Генрих Гейне - Стихи о любви

Во сне я вновь стал юным и беспечным —
С холма, где был наш деревенский дом,
Сбегали мы по тропкам бесконечным,
Рука в руке, с Оттилией вдвоем.
Что за сложение у этой крошки!
Глаза ее, как море, зелены —
Точь-в-точь русалка, а какие ножки!
В ней грация и сила сплетены.
Как речь ее проста и непритворна,
Душа прозрачней родниковых вод,
Любое слово разуму покорно,
С бутоном розы схож манящий рот!
Не грежу я, любовь не ослепляет
Горячечного взора ни на миг,
Но что-то в ней мне душу исцеляет,
Я, весь дрожа, к руке ее приник.
И лилию, не зная, что со мною,
Я дерзостно протягиваю ей,
Воскликнув: «Стань, малютка, мне женой
И праведностью надели своей!»
Увы, неведом до скончанья века
Остался для меня ее ответ:
Я вдруг проснулся — немощный калека,
Прикованный к постели столько лет.

I

Брось свои иносказанья
И гипотезы святые!
На проклятые вопросы
Дай ответы нам прямые!

Отчего под ношей крестной,
Весь в крови, влачится правый?
Отчего везде бесчестный
Встречен почестью и славой?

Кто виной? Иль воле бога
На земле не все доступно?
Или он играет нами? —
Это подло и преступно!

Так мы спрашиваем жадно
Целый век, пока безмолвно
Не забьют нам рта землею…
Да ответ ли это, полно?

II

Висок мой вся в черном госпожа
Нежно к груди прижала.
Ах! Проседи легла межа,
Где соль ее слез бежала.

Я ввергнут в недуг, грозит слепота, —
Вот как она целовала!
Мозг моего спинного хребта
Она в себя впивала.

Отживший прах, мертвец теперь я,
В ком дух еще томится —
Бьет он порой через края,
Ревет, и мечет, и злится.

Проклятья бессильны! И ни одно
Из них не свалит мухи.
Неси же свой крест — роптать грешно,
Похнычь, но в набожном духе.

III

Как медлит время, как ползет
Оно чудовищной улиткой!
А я лежу не шевелясь,
Терзаемый все той же пыткой.

Ни солнца, ни надежды луч
Не светит в этой темной келье,
И лишь в могилу, знаю сам,
Отправлюсь я на новоселье.

Быть может, умер я давно
И лишь видения былого
Толпою пестрой по ночам
В мозгу моем проходят снова?

Иль для языческих богов,
Для призраков иного света
Ареной оргий гробовых
Стал череп мертвого поэта?

Из этих страшных, сладких снов,
Бегущих в буйной перекличке,
Поэта мертвая рука
Стихи слагает по привычке.

IV

Цветами цвел мой путь весенний,
Но лень срывать их было мне.
Я мчался, в жажде впечатлений,
На быстроногом скакуне.

Теперь, уже у смерти в лапах,
Бессильный, скрюченный, больной,
Я слышу вновь дразнящий запах
Цветов, не сорванных весной.

Из них одна мне, с юной силой,
Желтофиоль волнует кровь.
Как мог я сумасбродки милой
Отвергнуть пылкую любовь!

Но поздно! Пусть поглотит Лета
Бесплодных сожалений гнет
И в сердце вздорное поэта
Забвенье сладкое прольет.

Я знал их в радости и в горе,
В паденье, в торжестве побед,
Я видел гибель их в позоре,
Но холодно глядел им вслед.

Их гроб я провожал порою,
Печально на кладбище брел,
Но, выполнив обряд, не скрою,
Садился весело за стол,

И ныне в горести бесплодной
Я об умерших мыслю вновь.
Как волшебство, в груди холодной
Внезапно вспыхнула любовь.

И слезы Юлии рекою
Струятся в памяти моей;
Охвачен страстною тоскою,
Я день и ночь взываю к ней.

В бреду ночном я вдруг, ликуя,
Цветок погибший узнаю:
Загробным жаром поцелуя
Она дарит любовь мою.

О тень желанная! К рыданьям
Моим склонись, приди, приди!
К устам прижми уста — лобзаньем
Мне горечь смерти услади.

VI

Ты девушкой была изящной, стройной,
Такой холодной и всегда спокойной.
Напрасно ждал я, что придет мгновенье,
Когда в тебе проснется вдохновенье,

Когда в тебе то чувство вспыхнет разом,
С которым проза не в ладах и разум.
Но люди с ним во имя высшей цели
Страдали, гибли, на кострах горели.

