Стихи про Урал

Урал. Он лёг в мою строку
Во всю длину, размашисто и строго.
Он Азиатскому материку
Пришёлся каменным порогом,
Ему известен мамонта скелет
В грунтах промёрзлых. Ливнями, ветрами
Его точили миллионы лет,
Чтобы строкою засверкали грани.
Железо, никель, хромовые руды
Я трону словом, рифму им найду.
Недаром в копях камень изумрудный
Зелёным глазом смотрит в темноту.
Урал запутает тропою лосей,
Черникой спелой потчевать начнёт,
Блеснёт меж сосен речкой Сосьвой,
В теснине речкой Вишерой блеснёт.
До светлой тучки ледником достанет,
В озёра глянет, в стих войдёт таким.
Он весь пропах лесами и цветами
И горьковатым дымом заводским.

Уральские дали — просторы,
и воздух слоист, как слюда,
заводы, заводы — как горы,
у гор огневых — города.

И звоны литого металла
в ограде любого двора.
На кряжистых склонах Урала
веками живут мастера.

Они укрощенное пламя
привыкли держать под рукой.
У них самоцветные камни
порой отнимают покой.

И чем минерал ни упорней,
ценней, не лежит на виду, —
тем радостней и чудотворней
творят мастера красоту.

Такой человек не обидит,
он слишком силен для обид.
Он с первого взгляда увидит,
что встречное сердце таит.

Если б не было сосен
на таежном Урале,
где уральские вьюги
тогда б кочевали?
Без кольчужного звона
разлапистых крон
где булатный мороз
затевал перезвон?

Если б не было сосен
на диком Урале,
так ли споро да скоро
здесь дома поднимали?
В просмоленные срубы,
в крепостные валы
как бы вольные люди
валили стволы?

Если б не было сосен
привольных, зеленых,
где б сбивал кандалы
каторжанин клейменый,
где разбойный народ
мастерил топоры,
где б набатно гудели
боевые костры?

Если б не было сосен…
Но сосны поныне
на Уральских горах
и в уральской долине,
сосны песней дремучей
меня укачали
торжествующей песней
о вольном Урале.

Как спичечное пламя в ладони горнового,
трепещет над горами правдивый сказ Бажова.

Здесь козы в крыши били серебряным копытцем,
здесь ящерки дразнили мальчишек малахитцем.

В болотистых колодцах и родинках Урала
немеряная сила природы обитала.

В горе Великий Полоз недавно жил да был,
по самоцветный пояс из недр выходил.

И здесь в краю тревожном от зверя и берлог
то цвел цветок таежный, то Каменный цветок.,.

Но если сказ погаснет, то грустно будет жить,
ведь некому нам сказки живые говорить.

Цикл стихов

1. Озеро Банное

Край волшебный, отеческий, ласковый,
красота твоя самая близкая.
И просторы и горы Уральские
не заменишь краями альпийскими.

Чувство милое, нежное, главное
от рождения сердцу подарено:
в чаше яшмовой озеро Банное,
не равняю тебя со Швейцарией.

Залюбуюсь ли старенькой матерью,
обниму ли дитя неразумное,
стол накрою узорчатой скатертью,
озарюсь ли любовными думами…

Эти чувства, глубокие, странные,
так похожи на озеро Банное.

2. Храм

И ритмы и столбцы,
террасы, парапеты,
зеркальные паркеты,
все парки и дворцы

Художник угадал
у озера лесного,
что блещет так дворцово
у приозерных скал.

Горячий небосвод
рокочет и сверкает,
и облако сияет
посередине вод.

И просится к устам
с молитвой слово: Храм.

3. Не ведая другого языка

Смотри, не на востоке, а на западе
вскипела одинокая звезда.
Должно быть, весть далекая, крылатая
примчалась к нам на озеро сюда.

Заговорили камни что-то сложное,
взорвали чайки криком тишину.
И озеро завьюжилось, встревожилось
и гонит говорящую волну.

Какие-то случились в мире новости.
Об этом все бормочет и кричит.
И, раздражаясь нашей бестолковостью,
звезда бросает резкие лучи!

Не ведая другого языка,
всю ночь стучали волны в берега…

4. Рыболовы

Качаются на лодках рыболовы,
галдят и ловят раков пионеры.
Но вот, надвинув кепочки на брови,
на озеро выходят браконьеры.

Вот отскрипели хлипкие ступени,
шагнули в лодки жесткие фигурки.
Отбросили изломанные тени,
отплюнули на озеро окурки.

Как тишине полуночной помочь?
Наверно, так рабов секли плетями.
Была Варфоломеевская ночь.
Давили рыбу мертвыми сетями.

