1
Как тяжко мертвецу среди людей
 Живым и страстным притворяться!
 Но надо, надо в общество втираться,
 Скрывая для карьеры лязг костей…
Живые спят. Мертвец встает из гроба,
 И в банк идет, и в суд идет, в сенат…
 Чем ночь белее, тем чернее злоба,
 И перья торжествующе скрипят.
Мертвец весь день трудится над докладом.
 Присутствие кончается. И вот —
 Нашептывает он, виляя задом,
 Сенатору скабрезный анекдот…
Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
 Прохожих, и дома, и прочий вздор…
 А мертвеца — к другому безобразью
 Скрежещущий несет таксомотор.
В зал многолюдный и многоколонный
 Спешит мертвец. На нем — изящный фрак.
 Его дарят улыбкой благосклонной
 Хозяйка — дура и супруг — дурак.
Он изнемог от дня чиновной скуки,
 Но лязг костей музыкой заглушон…
 Он крепко жмет приятельские руки —
 Живым, живым казаться должен он!
Лишь у колонны встретится очами
 С подругою — она, как он, мертва.
 За их условно-светскими речами
 Ты слышишь настоящие слова:
«Усталый друг, мне странно в этом зале». —
 «Усталый друг, могила холодна». —
 «Уж полночь». — «Да, но вы не приглашали
 На вальс NN. Она в вас влюблена…»
А там — NN уж ищет взором страстным
 Его, его — с волнением в крови…
 В ее лице, девически прекрасном,
 Бессмысленный восторг живой любви…
Он шепчет ей незначащие речи,
 Пленительные для живых слова,
 И смотрит он, как розовеют плечи,
 Как на плечо склонилась голова…
И острый яд привычно-светской злости
 С нездешней злостью расточает он…
 «Как он умен! Как он в меня влюблен!»
В ее ушах — нездешний, странный звон:
 То кости лязгают о кости.
2
Ночь, улица, фонарь, аптека,
 Бессмысленный и тусклый свет.
 Живи еще хоть четверть века —
 Всё будет так. Исхода нет.
Умрешь — начнешь опять сначала
 И повторится всё, как встарь:
 Ночь, ледяная рябь канала,
 Аптека, улица, фонарь.
3
Пустая улица. Один огонь в окне.
 Еврей-аптекарь охает во сне.
А перед шкапом с надписью Venena (*Яд),
 Хозяйственно согнув скрипучие колена,
Скелет, до глаз закутанный плащом,
 Чего-то ищет, скалясь черным ртом…
Нашел… Но ненароком чем-то звякнул,
 И череп повернул… Аптекарь крякнул,
Привстал — и на другой свалился бок…
 А гость меж тем — заветный пузырек
Сует из-под плаща двум женщинам безносым
 На улице, под фонарем белёсым.
4
Старый, старый сон. Из мрака
 Фонари бегут — куда?
 Там — лишь черная вода,
 Там — забвенье навсегда.
Тень скользит из-за угла,
 К ней другая подползла.
 Плащ распахнут, грудь бела,
 Алый цвет в петлице фрака.
Тень вторая — стройный латник,
 Иль невеста от венца?
 Шлем и перья. Нет лица.
 Неподвижность мертвеца.
В воротах гремит звонок,
 Глухо щелкает замок.
 Переходят за порог
 Проститутка и развратник…
Воет ветер леденящий,
 Пусто, тихо и темно.
 Наверху горит окно.
 Всё равно.
Как свинец, черна вода.
 В ней забвенье навсегда.
 Третий призрак. Ты куда,
 Ты, из тени в тень скользящий?
5
Вновь богатый зол и рад,
 Вновь унижен бедный.
 С кровель каменных громад
 Смотрит месяц бледный,
Насылает тишину,
 Оттеняет крутизну
 Каменных отвесов,
 Черноту навесов…
Всё бы это было зря,
 Если б не было царя,
 Чтоб блюсти законы.
Только не ищи дворца,
 Добродушного лица,
 Золотой короны.
Он — с далеких пустырей
 В свете редких фонарей
 Появляется.
Шея скручена платком,
 Под дырявым козырьком
 Улыбается.