Вдоль берегов, увитых виноградом,
Ты летним днем со мной бродила рядом,
Светило солнце, иволги кричали,
Цветы волшебный запах источали.

Пылая жаром, розы полевые
Нам поцелуи слали огневые;
Казалось: и в ничтожнейшей из трав
Жизнь расцвела, оковы разорвав.

Но ты в атласном платье рядом шла,
Воспитанна, спокойна и мила,
Напоминая Нетшера картину, —
Не сердце под корсетом скрыв, а льдину.

VII

Да, ты оправдана судом
Неумолимого рассудка.
«Ни словом, — приговор гласит, —
Ни делом не грешна малютка».

Я видел, корчась на костре,
Как ты, взглянув, прошла спокойно
Не ты, не ты огонь зажгла,
И все ж проклятья ты достойна!

Упрямый голос мне твердит,
Во сне он шепчет надо мною,
Что ты мой демон, что на жизнь
Я обречен тобой одною.

Он сети доводов плетет,
Он речь суровую слагает,
Но вот заря — уходит сон,
И обвинитель умолкает.

В глубины сердца он бежит,
Судейских актов прячет свитки,
И в памяти звучит одно:
Ты обречен смертельной пытке!

VIII

Был молнией, блеснувшей в небе
Над темной бездной, твой привет:
Мне показал слепящий свет,
Как страшен мой несчастный жребий.

И ты сочувствия полна!
Ты, что всегда передо мною
Стояла статуей немою,
Как дивный мрамор, холодна!

О господи, как жалок я:
Она нарушила молчанье,
Исторг я у нее рыданья, —
И камень пожалел, меня!

Я потрясен, не утаю.
Яви и ты мне милость тоже:
Покой мне ниспошли, о боже,
Кончай трагедию мою!

IX

Образ сфинкса наделен
Всеми женскими чертами,
Лишь придаток для него —
Тело львиное с когтями.

Мрак могильный! В этом сфинкса
Вся загадка роковая,
И труднейшей не решал
Иокасты сын и Лайя.

К счастью, женщине самой
Дать разгадку не под силу, —
Будь иначе — целый мир
Превратился бы в могилу!

X

Три пряхи сидят у распутья;
Ухмылками скалясь,
Кряхтя и печалясь,
Они прядут — и веет жутью.

Одна сучит початок,
Все нити кряду
Смочить ей надо;
Так что в слюне у нее недостаток.

Другой мотовилка покорна:
Направо, налево
И не без напева;
Глаза у карги — воспаленней горна.

В руках у третьей парки —
Ножницы видно,
Поет панихидно.
На остром носу — подобие шкварки.

О, так покончи же с ниткой
Проклятой кудели,
Дай средство от хмеля
Страшного жизненного напитка!

XI

Меня не тянет в рай небесный, —
Нежнейший херувим в раю
Сравнится ль с женщиной прелестной,
Заменит ли жену мою?

Мне без нее не надо рая!
А сесть на тучку в вышине
И плыть, молитвы распевая, —
Ей-ей, занятье не по мне!

На небе — благодать, но все же
Не забирай меня с земли,
Прибавь мне только денег, боже,
Да от недуга исцели!

Греховна суета мирская,
Но к ней уж притерпелся я,
По мостовым земли шагая
Дорогой скорбной бытия.

Я огражден от черни вздорной,
Гулять и трудно мне и лень.
Люблю, халат надев просторный,
Сидеть с женою целый день.

И счастья не прошу другого,
Как этот блеск лукавых глаз,
И смех, и ласковое слово, —
Не огорчай разлукой нас!

Забыть болезни, не нуждаться —
О боже, только и всего!
И долго жизнью наслаждаться
С моей женой in statu quo.(*)
___________
* — В том же положении (лат.)

«Я, — сказала Афродита, —
Не настолько безрассудна,
Чтоб отдаться без гарантий:
Нынче всем живется трудно».

Отвечал ей Феб с усмешкой:
«Перемен и вправду много.
Ты брюзжишь, как ростовщица,
Вечно требуя залога.

Впрочем, лирой золотою,
Знаю, ты довольна будешь.
Сколько жарких поцелуев
За нее ты нынче ссудишь?»

За столиком чайным в гостиной
Спор о любви зашел.
Изысканны были мужчины,
Чувствителен нежный пол.

— Любить платонически надо! —
Советник изрек приговор,
И был ему тут же наградой
Супруги насмешливый взор.

