Стихи ко дню Космонавтики 12 апреля

В те дни, когда мы увлечённо
глядим на небесную гладь,
я должен о старом учёном
хоть несколько строк написать.
Напомнить о том человеке,
что жизнь проработал сполна
ещё в девятнадцатом веке
и в наши потом времена.

Он путь пролагал без оглядки
к светилам, мерцавшим во мгле,
старик, в неизменной крылатке
ходивший по нашей земле.

Ах, сколько ума и старанья
и сколько недюжинных сил
ещё в одиночку, заране,
он в вас, корабли мирозданья,
и в вашу оснастку вложил!

Ему б полагалась за это
(да некого тут упрекать)
при запуске первой ракеты
на месте почётном стоять.

Ему бы, шагнув через время,
войти, как в себя, в этот год
и праздновать вместе со всеми
её межпланетный полёт…

Я знаю неплохо, поверьте,
и спорить не думаю тут,
что нету у гениев смерти
и мысли их вечно живут.

Я всё это знаю, и всё же
сегодня печалит меня,
что сам прорицатель не дожил
до им предречённого дня.

В одном театре, в тёмном зале,
неподалёку под Москвой
тебя я видел вместе с Валей,
ещё женой, уже вдовой.
И я запечатлел незыбко,
как озаренье и судьбу,
и эту детскую улыбку,
и чуть заметный шрам на лбу.

Включив приёмник наудачу,
средь волн эфира мировых
вчера я слушал передачу
кружка товарищей твоих.

Они, пробившись к нам сквозь дали,
не причитали тяжело,
а только медленно вздыхали,
как будто горло им свело.

И эти сдержанные вздохи
твоих подтянутых друзей –
как общий вздох одной эпохи,
как вздох морей и вздох полей.

Я видел сквозь туман московский
как раз тридцатого числа,
как тяжкий прах к стене Кремлёвской
печально Родина несла.

Ты нам оставил благородно,
уйдя из собственной среды,
большие дни торжеств народных
и день одной большой беды.

Человек –
в космосе,
человек –
в космосе!
Звездолёт
вырвался
с неземной скоростью.
У него
в корпусе
каждый винт в целости.
Человек
в космосе –
это Пик Смелости!

Не за звон
золота,
а за мир истинный —
в пустоту
холода
он глядит пристально.
Он глядит
молодо –
человек в космосе,
светит
Серп с Молотом
на его компасе.
Больше нет
робости
перед тьмой вечною,
больше нет
пропасти
за тропой Млечною.
Наверху –
ждут ещё:
мир планет светится,
скоро им
в будущем
человек встретится!
Из сопла
проблески
в свет слились
полностью.
Как желты
тропики!
Как белы
полюсы!
Океан вылужен
чешуей
синею,
а Кавказ
выложен
вековым инеем.
Человек в космосе –
это смерть
косности,
это жизнь –
каждому
с молодой жаждою!
Это путь
радугой
в голубой области!
Это мир
надолго
на земном глобусе.
Это жизнь
в будущем,
где нам велено.
Это взгляд
юноши
из страны Ленина.

Всех сердец
сверенность –
на его компасе.
Это –
наш первенец,
человек в космосе!

Не затаите обиды –
очень прошу, –
не надо…
Но в общем-то
вы – обычны,
спутницы
космонавтов.
И согласитесь сами –
можно найти похожих
улыбкой или глазами,
причёской или походкой…
Было судьбе угодно
однажды
в разгаре мая
крикнуть хмельное:
«Горько!!»
над свадебными
дымами.
Думали –
за незнатных,
не гуляк,
не монахов.
Вышли
за лейтенантов…
Вышло:
за космонавтов.

Сутки тянутся долго.
В сутках
разлита мука.
Вечная бабья доля:
ждать
возвращения мужа.
С шахты
или завода,
с поезда
или с моря.
Всматриваться до звона
в это кино немое…
Только у вас –
иное.
Похоже,
а всё ж – иное.
Слишком уж
неземное
радио над страною!
Бьёт планета в литавры!..

