Стихи про утро

Вверх, по недоступным
Крутизнам встающих
Гор, туман восходит
Из долин цветущих;

Он, как дым, уходит
В небеса родные,
В облака свиваясь
Ярко-золотые —
И рассеиваясь.

Луч зари с лазурью
На волнах трепещет;
На востоке солнце,
Разгораясь, блещет.

И сияет утро,
Утро молодое…
Ты ли это, небо
Хмурое, ночное?

Ни единой тучки
На лазурном небе!
Ни единой мысли
О насущном хлебе!

О, в ответ природе
Улыбнись, от века
Обреченный скорби
Гений человека!

Улыбнись природе!
Верь знаменованью!
Нет конца стремленью —
Есть конец страданью!

Горящим лезвием зарницы
восток поджёг крыло вороны.
И весело запели птицы
в сетях немой и чёрной кроны.
Запутал ноги пешеходу
туман, нависший над травой…
И кто-то лез беззвучно в воду
огромной рыжей головой.

Воздух синью наливается,
Небосвод поднялся выше,
Словно кошка выгибается
Тучка алая на крыше.

Тишина, еще нежарко,
Желтый «газик» с первым грузом
Фыркнул и влетел под арку,
Будто шар бильярдный в лузу.

Фонари, уже погасшие,
Друг за дружкою степенно,
Как рабочие уставшие,
Возвращаются со смены.

Ветерок газету гонит,
А другой, припав к камням,
Вдруг прыжком за ним в погоню!
Закружились оба в звоне,
И газета пополам!

Скоро звонко, скоро молодо
Радость улицами брызнет.
Утро – это песня города!
Юность – это песня жизни!

Ах ты юность! Если б знала ты,
Как ты дьявольски прекрасна!
Вечно солнечно мечтала ты,
Только правде присягала ты,
И любой огонь встречала ты,
Как бы ни было опасно!

Я приветствую с волнением
Твои сложности и радости,
С бесконечным восхищением
И грустинкой невозвратности.

Ты летишь сейчас по городу,
Редко жалуя каноны,
Все в тебе покуда молодо!
Все покуда окрыленно!

Торопись, штурмуй премудрости,
Чтоб успеть и сделать много,
Ибо слишком быстро в юности
Пробегается дорога…

Пусть наш день неравно ярок,
Пусть судьба неодинакова,
Только юность в жизни всякого
Самый радостный подарок.

И не суть, что быстротечны
В нашей жизни эти дни.
Ведь в масштабе всей страны
Ты была и будешь вечна!

Воздух синью наливается,
Небосвод поднялся выше,
Словно кошка выгибается
Тучка алая на крыше.

Пусть же весело и молодо
Радость улицами брызнет.
Ибо утро – песня города!
Ибо юность – песня жизни!

раннее утро
натянув поводок
пес
завидев большого
пса
ротвейлера
быстро стремится сквозь слякоть в высохшие кусты
думает:
нам не нужны неприятности

Лазурь небесная смеется,
Ночной омытая грозой,
И между гор росисто вьется
Долина светлой полосой.

Лишь высших гор до половины
Туманы покрывают скат,
Как бы воздушные руины
Волшебством созданных палат.

На небе месяц — и ночная
Еще не тронулася тень,
Царит себе, не сознавая,
Что вот уж встрепенулся день, —

Что хоть лениво и несмело
Луч возникает за лучом,
А небо так еще всецело
Ночным сияет торжеством.

Но не пройдет двух-трех мгновений,
Ночь испарится над землей,
И в полном блеске проявлений
Вдруг нас охватит мир дневной…

Сегодня вихорь парус рвет;
И вал на отмель лодку бьет;
И гром над безднами ревет;
И молния пловцу в глазах ресницы жжет…
А завтра — ни грозы, ни бури:
Погода… мир… и тишина,
Под круглым куполом небесныя лазури
Светлеет моря глубина…
Для нашей жизни нет картины сей вернее,
И — утро вечера бывает мудренее.

Выплывает утро из-за гор,
Инеем на солнечном луче,
Светлой краской трогает забор
И снежинкой дышит на плече.

В воздухе сиреневом растет,
Каждый атом делая светлей,
И по сонным улицам бредет,
Забирая власть у фонарей.

Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрестных намеков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле — наслаждение рая!..
Поцелуй — первый шаг к охлаждению: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведен с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает…
Светлый храм в сладострастный гарем обращен.
Смокли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распален
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнаженным бесстыдной рукою…
Дальше — миг наслаждения, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого…
Праздник чувства окончен… погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..

Бодрый туман, мутный туман
Так густо замазал окно —
А я умываюсь!
Бесится кран, фыркает кран…
Прижимаю к щекам полотно
И улыбаюсь.
Здравствуй, мой день, серенький день!
Много ль осталось вас, мерзких?
Все проживу!
Скуку и лень, гнев мой и лень
Бросил за форточку дерзко.
Вечером вновь позову…

Как хорошо проснуться утром дома,
Где все, казалось бы, вам издавна знакомо,
Но где так празднично в явь переходит сон,-
Как будто к станции подходит ваш вагон.