Священник заметил: — Любовью,
Пока ее пыл не иссяк,
Мы вред причиняем здоровью. —
Девица спросила: — Как так?

— Любовь — это страсть роковая!
Графиня произнесла
И чашку горячего чая
Барону, вздохнув, подала.

Тебя за столом не хватало.
А ты бы, мой милый друг,
Верней о любви рассказала,
Чем весь этот избранный круг.

Двое перед разлукой,
Прощаясь, подают
Один другому руку,
Вздыхают и слезы льют.

А мы с тобой не рыдали,
Когда нам расстаться пришлось.
Тяжелые слезы печали
Мы пролили позже — и врозь.

Правдивая история, заимствованная из
старинных документов и переложенная
в изящные немецкие стихи.

На изгородь сел опечаленный Жук;
В красавицу Муху влюбился он вдруг.

«О Муха, любимая, будь мне женою.
Навеки в супруги ты избрана мною.

Тебя я одну полюбил глубоко,
К тому ж у меня золотое брюшко.

Спина моя — роскошь: и там и тут —
Рубины горят и блестит изумруд».

«Ох, нет, я не дура, я муха пока,
И я никогда не пойду за жука.

Рубины! Богатство! К чему мне оно?
Не в деньгах ведь счастье, я знаю давно.

Верна идеалам своим навсегда,
Я честная муха и этим горда».

Расстроился Жук, и в душе его рана.
А Муха пошла принимать ванну.

«Куда ты пропала, служанка Пчела?
В моем туалете ты б мне помогла:

Намылила спинку, потерла бока.
Ведь все же теперь я невеста Жука.

Прекрасная партия! Знаешь, каков! —
Не видела в жизни приятней жуков.

Спина его — роскошь. И там и тут —
Рубины горят и блестит изумруд.

Вглядишься в черты — благороднейший малый.
Подружки от зависти лопнут, пожалуй.

Скорей зашнуруй меня, Пчелка-сестрица,
Пора причесаться, пора надушиться.

Натри меня розовым маслом, немножко
Пахучей лавандой побрызгай на ножки,

Чтоб не было вони противной от них,
Когда прикоснется ко мне мой жених.

Ты слышишь, уже подлетают стрекозы,
Они мне подарят чудесные розы.

Вплетут флердоранж в мой прекрасный корсет
Девичеству скоро наступит конец.

Придут музыканты — танцуй до упаду! —
Нам песню споют примадонны цикады.

И Шершень, и Овод, и Шмель, и Слепень
Ударят в литавры в мой праздничный день.

Так пусть для моих пестрокрылых гостей
Наш свадебный марш прозвучит поскорей!

Пришла вся родня, оказала мне честь,
Уж всех насекомых на свадьбе не счесть.

Кузнечики, осы и тетки мокрицы,
Встречают их тушем, улыбкой на лицах.

Крот, пастор наш, в черную ризу одет.
Пора начинать. Жениха только нет».

Трезвон колокольный: бим-бом и бим-бам!
«Любимый жених мой, ах, где же ты сам?..»

Бим-бом и бим-бам… Но, тоскою томимый,
Жених почему-то проносится мимо.

Трезвон колокольный: бим-бом и бим-бам!
«Любимый жених мой, ах, где же ты сам?»

Жених, завершая полет виртуозный,
Тоскуя, уселся на куче навозной

И там просидел бесконечных семь лет,
Невеста меж тем обратилась в скелет.

Кто влюбился без надежды,
Расточителен, как бог.
Кто влюбиться может снова
Без надежды — тот дурак.

Это я влюбился снова
Без надежды, без ответа.
Насмешил я солнце, звезды,
Сам смеюсь — и умираю.

Похожи друг на друга два прекрасных,
Два юных лика, хоть один из них
Бледней другого и гораздо строже,
Сказал бы я: другой не столь возвышен,
Хоть ласково меня в свои объятья
Прекрасный заключал; как нежен взор,
Как сладостна была его улыбка!
Венком своим из маков он касался
Лба моего, бывало, ненароком,
Боль прогоняя странным этим духом,
На благо мне; однако мимолетно
Такое облегченье; исцелюсь я,
Когда опустит молча факел свой
Тот, первый; как он бледен и суров!
Заснуть отрадно, умереть отрадней,
Но лучше не родиться никогда.

Ни увереньями, ни лестью
Я юных дев не соблазнял,
Равно и к тайному бесчестью
Замужних женщин не склонял.

