, спи!
Лишь когти кормят нашу рать!..
Мужай, коль хочешь жить и жрать
И, встретив пса в глухом лесу,
Клыками впиться в горло псу!
Волчонок, спи! волчонок, спи!
И в сердце ненависть копи!
Гродненский губернатор не разрешил поэту Яффе» прочитать лекцию о Палестине.
«Правда»
Прочитавши весть об этом,
Я в душе почуял бунт:
Палестина под запретом!
Па-ле-сти-на!! Вот так фунт!
Но, остыв, я понял ныне,
Что неверен был мой путь;
Дело тут — не в Палестине,
Дело — в Гродно!.. Вот в чем суть!
1
Я помню дни: в веселой нашей роще
Царил и властвовал ремесленников цех,
Цвел трафарет и гарцевал на теще
Замызганный, лишенный хмеля смех.
И в эти дни, которые я вправе
Брезгливо выкинуть из памяти моей,
Явился — Он, с могучим словом «Ave», *
И развенчал всех наших королей.
Он был как вихрь. Влюбленный в жизнь и солнце,
Здоровый телом, сильный, молодой,
Он нас пьянил, врываясь к нам в оконце,
И ослеплял, блестя меж нас звездой.
Горя в огне безмерного успеха,
Очаровательно дурачась и шаля,
Он хохотал, и вся страна, как эхо,
Ликуя, вторила веселью короля.
О, как он был в те дни России дорог!
О, как мы верили, что он наш светлый Феб!
Мы, изглодавшие мильоны черствых корок,
Давно забывшие, что значит свежий хлеб.
2
Шли дни. Король шалил. Талантливо-блестяще
Лишь над поверхностью гнилых болот скользя,
Он их не осушал и в гиблой дикой чаще
Не вешал вывесок: «Друзья, здесь жить нельзя».
Шельмуя и громя казенных Геродотов
За их убожество, за пошлость их речей,
Он сам — по лоб увяз в еврейских анекдотах
И полузатонул в трясине мелочей.
Его животный смех, столь милый нам вначале,
Приелся, потеряв пикантность новизны;
И тщетно в нем искать застрочных нот печали,
Духовной ценности, идейной белизны.
Веселый, грубый смех. Смех клоуна. Как странно.
Но разве нужен нам такой дешевый смех?
О, если б он звучал под крышей балагана,
О, если бы он там жал бешеный успех!
Но он звучит — средь нас! Талантливо-блестяще
Над потным зеркалом гнилых болот скользя,
В то время, как вся Русь блуждает в гиблой чаще
И хочется кричать: «Так больше жить — нельзя!»…
3
А… «волчьи ягоды»? Конечно, для мальчишек
Такие ягоды — геройства верный знак.
Но… диво ль шельмовать ничтожных шалунишек
Для удовольствия большущих забияк?
_____ * — Да здравствует, славься (лат.). — Ред.