Стихи про болезнь

Врач опять ко мне держит путь:
Так бывает, когда ты плох…
Я сегодня боюсь уснуть,
Чтобы смерть не взяла врасплох.

Только сон не уходит прочь.
Загадал, как вчера, опять:
Если выживу эту ночь,
Значит, буду весну встречать…

Тетрадь изведу, но оставлю преданье,
И выверну душу, и счеты сведу
За это страданье, записку, свиданье
В бреду и ознобе на койке в аду,

За это насилие — волю в растяжку,
В подгонку, в подделку под черный металл,
Аж зубы стучали о белую чашку
И белый профессор по небу летал.

Я вовсе не стану словами своими
Описывать эту улыбку и жест,
Иначе профессора профиль и имя
Означит болезни трагический крест.

Стояла зима. На пруду за оградой,
За длинной часовней мерещился лед,
И чудно сквозило морозной прохладой
В четыре фрамуги всю ночь напролет.

Но тело горело. Сквозь влажную тряпку
Давил, совершая свой огненный круг,
Летал, раздувая угольев охапку,
Озноба огромный, чугунный утюг.

Поэтому снились набеги на дачу,
Горячка июля и та кутерьма,
Которой обжиты пристанища наши —
Ночлеги, телеги, мансарды, дома.

На пригород поезд бежал от вокзала,
Потомство держало в руках камыши,
Свисала сирень. И болезнь угасала,
Ущербом не тронув ума и души.

Еще под угрозой, в больничном тумане
Вдыхая нездешний, лекарственный дух,
Я знала, что на земляничной поляне
Припомню и это когда-нибудь вдруг,

Но только не так, как хотела вначале,
А с нежностью грустной, что все позади,
Что это страданье теперь за плечами
И след от него зарастает в груди.

В горло влез Царап-Царапыч
И сидит, сидит, сидит.
Но могучий Кап-Кап-Капыч
На Царапыча сердит.
Он пошёл к нему из чашки,
Как из пушки на войне!.. И Царапу
Стало
Тяжко.
И полегче
Стало мне!

Я захворал, но хворь преодолел.
И все довольны, надобно признаться:
Враги довольны тем, что заболел,
Друзья же тем, что начал поправляться.
Ну, что ж, я счастлив долею своей,
Люблю на свете радовать людей!

То он захворал, то больна подруга —
Лекарства они без конца глотают.
Ах, если б понять им в часы недуга,
Что там, где действительно любят друг друга,
Болезни практически исчезают.

Бесшумной черною птицей
Кружится ночь за окном.
Что же тебе не спится?
О чем ты молчишь? О чем?

Сонная тишь в палате,
В кране вода уснула.
Пестренький твой халатик
Дремлет на спинке стула.

Руки, такие знакомые,
Такие, что хоть кричи! —
Нынче, почти невесомые,
Гладят меня в ночи.

Касаюсь тебя, чуть дыша.
О господи, как похудела!
Уже не осталось тела,
Осталась одна душа.

А ты еще улыбаешься
И в страхе, чтоб я не грустил,
Меня же ободрить стараешься,
Шепчешь, что поправляешься
И чувствуешь массу сил.

А я-то ведь знаю, знаю,
Сколько тут ни хитри,
Что боль, эта гидра злая,
Грызет тебя изнутри.

Гоню твою боль, заклинаю
И каждый твой вздох ловлю.
Мама моя святая,
Прекрасная, золотая,
Я жутко тебя люблю!

Дай потеплей укрою
Крошечную мою,
Поглажу тебя, успокою
И песню тебе спою.

Вот так же, как чуть устало,
При южной огромной луне
В детстве моем, бывало,
Ты пела когда-то мне…

Пусть трижды болезнь упряма,
Мы выдержим этот бой.
Спи, моя добрая мама,
Я здесь, я всегда с тобой.

Как в мае все распускается
И зреет завязь в цветах,
Так жизнь твоя продолжается
В прекрасных твоих делах.