Будь грешен я в таких забавах,
Не перепала б ни строка
Моей персоне в книге правых;
Тогда я стоил бы плевка.

А я гусаров как люблю,
Люблю их очень, право!
И синих и желтых, все равно —
Цвет не меняет нрава.

А гренадеров я как люблю,
Ах, бравые гренадеры!
Мне рекрут люб и ветеран:
Солдаты и офицеры.

Кавалерист ли, артиллерист, —
Люблю их всех безразлично;
Да и в пехоте немало ночей
Я поспала отлично.

Люблю я немца, француза люблю,
Голландца, румына, грека;
Мне люб испанец, чех и швед, —
Люблю я в них человека.

Что мне до его отечества, что
До веры его? Ну, словом, —
Мне люб и дорог человек,
Лишь был бы он здоровым.

Отечество и религия — вздор,
Ведь это — только платья!
Долой все чехлы! Нагого, как есть,
Хочу человека обнять я.

Я — человек, человечеству я
Вся отдаюсь без отказу.
Могу отметить мелом долг
Тем, кто не платит сразу.

Палатка с веселым венком — моя
Походная лавчонка…
Кого угощу мальвазией
Из нового бочонка?

Прекрасный старинный замок
Стоит на вершине горы.
И любят меня в этом замке
Три барышни — три сестры.

Вчера обняла меня Йетта.
Юлия — третьего дня.
А день перед тем Кунигунда
В объятьях душила меня.

В замке устроили праздник
Для барышень милых на днях.
Съезжались бароны и дамы
В возках и верхом на конях.

Но жаль, что меня не позвали.
Не видя меня на балу,
Ехидные сплетницы-тетки
Тихонько смеялись в углу…

Твои глаза — сапфира два,
Два дорогих сапфира.
И счастлив тот, кто обретет
Два этих синих мира.

Твое сердечко — бриллиант.
Огонь его так ярок.
И счастлив тот, кому пошлет
Его судьба в подарок.

Твои уста — рубина два.
Нежны их очертанья.
И счастлив тот, кто с них сорвет
Стыдливое признанье.

Но если этот властелин
Рубинов и алмаза
В лесу мне встретится один, —
Он их лишится сразу!

Ты будешь лежать в объятьях моих!
Охвачено лихорадкой,
Дрожит и млеет мое существо
От этой мысли сладкой.

Ты будешь лежать в объятьях моих!
И, кудри твои целуя,
Головку пленительную твою
В восторге к груди прижму я.

Ты будешь лежать в объятьях моих!
Я верю, снам моим сбыться:
Блаженствами райскими мне дано
Здесь, на земле, упиться!

Но, как Фома Неверный тот,
Я все ж сомневаться стану,
Пока не вложу своего перста
В любви разверстую рану.

Женское тело — те же стихи!
Радуясь дням созиданья,
Эту поэму вписал господь
В книгу судеб мирозданья.

Был у творца великий час,
Его вдохновенье созрело.
Строптивый, капризный материал
Оформил он ярко и смело.

Воистину женское тело — Песнь,
Высокая Песнь Песней!
Какая певучесть и стройность во всем!
Нет в мире строф прелестней.

Один лишь вседержитель мог
Такую сделать шею
М голову дать — эту главную мысль
Кудрявым возглавьем над нею.

А груди! Задорней любых эпиграмм
Бутоны их роз на вершине.
И как восхитительно к месту пришлась
Цезура посредине!

А линии бедер: как решена
Пластическая задача!
Вводная фраза, где фиговый лист —
Тоже большая удача.

А руки и ноги! Тут кровь и плоть
Абстракции тут не годятся,
Губы — как рифмы, но могут при том
Шутить, целовать и смеяться.

Сама Поэзия во всем,
Поэзия — все движенья.
На гордом челе этой Песни печать
Божественного свершенья.

Господь, я славлю гений твой
И все его причуды,
В сравненье с тобою, небесный…
Мы жалкие виршеблуды.

Сам изучал я Песнь твою,
Читал ее снова и снова.
Я тратил, бывало, и день и ночь,
Вникая в каждое слово.

Я рад ее вновь и вновь изучать
И в том не вижу скуки.
Да только высохли ноги мои
От этакой науки.

Не знаю, о чем я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.

Дохнуло прохладой. Темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.

Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.

Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.

Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным,
Но видит ее одну.

А скалы кругом все отвесней,
А волны — круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.

Перевод Самуила Маршака

← Предыдущая Следующая → 1 2
Показаны 1-15 из 16