Костер в ущелье дальнем полыхал:
там браконьер от битвы отдыхал.

5. Озера дух

Во тьме надозерной ты был словно озера дух.
Широким плащом над тобою клубились туманы.
Спокойных, прохладных, нежадных, невидимых рук
коснулась и я, как спасительного талисмана.

Мы в воду вошли. Ты сказал мне: «Не бойся, плыви!»
И тут же исчез. А меня лишь вода окружала.
Ни дна нет, ни неба, ни света, как в нашей любви.
Потом и меня в этом мире волшебном не стало.

Но озеро было всевластно и вездесуще,
дождем заполняло ущелья, прибрежные кущи,
оно заливало все знаки и признаки гор…
Тогда-то и вышли русалки на водный простор.

Над озером музыка вечного мира звучала.
И нас разлучала.

6. Прощание

Так дружелюбен здесь вечерний свет.
И озеро, и лик его, и взоры…
Как будто бы любимый человек
ведет со мной ночные разговоры.

Родные непонятные слова,
прощальные, замедленные жесты.
Тут главное, что все-таки мы вместе:
в миг умещаемся едва-едва.

Еще сей час, сей день — до темноты
я впитываю все твои черты,
как пьют холодный приозерный воздух.

В тебе стоит такая тишина,
что мысль твоя пустынная слышна,
и ты мерцаешь, как мерцают звезды.

Не бывали на Урале?
Жалко, если не бывали,
И не видели, к примеру,
Вы Кунгурскую пещеру,
Где блестит на стенах лед
И не тает круглый год.

Сквозь кустов густую сень
Там течет река Ирень,
Извиваясь как змея.
По реке той плавал я.
И смотрело с берегов
Стадо сонное коров:

– И куда они плывут?
Ведь всего приятней тут.
Склоны гор в лесной клубнике,
Костянике, землянике,
А под соснами блестят
Шляпки желтые маслят.

А с горы кругом видна
Вся зеленая страна!

Зима. Огромная, просторная зима.
Деревьев громкий треск звучит, как канонада.
Глубокий мрак ночей выводит терема
Сверкающих снегов над выступами сада.
В одежде кристаллической своей
Стоят деревья. Темные вороны,
Сшибая снег с опущенных ветвей,
Шарахаются, немощны и сонны.
В оттенках грифеля клубится ворох туч,
И звезды, пробиваясь посредине,
Свой синеватый движущийся луч
Едва влачат по ледяной пустыне.

Но лишь заря прорежет небосклон
И встанет солнце, как, подобно чуду,
Свет тысячи огней возникнет отовсюду,
Частицами снегов в пространство отражен.
И девственный пожар январского огня
Вдруг упадет на школьный палисадник,
И хоры петухов сведут с ума курятник,
И зимний день всплывет, ликуя и звеня.

В такое утро русский человек,
Какое б с ним ни приключилось горе,
Не может тосковать. Когда на косогоре
Вдруг заскрипел под валенками снег
И большеглазых розовых детей
Опять мелькнули радостные лица, —
Лариса поняла: довольно ей томиться,
Довольно мучиться. Пора очнуться ей!

В тот день она рассказывала детям
О нашей родине. И в глубину времен,
К прошедшим навсегда тысячелетьям
Был взор ее духовный устремлен.
И дети видели, как в глубине веков,
Образовавшись в огненном металле,
Платформы двух земных материков
Средь раскаленных лав затвердевали.
В огне и буре плавала Сибирь,
Европа двигала свое большое тело,
И солнце, как огромный нетопырь,
Сквозь желтый пар таинственно глядело.
И вдруг, подобно льдинам в ледоход,
Материки столкнулись. В небосвод
Метнулся камень, образуя скалы;
Расплавы звонких руд вонзились в интервалы
И трещины пород; подземные пары,
Как змеи, извиваясь меж камнями,
Пустоты скал наполнили огнями
Чудесных самоцветов. Все дары
Блистательной таблицы элементов
Здесь улеглись для наших инструментов
И затвердели. Так возник Урал.