Вам это слышать
странно.
«Как они там летают!..»
«Скоро ли им обратно!..»
Девочки,
женщины,
жёны, –
пальцы ломая нервно,
смотрите опустошённо
в очень далёкое
небо.
Входят в окно потёмки
медленными
шагами…
Дошлые
репортёры
вспышками замигали!

Как бы вы ни просили,
как бы ни возражали,
выйдут
ваши слезинки
тысячными
тиражами…

«Поехали!..»
Мне нравится,
как он сказал:
«Поехали!..»
(Лихой ямщик.
Солома в бороде.)
Пошло по свету отзвуками,
эхами,
рассказами,
кругами по воде…
…И Главного конструктора знобило.
И космодром был
напряжённо пуст.
«Поехали!» –
такое – слово было.
Но перед этим прозвучало:
«Пуск!!»
…И сердце билось не внутри,
а возле.
И было незнакомо и смешно.
А он ремень поправил,
будто вожжи,
и про себя губами чмокнул:
«Но-о-о!..»
И широко,
размашисто,
стотонно,
надежд не оставляя на потом,
с оттяжкой
по умытому бетону
вдруг стегануло
огненным кнутом!
И грохнул рёв!
И забурлила ярость!
Закрыла небо
дымная стена…
Земля вогнулась чуть
и,
распрямляясь,
ракету подтолкнула.
А она
во власти
неожиданного бунта,
божественному куполу под стать,
так отрывалась от земли,
как будто
раздумывала:
стоит ли
взлетать?..
И всё-таки она решила:
«Надо!..»
Запарена, по-бабьи – тяжела,
сейчас
она
рожала
космонавта!
Единственного.
Первого…

Пошла!
Пошла, родная!..
…Дальше было просто.
Работа.
И не более того.
Он медлил,
отвечая на вопросы,
не думая,
что все слова его
войдут в века,
подхватятся поэтами,
забронзовев,
надоедят глазам…

Мне нравится,
как он сказал:
«Поехали!..»
А главное:
он сделал,
как сказал!

Мир мечется без сна
в смертельных
передрягах.
И вся надежда
на
космических варягов.
Я слышал,
что они
должны предстать пред нами
в сверкающей брони
и в ореоле знаний.
В особый час
прийти,
в последний миг
примчаться
и шар земной
спасти
от страшного несчастья.
Все сложности Земли
решить
легко и быстро…

Ах, если бы смогли!
Ах, если бы так было!..
Но лики звёзд
мертвы,
там не найдёшь спасенья.
Варягов нет –
увы!..
А Землю,
эту Землю
с её мельканьем дней,
с её разливом вешним
и всем,
что есть на ней,
то – вечным,
то – невечным,
с берёзкой на пути,
полями и лесами, –
обязаны спасти
и защитить
мы сами…

над вечностью склонясь,
большая и цветная,
Земля
глядит на нас,
любя
и проклиная.
Укор –
в глазах озёр,
и грусть –
в безбрежной шири…
А если не спасём,
зачем тогда
мы жили?

Звёздный почерк
Разберёт не каждый,
Не такой простой он,
Звёздный путь,
То, что там написано
Однажды,
Никаким пером не зачеркнуть.

Пусть звенит над нами
И грохочет
Будней
Беспощадная труба,
Мы живём в молчанье этой ночи,
Где стихи, и звёзды, и – судьба!

Рассвет. Еще не знаем ничего.
Обычные «Последние известия»…
А он уже летит через созвездия,
Земля проснется с именем его.
«Широка страна моя родная…»
Знакомый голос первых позывных,
Мы наши сводки начинали с них,
И я недаром это вспоминаю.
Не попросив подмоги ни у кого,
Сама восстав из пепла войн и праха,
Моя страна, не знающая страха,
Шлет ныне в космос сына своего.
Мы помним все. Ничто не позабыто.
Но мы за мир. Всерьез! Для всех! Навек!
И, выведен на мирную орбиту,
С природой в бой идет наш человек.
Волненье бьет, как молоток, по нервам.
Не каждому такое по плечу:
Встать и пойти в атаку самым первым!
Искать других сравнений не хочу.