И будут смеяться дети,
И будет гореть звезда,
И будешь ты жить на свете
И радостно, и всегда!

Для аппетита
пряностью приправы
Мы называем горький вкус во рту.
Мы горечь пьем, чтоб избежать отравы,
Нарочно возбуждая дурноту.
Так, избалованный твоей любовью,
Я в горьких мыслях радость находил
И сам себе придумал нездоровье
Еще в расцвете бодрости и сил.
От этого любовного коварства
И спасенья вымышленных бед
Я заболел не в шутку и лекарства
Горчайшие глотал себе во вред.

Но понял я: лекарства — яд смертельный
Тем, кто любовью болен беспредельной.

Перевод С.Маршака

И что б ни говорили мне в укор,
Какие б мысли мне ни приводили –
Не вечны войны и не вечен мор!
Нет в книге жизни этих глав! Забыли?

А может и не знаете? Тогда…
Тогда не спорьте с собственной природой.
Где надо всем господствует вода,
Там вымывают яд её же воды.

Вы ищете лекарства от болезней,
Но не находите – пуста врача тетрадь.
Оно давно вас ждёт, давно на месте,
Лишь перестаньте сами убивать.

Как только войны прекратятся, сразу
Откроет Небо, как болезнь лечить .
Давно целитель ждёт, он есть, он назван!
От вас — лишь поменять «убить» на «жить»!

Таня пальчик наколола —
Видно, дед недосмотрел.
Не пошла девчушка в школу —
Так мизинчик заболел.
Он болит и нарывает —
Просто хуже не бывает!
Ставят на руку компресс —
Ставят с мазью, ставят без…
А мизинчик всё болит.
Таня тут ему велит:
— Слушай, пальчик, мой приказ;
Исполняй его сейчас:

«Ты у кошки боли!
У собаки боли!
У медведя боли!
И у волка боли!
А у Тани Ермолаевой
Не смей болеть!»

Таня этот свой приказ
Повторила десять раз,
Слово в слово повторила,
Пальчик свой уговорила:
Боль, которая была,
Отпустила и ушла.
И теперь медведь в лесу
Держит лапу на весу.
Это Мишку очень злит…

А у Тани Ермолаевой
Пальчик больше не болит!

У меня печальный вид —
Голова моя болит,
Я чихаю, я охрип.
Что такое?

Это — грипп.
Не румяный гриб в лесу,
А поганый грипп в носу!

В пять минут меня раздели,
Стали все вокруг жалеть.
Я лежу в своей постели —
Мне положено болеть.

Поднялась температура,
Я лежу и не ропщу —
Пью соленую микстуру,
Кислой горло полощу.

Ставят мне на грудь горчичник,
Говорят: «Терпи, отличник!»
После банок на боках
Кожа в синих пятаках.

Кот Антошка прыг с окошка
На кровать одним прыжком.
— Хочешь, я тебе, Антошка,
Нос засыплю порошком?

Кот Антошка выгнул спину
И мурлычет мне в ответ:
«Прибегать к пенициллину?
Мне? Коту? С таких-то лет?!»

Я коту не возражаю —
Бесполезно возражать,
Я лежу, соображаю,
Сколько мне еще лежать?

День лежу, второй лежу,
Третий — в школу не хожу.
И друзей не подпускают,-
Говорят, что заражу!..

Эх, подняться бы сейчас
И войти в четвертый класс:
«Зоя Павловна, ответьте,
Что тут нового у вас?
Зоя Павловна, ответьте!..»
Зоя Павловна молчит…

Я на Марс лечу в ракете…
На меня медведь рычит…

— Как дела, неугомонный?
Как здоровье? Спишь, больной?
Это — лечащий, районный
Врач склонился надо мной.

В поликлинике в субботу
Шум и тарарам
Каждый рад спихнуть работу
И толпится там

Врач сидит, слегка зевает —
Видно крепок спирт
Перед ним мужик стенает,
У него мастит.

