Иван Суриков - Стихи о Родине

В зелен_о_м саду соловушка
Звонкой песней заливается;
У меня, у молодешеньки,
Сердце грустью надрывается.

Знать, тогда мне, когда поп крестил,
Вышла доля несчастливая,
Потому что вся я в матушку
Уродилася красивая.

И росла у ней да нежилась
Я на воле одинешенька;
Богачи, купцы проезжие,
Звали все меня хорошенькой.

Мое личико румяное
Красной зорькой разгоралося,
И косою моей русою
Вся деревня любовалася.

Да сгубил меня мой батюшка,
Выдал замуж за богатого,
На житье отдал на горькое
За седого, бородатого.

Не живу я с ним, а мучаюсь;
Сердце горем надрывается,
Не водою лицо белое,
А слезами умывается.

Что богатство мне без радости?
Без любви душа измаялась.
Без поры-то я, без времени,
Молодешенька, состарилась!

Ходит ветер, ходит буйный,
По полю гуляет;
На краю дороги вербу
Тонкую ломает.

Гнется, гнется сиротинка, —
Нет для ней подпоры;
Вюду поле — точно море,
Не окинуть взоры.

Солнце жжет ее лучами,
Дождик поливает;
Буйный ветер с горемыки
Листья обрывает.

Гнется, гнется сиротинка, —
Нет для ней защиты;
Всюду поле — точно море,
Ковылем покрыто.

Кто же, кто же сиротинку
В поле, на просторе —
Посадил здесь, при дороге,
На беду, на горе?

Гнется, гнется сиротинка, —
Нет для ней привета;
Всюду поле — точно море,
Море без ответа.

Так и ты, моя сиротка,
Как та верба в поле,
Вырастаешь без привета,
В горемычной доле.

Садится солнце. Едем тише…
Вдали виднеется село.
Чернеют хат беленых крыши
И ветхой мельницы крыло.

Вот подъезжаем, — хаты, хаты —
И зелень яркая вкруг хат;
Садочки вишнями богаты,
И сливы зрелые висят.

И там и сям кусты калины,
И мак качает головой,
И рдеют ягоды рябины,
Как щеки девушки степной.

И залюбуешься невольно
Житьем привольным степняка.
«Здесь отпрягай, ямщик, — довольно:
Нам дальше ехать не рука!..

Знать, люди здесь молились богу;
Смотри: какая благодать!..
Здесь отдохнем и в путь-дорогу
Тихонько тронемся опять…»

Стемнело вдруг… Заря алеет;
С лугов прохладою несет,
Зеленой степи даль синеет, —
И тихий вечер настает.

С полей вернулися девчата,
Пришли и парубки с работ —
И собрались у ветхой хаты,
Где старый дед-кобзарь живет.

«Сыграй-ка, старый, нам, дедуся, —
Кричат девчата старику: —
Про «Грица» или про «Марусю»,
Про ту, что кинулась в реку». —

«Ой, надоели вы, девчата», —
Старик ворчит; а сам берет
Со стенки кобзу, и у хаты
Он сел, — играет и поет.

Поет, и льется песня стройно
И жжет сердца девчат огнем…
А ночка синяя покойно
Плывет над дремлющим селом.

Вот и степь с своей красою —
Необъятная кругом —
Развернулась предо мною
Зеленеющим ковром.

Взглянешь влево, взглянешь вправо —
Всюду ширь, и тонет взор…
Степь, тебе и честь и слава
За могучий твой простор!

Город шумный, город пыльный,
Город, полный нищеты,
Точно склеп сырой, могильный,
Бодрых духом давишь ты!

Рад, что я тебя покинул,
Душный город, где я рос,
Где едва-едва не сгинул
В бездне горя, в море слез.

Солнце там меня не грело
Золотым своим лучом, —
Здесь, в степи же, закипела
Снова жизнь во мне ключом.

Нет вокруг толпы народной,
Горьких жалоб не слыхать,
И в груди моей холодной
Разгорелась кровь опять.

Надо мной степные звуки
В вешнем воздухе царят,
Улеглись былые муки,
Скорби прежние молчат.