Юрию Гагарину

Чтоб осознать всё богатство события,
Надо в пилоте представить с е б я:
Это ты,
читатель,
из ритма обычая
Вырвался, пламенем всех ослепя;

Это ты, экономя в скафандре дыхание,
Звёзды вокруг ощущаешь, как вещи,
Это ты, это ты раздвинул заранее
Грани психики человечьей;

Ты – утратив чувство весомости,
Ангелом над телефоном паришь,
Ты – в состоянии нервной весёлости
Рядом приметил Гжатск и Париж…

И хоть бинокль высокого качества
Видит Землю во все люнеты,
Это тебе Земля уже кажется
Эллипсоидом дальней планеты,
А ты во Вселенной – один-
единственный,
Ты уже не Юрий – комета сама,
И пред тобой раскрываются истины
Такие, что можно сойти с ума!

Но ты не искринкой махнул
во Вселенную,
Тебя не осколком несло сквозь небо,
Луну ты можешь назвать Селеною –
И это совсем не будет нелепо:

От древнего Стикса до нашей Москвы-реки,
Вся устремившись в этот полёт,
Культура
всей человеческой
лирики
В дикости космоса
гордо плывёт.

И сколько бы звёзды тебя не мытарили,
Земляк ты наш перед целым светом,
«З е м л я» — твоя марка на инструментарии,
Но не ищи ты абстракции в этом:

С собою ты взял аппаратурою
Не только приборы своей страны,
Но и в мешочке землицу бурую –
Русскую пашню, весенние сны…

Высоко над радугой полушария
Ты в черноте изучаешь Солнце,
Ты отмечаешь линию бария,
Цифру вносишь в рубрику – «стронций».

Но милый светец избы на Смоленщине,
Но этажерка любимых книг,
Но брови той удивительной женщины,
Что пальцы ломает в этот миг,

Но дочки твоей шоколадная родинка,
Мать, породившая чудо-сынища –
Это родная земля, это Родина,
Этого ты и на Солнце не сыщешь!

Что может значить мирок этот маленький,
В стихиях стихий лилипутный уют?
Сквозь хладный Хаос
теплинки-проталинки
В ладонях душу твою берегут.

А в этой душе – города и селения,
Мир и любовь,
Октябрь и семья,
Чего и во сне не видит Вселенная…
Дорогу, космос: летит Земля!

Порой в гостях за чашкой чая,
Вращая ложечкой лимон,
Я вздрогну,
втайне ощущая
Мир вечности, полёт времён.

И чую, где-то по орбитам
Мы в беспредельности летим.
О, если бы воспарить над бытом,
Подняться бы,
восстать над ним!

И выйти на вселенский стрежень,
И в беспредельности кружить,
Где в воздухе, что так разрежен,
Нельзя дышать,
но можно жить.

Неправда! Над нами не бездна, не мрак —
Каталог наград и возмездий.
Любуемся мы на ночной зодиак,
На вечное танго созвездий.

Глядим — запрокинули головы вверх —
В безмолвие, в тайну и в вечность —
Там трассы судеб и мгновенный наш век
Отмечены в виде невидимых вех,
Что могут хранить и беречь нас.

Горячий нектар в холода февралей,
Как сладкий елей вместо грога,
Льёт звёздную воду чудак Водолей
В бездонную пасть Козерога.

Вселенский поток и извилист, и крут,
Окрашен то ртутью, то кровью.
Но, вырвавшись мартовской мглою из пут,
Могучие Рыбы на нерест плывут
По Млечным протокам к верховью.