Урал, седой Урал! Когда в былые годы
Шумел строительства первоначальный вал,
Кто, покоритель скал и властелин природы,
Короной черных домн тебя короновал?
Когда магнитогорские мартены
Впервые выбросили свой стальной поток,
Кто отворил твои безжизненные стены,
Кто за собой сердца людей увлек
В кипучий мир бессмертных пятилеток?
Когда бы из могил восстал наш бедный предок
И посмотрел вокруг, чтоб целая страна
Вдруг сделалась ему со всех сторон видна, —
Как изумился б он! Из черных недр Урала,
Где царствуют топаз и турмалин,
Пред ним бы жизнь невиданная встала,
Наполненная пением машин.
Он увидал бы мощные громады
Магнитных скал, сползающих с высот,
Он увидал бы полный сил народ,
Трудящийся в громах подземной канонады,
И землю он свою познал бы в первый раз…

Не отрывая от Ларисы глаз,
Весь класс молчал, как бы завороженный.
Лариса чувствовала: огонек, зажженный
Ее словами, будет вечно жить
В сердцах детей. И совершилось чудо:
Воспоминаний горестная груда
Вдруг перестала сердце ей томить.
Что сердце? Сердце — воск. Когда ему блеснет
Огонь сочувственный, огонь родного края,
Растопится оно и, медленно сгорая,
Навстречу жизни радостно плывет.

Это удивительно и странно,
Что она совсем не широка:
Исполняет должность океана
Межконтинентальная река!

Деревянный мостик, мост, мосточек
Оренбуржцам хорошо знаком:
По нему пройти приятно очень
Из Европы в Азию пешком!

Искупаться можно утром летним –
И не надо чемпионом быть,
Чтоб от континента к континенту
Водным стилем запросто проплыть.

Не имеет важного значенья,
Что пловца при этом отнесет
Быстрое уральское теченье
Метров на пятьсот или шестьсот.

Милая, хорошая, большая,
Вольная казацкая река
И разъединяет, и сближает
Дружественных два материка.

Лег на полпути к периферии
деревом, сраженным наповал.
Поезда его перепилили
около Свердловска
пополам.

Поезд пролетел —
пила пропела.
Я отпал от школы и семьи.
Обнажился свежий срез полена,
годовыми кольцами — слои.

Мне, как будто в краткий миг прозренья,
с поворота виден путь вперед,
будущее, в плане и в разрезе,
все, как на ладони, предстает.

Жизнь — как траектория ракеты,
как предвычисленная стезя…
К океану ввысь уходят реки,
к небесам — деревья и друзья:
оттолкнувшись от земли корнями,
к будущему,
под прямым углом…

Небо светится над головами,
свет сияет в камне голубом,—
в глубине волшебного кристалла
вижу путь свой, суть своей судьбы.
И лежит дорога вкрест Урала,
вплоть до Иртыша
и до Оби.

Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,
На ночь натыкаясь руками, Урала
Твердыня орала и, падая замертво,
В мученьях ослепшая, утро рожала.

Гремя опрокидывались нечаянно задетые
Громады и бронзы массивов каких-то.
Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого
Шарахаясь, падали призраки пихты.

Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе:
Он им был подсыпан — заводам и горам —
Лесным печником, злоязычным Горынычем,
Как опий попутчику опытным вором.

Очнулись в огне. С горизонта пунцового
На лыжах спускались к лесам азиатцы,
Лизали подошвы и соснам подсовывали
Короны и звали на царство венчаться.

И сосны, повстав и храня иерархию
Мохнатых монархов, вступали
На устланный наста оранжевым бархатом
Покров из камки и сусали.

Косую тень зари роднит
С косою тенью спин Продольный
Великокняжеский Рудник
И лес теней у входа в штольню.

Закат особенно свиреп,
Когда, с задов облив китайцев,
Он обдает тенями склеп,
Куда они упасть боятся.

Когда, цепляясь за края
Камнями выложенной арки,
Они волнуются, снуя,
Как знаки заклинанья, жарки.

На волосок от смерти всяк
Идущий дальше. Эти группы
Последний отделяет шаг
От царства угля — царства трупа.

Прощаясь, смотрит рудокоп
На солнце, как огнепоклонник.
В ближайший миг на этот скоп
Пахнет руда, дохнет покойник.

И ночь обступит. Этот лед
Ее тоски неописуем!
Так страшен, может быть, отлет
Души с последним поцелуем.

Как на разведке, чуден звук
Любой. Ночами звуки редки.
И дико вскрикивает крюк
На промелькнувшей вагонетке.

Огарки, — а светлей костров.
Вблизи, — а чудится, верст за пять.
Росою черных катастроф
На волоса со сводов капит.

Слепая, вещая рука
Впотьмах выщупывает стенку,
Здорово дышит ли штрека,
И нет ли хриплого оттенка.

Ведь так легко пропасть, застряв,
Когда, лизнув пистон патрона,
Прольется, грянувши, затрав
По недрам гулко, похоронно.

А знаете ль, каков на цвет,
Как выйдешь, день с порога копи?
Слепит, землистый, — слова нет, —
Расплавленные капли, хлопья.