Закипают думы смело,
Силы крепнут и растут, —
И я вновь готов на дело,
На борьбу и тяжкий труд.

Если б легкой птицы
Крылья я имела,
В частый бы кустарник
Я не полетела.

Если б я имела
Голос соловьиный,
Я бы не носилась
С песней над долиной.

Я бы не летала
На рассвете в поле
Косарям усталым
Петь о лучшей доле.

Я бы не кружилась
Вечером над хаткой,
Чтоб ребенка песней
Убаюкать сладкой.

Нет! Я полетела б
С песней в город дальний:
Есть там дом обширный,
Всех домов печальней.

У стены высокой
Ходят часовые:
В окна смотрят люди
Бледные, худые.

Им никто не скажет
Ласкового слова, —
Только ветер песни
Им поет сурово.

От окна к другому
Там бы я летала,
Узников приветной
Песней утешала.

Я б им навевала
Золотые грезы
И из глаз потухших
Вызывала слезы.

Чтобы эти слезы
Щеки их смочили,
Полную печали
Душу облегчили.

Где ты, моя юность?
Где ты, моя сила?..
Горькая кручина
Грудь мою сдавила.

Голове поникшей
Тяжело подняться;
Думы в ней, как тучи
Черные, роятся;

И сквозь эти тучи
Солнце не проблещет;
Сердце, точно голубь
Раненый, трепещет.

Эх, судьба-злодейка!
Ты меня сгубила;
В мрачный, тесный угол
Злой нуждой забила.

Вот моя каморка —
Грязная, сырая;
Чуть во мраке светит
Свечка, догорая.

Вот у стенки столик;
Вот два ветхих стула;
В уголке икона
В мраке утонула.

Вот моя подруга
В безотрадной доле,
Шьет она, трудится,
Убиваясь в горе.

Вот лежит в постели,
Бледная, худая,
Охает и стонет
Мать моя больная.

Холодно в каморке;
Коченеют члены.
Затопил бы печку —
Дров нет ни полена.

Голова кружится;
Все чернее думы;
И стоишь да плачешь,
Грустный и угрюмый.

И невольно в сердце
Злоба закипает
На того, кто в свете
Злой нужды не знает.

Голова ли ты, головушка!
Что на грудь ты наклонилася?
Отчего ты безо времени
Белым инеем покрылася?

Знать, ты в черный день, да в час лихой
На свет божий показалася,
На потеху горю, злой беде
Ты, головушка, досталася.

У людей жизнь — лето красное,
У тебя ж — зима суровая…
Эх ты, доля моя, долюшка,
Горевая, бестолковая!

Где ты, доля моя, выросла?
Над рекою ли глубокою,
Над оврагом ли с крапивою,
Иль в болоте меж осокою?

В твою избу, избу ветхую,
Смотрит темный день без солнышка;
Пьешь ты горе с утра до ночи,
Пьешь, не выпьешь все до донышка.

Что ты делать ни задумаешь, —
Не клеится и не ладится;
Люди купят, продадут в барыш,
У тебя ж рублем убавится.

У людей веселье, пир горой,
У тебя же горе кучею:
Ты засеешь рожью полосу, —
Зарастет крапивой жгучею.

Люди женятся, с женой живут,
Ребятишек нарождается,
Лишь твоя по свету долюшка
Все одна одной шатается.

Отчего ж, скажи, головушка,
Бесталанной ты родилася,
Или матушка-покойница
В церкви богу не молилася?

Нет! Соседи говорили мне,
Что была, вишь, богомольная…
Знать, сама собой сложилася
Жизнь ты горькая, бездольная!

Мы родились для страданий,
Но душой в борьбе не пали;
В темной чаще испытаний
Наши песни мы слагали.

Сила духа, сила воли
В этой чаще нас спасала;
Но зато душевной боли
Испытали мы немало.

На простор из этой чащи
Мы упорно выбивались;
Чем трудней был путь, тем чаще
Наши песни раздавались.

Всюду песен этих звуки
Эхо громко откликало,
И с тоскою нашей муке
Человечество внимало.

Наши песни — не забава,
Пели мы не от безделья,
В них святая наша слава,
Наше горе и веселье.