Здесь увидишь зубы Гитченсона
Свинку, рожу, лихорадку Ку,
Сучье вымя, конскую стопу,
Волчью пасть и заячью губу

Офтальмолог, гинеколог, нейропсихиатр,
Ото-рино-ляринголог, даже педиатр.
Эти люди на полставки вас научат жить —
Под халатом в одной майке можно год ходить!

Под халатом — зубы Гитченсона,
Свинка, рожа, лихорадка Ку.
Дверь откроешь конскою стопой,
В люди выйдешь с заячьей губой!

Пришла блондинка-девушка в военный лазарет,
Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?»

Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель:
«Их благородье требует какая-то мамзель».

Корнет уводит девушку в пустынный коридор;
Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор.

Краснея, гладит девушка смешной его халат,
Зловонье, гам и шарканье несется из палат.

«Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет?
Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…»

— «Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще».
И больно щиплет девушку за нежное плечо.

Невольно отодвинулась и, словно в первый раз,
Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз.

Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно!
По коридору шляются — и не совсем темно…

Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора,
И проводил смущенную в молчаньи до двора…

В палате венерической бушует зычный смех,
Корнет с шербетом носится и оделяет всех.

Друзья по койкам хлопают корнета по плечу,
Смеясь, грозят, что завтра же расскажут всё врачу.

Растут предположения, растет басистый вой,
И гордо в подтверждение кивнул он головой…

Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив,
Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв.

Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон:
В груди зарю желания, в ушах победный звон.

Одолела слабость злая,
Ни подняться, ни вздохнуть:
Девятнадцатого мая
На разведке ранен в грудь.

Целый день сижу на лавке
У отцовского крыльца.
Утки плещутся в канавке,
За плетнём кричит овца.

Всё не верится, что дома…
Каждый камень — словно друг.
Ключ бежит тропой знакомой
За овраг в зелёный луг.

Эй, Дуняша, королева,
Глянь-ка, воду не пролей!
Бёдра вправо, вёдра влево,
Пятки сахара белей.

Подсобить? Пустое дело!..
Не удержишь — поплыла,
Поплыла, как лебедь белый,
Вдоль широкого села.

Тишина. Поля глухие,
За оврагом скрип колёс…
Эх, земля моя Россия,
Да хранит тебя Христос!

В коридоре длинный хвост носилок…
Все глаза слились в тревожно-скорбный
взгляд, —
Там, за белой дверью, красный ад:
Нож визжит по кости, как напилок, —
Острый, жалкий и звериный крик
В сердце вдруг вонзается, как штык…
За окном играет майский день.
Хорошо б пожить на белом свете!
Дома — поле, мать, жена и дети, —
Всё темней на бледных лицах тень.

А там, за дверью, костлявый хирург,
Забрызганный кровью, словно пятнистой вуалью,
Засучив рукава,
Взрезает острой сталью
Зловонное мясо…
Осколки костей
Дико и странно наружу торчат,
Словно кричат
От боли.
У сестры дрожит подбородок,
Чад хлороформа — как сладкая водка;
На столе неподвижно желтеет
Несчастное тело.
Пскович-санитар отвернулся,
Голую ногу зажав неумело,
И смотрит, как пьяный, на шкап…
На полу безобразно алеет
Свежим отрезом бедро.
Полное крови и гноя ведро…
За стёклами даль зеленеет —
Чета голубей
Воркует и ходит бочком вдоль карниза.
Варшавское небо — прозрачная риза
Всё голубей…

Усталый хирург
Подходит к окну, жадно дымит папироской,
Вспоминает родной Петербург
И хмуро трясёт на лоб набежавшей причёской:
Каторжный труд!
Как дрова, их сегодня несут,
Несут и несут без конца…

Он лежит в постели,
Дышит еле-еле.
Перед ним на стуле —
Капли и пилюли
И с водой,
И без воды,
За едой
И без еды,
Порошки
И банки,
Пузырьки
И склянки.

Доктор выслушал младенца,
А потом и говорит
— Инфлюэнца-симуленца,
Притворенца, лодырит!