В глазах бурлят луга, как медь
В отеках белого каленья.
И шутка ль! — Надобно уметь
Не разрыдаться в исступленьи.

Как будто ты воскрес, как те —
Из допотопных зверских капищ,
И руки поднял, и с ногтей
Текучим сердцем наземь капишь.

Будто всем, что видит глаз,
До крапивы подзаборной,
Перед тем за миг пилась
Сладость радуги нагорной.

Будто оттого синель
Из буфета выгнать нечем,
Что в слезах висел туннель
И на поезде ушедшем.

В час его прохода столь
На песке перронном людно,
Что глядеть с площадок боль,
Как на блеск глазури блюдной.

Ад кромешный! К одному
Гибель солнц, стальных вдобавок,
Смотрит с темечек в дыму
Кружев, гребней и булавок.

Плюют семечки, топча
Мух, глотают чай, судача,
В зале, льющем сообща
С зноем неба свой в придачу.

А меж тем, наперекор
Черным каплям пота в скопе,
Этой станции средь гор
Не к лицу названье «Копи».

Пусть нельзя сильнее сжать
(Горы. Говор. Инородцы),
Но и в жар она — свежа,
Будто только от колодца.

Будто всем, что видит глаз,
До крапивы подзаборной,
Перед тем за миг пилась
Сладость радуги нагорной.

Что ж вдыхает красоту
В мленье этих скул и личек? —
Мысль, что кажутся Хребту
Горкой крашеных яичек.

Это шеломит до слез,
Обдает холодной смутой,
Веет, ударяет в нос,
Снится, чудится кому-то.

Кто крестил леса и дал
Им удушливое имя?
Кто весь край предугадал,
Встарь пугавши финна ими?

Уголь эху завещал:
Быть Уралом диким соснам.
Уголь дал и уголь взял.
Уголь, уголь был их крестным,

Целиком пошли в отца
Реки и клыки ущелий,
Черной бурею лица,
Клиньями столетних елей.

В самом сердце древнего Урала
Ты найди Челябинск миллионный.
Город начинается с вокзала,
С нашего Советского района,
С привокзальной площади и сквера,
Где сегодня строится метро,
А еще с твоей и нашей веры
В справедливость, разум и добро.

Город начинается, послушай,
С самой лучшей улицы Свободы,
Город начинается с «Катюши»,
Уходившей с нашего завода.

У Поклон-горы святое место,
Пусть война лишь в памяти и снах,
Но идут с букетами невесты
К матери, скорбящей о сынах.

За углом от нас Переселенка –
Вот мое наследство и соседство.
У меня ободраны коленки.
Я бегу от собственного детства.

Я взрослею, а другой мальчишка
Подрастает рядышком со мной.
В небо устремилась телевышка –
Тесно мне на улице родной…

Я хочу так много и так мало:
На него всегда смотреть влюблено…
Город начинается с вокзала,
С нашего Советского района,
С привокзальной площади и сквера,
Где сегодня строится метро,
А еще с твоей и нашей веры
В справедливость, разум и добро.

…Мой край. То нежный, то суровый,
С годами ставший дорогим,
Прими возвышенное слово,
Тебе пою я этот гимн.

Ты, словно друг, соединяешь
Восток и Запад меж собой
И над равнинами взлетаешь
Хребтами в дымке голубой.

Горит закат в озёрах синих,
И в домнах плавится металл.
Тебя взрастила мать Россия,
А силу дал отец Урал.

Святую память Танкограда
Ты сквозь историю несёшь.
В твоих горах такие клады…
А на полях такая рожь…

В тебе – рожденье новой эры
И Аркаима тайный свет.
Народа мужество и вера –
Свидетельство твоих побед.

Фрагмент из произведения «За далью — даль. (Две кузницы).»

Урал!
Завет веков и вместе —
Предвестье будущих времен,
И в наши души, точно песня,
Могучим басом входит он —
Урал!

Опорный край державы,
Ее добытчик и кузнец,
Ровесник древней нашей славы
И славы нынешней творец.

Когда на запад эшелоны,
На край пылающей земли
Тот груз, до срока зачехленный,
Столов и гусениц везли, —
Тогда, бывало, поголовно
Весь фронт огромный повторял
Со вздохом нежности сыновней
Два слова:
— Батюшка Урал…

Когда добром его груженный,
На встречной скорости состав,
Как сквозь тоннель гремит бетонный,
С прогибом рельсов даль прорвав, —
Не диво мне, что люд вагонный,
Среди своих забот, забав,
Невольно связь речей теряя,
На миг как будто шапку снял,
Примолкнет, сердцем повторяя
Два слова:
— Батюшка Урал…