В этих песнях миллионы
Мук душевных мы считаем,
Наши песни, наши стоны
Мы счастливым завещаем.

Ах, нужда ли ты, нужда,
Сирота забытая!
Ходишь ты без зипуна,
День-деньской несытая.

На твоей на полосе
Рожь не наливается,
А крапива да трава
Летом колыхается.

Твоего добра и днем
Не сыскать со свечкою;
А в избе зимой мороз
Греется за печкою.

Да когда же ты, нужда
Горькая, поправишься?
Знать, тогда, как в гроб сойдешь,
В саван принарядишься…

Точно море в час прибоя,
Площадь Красная гудит.
Что за говор? Что там против
Места лобного стоит?

Плаха чёрная далёко
От себя бросает тень…
Нет ни облачка на небе…
Блещут главы… Ясен день.

Ярко с неба светит солнце
На кремлёвские зубцы,
И вокруг высокой плахи
В два ряда стоят стрельцы.

Вот толпа заколыхалась, –
Проложил дорогу кнут.
Той дороженькой на площадь
Стеньку Разина ведут.

С головы казацкой сбриты
Кудри, чёрные как смоль;
Но лица не изменили
Казни страх и пытки боль.

Так же мрачно и сурово,
Как и прежде, смотрит он, –
Перед ним былое время
Восстаёт, как яркий сон:

Дона тихого приволье,
Волги-матушки простор,
Где с судов больших и малых
Брал он с вольницей побор;

Как он с силою казацкой
Рыскал вихорем степным
И кичливое боярство
Трепетало перед ним.

Душит злоба удалого,
Жгёт огнём и давит грудь,
Но тяжёлые колодки
С ног не в силах он смахнуть.

С болью тяжкою оставил
В это утро он тюрьму:
Жаль не жизни, а свободы,
Жалко волюшки ему.

Не придётся Стеньке кликнуть
Клич казацкой голытьбе
И призвать её на помощь
С Дона тихого к себе.

Не удастся с этой силой
Силу ратную тряхнуть –
Воевод, бояр московских
В три погибели согнуть.

«Как под городом Симбирском
(Думу думает Степан)
Рать казацкая побита,
Не побит лишь атаман.

Знать, уж долюшка такая,
Что на Дон казак бежал,
На родной своей сторонке
Во поиманье попал.

Не больна мне та обида,
Та истома не горька,
Что московские бояре
Заковали казака,

Что на помосте высоком
Поплачусь я головой
За разгульные потехи
С разудалой голытьбой.

Нет, мне та больна обида,
Мне горька истома та,
Что изменною неправдой
Голова моя взята!

Вот сейчас на смертной плахе
Срубят голову мою,
И казацкой алой кровью
Чёрный пОмост я полью…

Ой ты, Дон ли мой родимый!
Волга-матушка река!
Помяните добрым словом
Атамана-казака!..»

Вот и пОмост перед Стенькой…
Разин бровью не повёл.
И наверх он по ступеням
Бодрой поступью взошёл.

Поклонился он народу,
Помолился на собор…
И палач в рубахе красной
Высоко взмахнул топор…

«Ты прости, народ крещёный!
Ты прости-прощай, Москва!..»
И скатилась с плеч казацких
Удалая голова.

Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;

Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.

Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!

Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно.

Весь ты перезябнешь, —
Руки не согнёшь, —
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь.

Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься на печь
К бабушке седой.

И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь: воет
Вьюга за окном.

В уголке, согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт.

Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца…

И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить:

Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал.

Слушаю я сказку —
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт.

Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит.

И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич —
Это будто я.

Вот передо мною
Чудный сад цветёт;
В том саду большое
Дерево растёт.

Золотая клетка
На сучке висит;
В этой клетке птица
Точно жар горит;

Прыгает в той клетке,
Весело поёт,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдаёт.

Вот я к ней подкрался
И за клетку — хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать.

Но не тут-то было!
Поднялся шум-звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон.

Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха,
Просыпаюсь я.

Уж в избу, в окошко,
Солнышко глядит;
Пред иконой бабка
Молится, стоит.

Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.