Декабрьский Стрелец отстрелялся вконец,
Он мается, копья ломая,—
И может без страха резвиться Телец
На светлых урочищах мая.

Из августа изголодавшийся Лев
Глядит на Овена в апреле.
В июнь к Близнецам свои руки воздев,
Нежнейшие девы созвездия Дев
Весы превратили в качели.

Лучи световые пробились сквозь мрак,
Как нить Ариадны конкретны,
Но и Скорпион, и таинственный Рак
От нас далеки и безвредны.

На свой зодиак человек не роптал.
Да звездам страшна ли опала?
Он эти созвездия с неба достал,
Оправил он их в драгоценный металл —
И тайна доступною стала.

Я первый смерил жизнь обратным счётом,
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился и затих. И замер.
Мне показалось – я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.

Сейчас я стану недвижим и грузен,
И погружён в молчанье. А пока
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.

Хлестнула память, как кнутом, по нервам,
В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублёр, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.

Пока что на него не тратят шрифта:
Запас заглавных букв – на одного.
Мы вместе с ним прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.

Вот тот, который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто.
Всё мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето.

И словно из-за дымовой завесы,
Друзей явились лица и семьи.
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.

Их всех, с кем вёл я доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд.
Обычное моё босое детство
Обуют и в скрижали занесут.

Чудное слово «Пуск!» – подобье вопля –
Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.

И пламя мыслей вихрем чувств задуло,
И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.

И килограммы превратились в тонны,
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивлённо
Взглянул на левый, веком не прикрыт.

Мне рот заткнул – не помню – крик ли? Кляп ли?
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала всё топливо до капли
И отвалилась первая ступень.

Там надо мной сирены голосили
Не знаю – хороня или храня.
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.

Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки. Тишина.

Эксперимент вошёл в другую фазу, –
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу –
И получил команду отдыхать.

Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрек про самочувствие своё.
Пришла такая приторная лёгкость,
Что даже затошнило от неё.

Шнур микрофона словно в петли свился,
Стучались в рёбра лёгкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился, –
Оно застряло в горле у меня.

Я отдал рапорт весело, на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль – так мало, ничего!..

И стало тесно голосам в эфире,
Но Левитан ворвался, как в спортзал,
И я узнал, что я впервые в мире
В Историю «поехали!» сказал.

Хочу постичь характер космонавта.
Сегодня он почти недосягаем,
Но, может быть, обычным станет завтра.
Хочу постичь все —
Вплоть до пустяка я.
Весь мир его улыбкой очарован.
И все сомненья сведены к нулю.
В его лицо я вглядываюсь снова
И сверстников по взгляду узнаю.
Как просто все и как же все не просто,
Когда приходит в сердце торжество.
И родина, умчавшаяся в космос,
Чтоб не оставить сына одного.
Он ни на миг не разлучался с нею.
И близостью ее он был силен.
Мы тоже стали на земле сильнее,
Когда на Землю возвратился он.
О, как бы мне все объяснить хотелось —
И твердость, и застенчивость его…
Хочу понять, где начиналась смелость,
А где ее сменило мастерство.
Хочу постичь характер космонавта,
На мир взглянуть хочу его глазами.
Что было первым – сказка или правда?
И где объединило их дерзанье.
Что в сердце от природы,
Что от жизни?
Какая капля начинала море?
И как они любили и дружили?
И он – и те, уже известных трое.
Смотрю, смотрю в его лицо простое
И обрываю рассуждений нить.
Вот так, как он,
Лишь только так и стоит
Всю жизнь прожить —
Как космос покорить.

Ах, этот день двенадцатый апреля,
Как он пронёсся по людским сердцам.
Казалось, мир невольно стал добрее,
Своей победой потрясённый сам.
Какой гремел он музыкой вселенской,
Тот праздник, в пёстром пламени знамён,
Когда безвестный сын земли смоленской
Землёй-планетой был усыновлён.