Вы просыпаетесь от счастья, словно в детстве.
Вам солнце летнее шлет миллион приветствий,
И стены светлые, и ярко-желтый пол,
И сад, пронизанный насквозь жужжаньем пчел.

Есть граница между ночью и утром,
между тьмой и зыбким рассветом,
между призрачной тишью
и мудрым
ветром…

Вот осиновый лист трясется,
до прожилок за ночь промокнув.
Ждет, когда появится солнце…
В доме стали заметней окна.
Спит, раскинув улицы, город,
все в нем —
от проводов антенных
до замков, до афиш на стенах,—
все полно ожиданием:
скоро,
скоро! скоро!!—
вы слышите?— скоро
птицы грянут звонким обвалом,
растворятся,
сгинут туманы…
Темнота заползает
в подвалы,
в подворотни,
в пустые карманы,
наклоняется над часами,
смотрит выцветшими глазами
(ей уже не поможет это),—
и она говорит голосами
тех,
кто не переносит
света.
Говорит спокойно вначале,
а потом клокоча от гнева:
— Люди!
Что ж это?
Ведь при мне вы
тоже кое-что различали.
Шли, с моею правдой не ссорясь,
хоть и медленно, да осторожно…
Я темней становилась нарочно,
чтоб вас не мучила совесть,
чтобы вы не видели грязи,
чтобы вы себя не корили…
Разве было плохо вам?
Разве
вы об этом тогда
говорили?
Разве вы тогда понимали
в беспокойных красках рассвета?
Вы за солнце луну принимали.
Разве я виновата в этом?

Ночь, молчи!
Все равно не перекричать
разрастающейся вполнеба зари.
Замолчи!
Будет утро тебе отвечать.
Будет утро с тобой говорить.

Ты себя оставь для своих льстецов,
а с такими советами к нам не лезь —
человек погибает в конце концов,
если он скрывает свою болезнь.
…Мы хотим оглядеться и вспомнить теперь
тех, кто песен своих не допел до утра…
Говоришь, что грязь не видна при тебе?
Мы хотим ее видеть!
Ты слышишь?
Пора
знать, в каких притаилась она углах,
в искаженные лица врагов взглянуть,
чтобы руки скрутить им!
Чтоб шеи свернуть!
…Зазвенели будильники на столах.
А за ними нехотя, как всегда,
коридор наполняется скрипом дверей,
в трубах с клекотом гулким проснулась вода.

С добрым утром!
Ты спишь еще?
Встань скорей!
Ты сегодня веселое платье надень.
Встань!
Я птицам петь для тебя велю.
Начинается день.
Начинается день!
Я люблю это время.
Я жизнь люблю!

Вставало утро у стены кремля.
Трещал костер на площади, и люди
с оружием сидели у костра
и на меня с усмешкою глядели.
«Ну что, приятель, наконец, проснулся?»
И, преодолевая утренний озноб,
я к ним спиной сутулой повернулся
и двинул вверх по вздыбленной Тверской
под тихий треск далеких автоматов.
Я шел, минуя груды из камней,
из веток и штакетин. Выше, выше…
И, наконец, пришел. Там были люди.
Там грустный Иннокентий Смоктуновский
с железной кружкой у костра сидел.
Он защитить хотел свою свободу.
И он ее, наверно, защитил.
Спустя два года умер он свободным.
Ну, а тогда, на вздыбленной Тверской
всеобщее царило возбужденье.
По каменной брусчатке стлался дым,
и у костров жевали булки люди.
Повсюду был какой-то странный гам.
Беззубые старухи, спотыкаясь,
таскали камни к зыбким баррикадам.
«Сыночки, наши камни на исходе!
Их мало! Ох, сыночки, экономьте!
Кидайте только в головы!» И я
шел мимо них походкою нетвердой.
Подстегнутые водкой голоса
кричали мне: «А ну, вали отсюда!»
А мне хотелось стать одним из них.
Я к ним пошел: «Простите…» Но напрасно.
Они меня не приняли в свой круг.
«Чего уставился? Ты что, шпионишь?
Вали отсюда, если не желаешь,
чтоб мы тебе пустили пулю в лоб!»
Так мне не удавалось стать героем.

Героем! И тогда представил я,
что я — Орфей, спустившийся в Аид.
Представил, да. Но легче мне не стало.
Ни ворона тут не было, ни арфы.
Лишь кое-где трезвонили гитары.
И темно-серые комки брусчатки
подобьем каменного ксилофона
испуганно чеканили мой шаг.
И не было здесь главного — подруги,
чтобы ее отсюда увести.
А только люди, люди, люди, люди…
Как матовые тени преисподней.

1997

Это свет или куст? я его отвожу и стою.
Что держу я – как ветер, держу и почти не гляжу на находку мою.

Это просто вода, это ветер, качающий свет.
Это блюдце воды, прочитающей расположенье планет.

Никого со мной нет, этот свет… наконец мы одни.
Пусть возьмут, как они, и пусть пьют и шумят, как они.

Что за утро! Налей-ка, не мешкая, мне
Что там с ночи осталось в кувшине на дне.
Прелесть этого утра душою почувствуй —
Завтра станешь бесчувственным камнем в стене.

← Предыдущая Следующая → 1 2 3 4 ... 6
Показаны 1-15 из 81