Жилец Земли, геройский этот малый
В космической посудине своей
По круговой, вовеки небывалой,
В пучинах неба вымахнул над ней…

В тот день она как будто меньше стала,
Но стала людям, может быть, родней.

Ах, этот день, невольно или вольно
Рождавший мысль, что за чертой такой –
На маленькой Земле – зачем же войны,
Зачем же всё, что терпит род людской?

Ты знал ли сам, из той глухой Вселенной
Земных своих достигнув берегов,
Какую весть, какой залог бесценный
Доставил нам из будущих веков?

Почуял ли в том праздничном угаре,
Что, сын земли, ты у неё в гостях,
Что ты тот самый, но другой Гагарин,
Чьё имя у потомков на устах?

Нет, не родня российской громкой знати,
При княжеской фамилии своей,
Родился он в простой крестьянской хате
И. может, не слыхал про тех князей.

Фамилия – ни в честь она, ни в почесть,
И при любой – обычная судьба:
Подрос в семье, отбегал хлеботочец,
А там и время на свои хлеба.

А там и самому ходить в кормильцах,
И не гадали ни отец, и мать,
Что те князья у них в однофамильцах
За честь почтут хотя бы состоять;

Что сын родной, безгласных зон разведчик,
Там, на переднем космоса краю,
Всемирной славой, первенством навечным
Сам озаглавит молодость свою.

И неизменен жребий величавый,
На нём горит печать грядущих дней,
Что может смерть с такой поделать славой? –
Такая даже неподсудна ей.

Она не блекнет за последней гранью,
Та слава, что на жизненном пути
Не меньшее, чем подвиг, испытанье, –
Дай бог ещё его перенести.

Всё так, всё так. Но где во мгле забвенной
Вдруг канул ты, нам не подав вестей,
Не тот, венчанный славою нетленной,
А просто человек среди людей;

Тот свойский парень, озорной и милый,
Лихой и дельный, с сердцем нескупым,
Кого ещё до всякой славы было
За что любить, – недаром был любим.

Ни полуслова, ни рукопожатья,
Ни глаз его с бедовым огоньком
Под сдвинутым чуть набок козырьком…
Ах этот день с апрельской благодатью!
Цветёт ветла в кустах над речкой Гжатью,
Где он мальчонкой лазал босиком.

Когда аэродромы отступленья
Под Ельней, Вязьмой иль самой Москвой
Впервые новичкам из пополненья
Давали старт на вылет боевой, –

Прости меня, разведчик мирозданья,
Чьим подвигом в веках отмечен век, –
Там тоже, отправляясь на заданье,
В свой космос хлопцы делали разбег.

И пусть они взлетали не в ракете,
И не сравнить с твоею высоту,
Но и в свом фанерном драндулете
За ту же вырывалися черту.

За ту черту земного притяженья,
Что ведает солдат перед броском,
За грань того особого мгновенья,
Что жизнь и смерть вмещает целиком.

И может быть, не меньшею отвагой
Бывали их сердца наделены,
Хоть ни оркестров, ни цветов, ни флагов
Не стоил подвиг в будний день войны.

Но не затем той памяти кровавой
Я нынче вновь разматываю нить,
Чтоб долею твоей всемирной славы
И тех героев как бы оделить.

Они горды, они своей причастны
Особой славе, принятой в бою,
И той одной, суровой и безгласной,
Не променяли б даже на твою.

Но кровь одна, и вы – родные братья,
И не в долгу у старших младший брат.
Я лишь к тому, что всей своею статью
Ты так похож на тех моих ребят.

И выправкой, и складкой губ, и взглядом,
И этой прядкой на вспотевшем лбу…
Как будто миру – со своею рядом –
Их молодость представил и судьбу.

Так сохранилась ясной и нетленной,
Так отразилась в доблести твоей
И доблесть тех, чей день погас бесценный
Во имя наших и грядущих дней.

← Предыдущая Следующая → 1 2
Показаны 1-15 из 16