Стихи о возрасте и старости

У советского народа —
Богатырская порода.

Человек живет два века
И пройдет огонь с водой,
А душа у человека
Остается молодой.
Кто герой, так сразу вот он,
У артели на виду.
И деды дают работу
С молодыми наряду.

Руки, ноги не ослабли:
Хоть сейчас в шеренгу стать,
И опять рванутся сабли
Над противником свистать.
Старых схваток не забыли:
Разметайтесь, вороны!
Так кололи, так рубили! —
Только щепки в стороны!

Храбрость — сложная наука.
Мы детей вскормили рать.
Ну а дети храбрость внукам
Постарались передать.
А теперь настало время
Постоять за честь земли,
В бой выходит наше племя,
Как и мы когда-то шли.

Только — сразу видно — ныне
Не минувшие лета:
Сами стали мы иные,
Да и армия не та.
Не с дубинкой в перебранки
Станет войско наше лезть —
Самолеты, пушки, танки,
Корабли у войска есть.

И пехота, взвив знамена,
В бой идет за рядом ряд.
Никакие легионы
Перед ней не устоят.
Будет нужно, мы в охоту
Стариной в бою тряхнем.
А покуда на работу
Поприлежней налегаем.

Нам ни хлеба, ни снарядов
У соседей не просить.
На своих харчах ребята
Вышли ворога косить.
Мы тут тоже не зеваем:
Кормим скот и косим хлеб,
Чтоб бойцы нужды не знали,
Чтобы фронт все время креп.

Будет вдоволь мяса, масла,
Вдоволь сала и муки.
Наша сила не погасла,
И легки в руках крюки.

Молодцы, старики!

— Подойди ко мне, старушка,
Я давно тебя ждала.—
И косматая, в лохмотьях,
К ней цыганка подошла.
— Я скажу тебе всю правду;
Дай лишь на руку взглянуть:
Берегись, тебя твой милый
Замышляет обмануть…—

И она в открытом поле
Сорвала себе цветок,
И лепечет, обрывая
Каждый белый лепесток:
— Любит — нет — не любит — любит

Стареют не только от прожитых лет —
От горьких ошибок, безжалостных бед.
Как сердце сжимается, сердце болит
От мелких уколов, глубоких обид!
Что сердце! — порою металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…

Пусть часто себе я давала зарок
Быть выше волнений, сильнее тревог.
Сто раз я давала бесстрастья обет,
Сто раз отвечало мне сердце: «О нет!
Я так не умею, я так не хочу,
Я честной монетой за все заплачу…»

Когда слишком рано уходят во тьму,
Мы в скорби и гневе твердим «почему?»
А все очень просто — металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…

Гоня хандру повсюду
То шуткой, то пинком.
Я и состарясь буду
Веселым стариком.

Не стану по приказу
Тощать среди диет,
А буду лопать сразу
По множеству котлет!

Всегда по строгой мере
Пить соки. А тайком,
Смеясь, вздымать фужеры
С армянским коньяком!

На молодость не стану
Завистливо рычать,
А музыку достану
И буду с нею рьяно
Ночь за полночь гулять!

Влюбленность же встречая,
Не буду стрекозлить,
Ну мне ли, ум теряя,
Наивность обольщая,
Посмешищем-то быть?!

К чему мне мелочитьсн,
Дробясь, как Дон Жуан,
Ведь если уж разбиться,
То вдрызг, как говорится,
О дьявольский роман!

С трагедией бездонной,
Скандалами родни,
Со «стружкою» месткомной
И с кучей незаконной
Горластой ребятни!

И может, я не скрою.
Вот тут придет за мной
Старушечка с косою:
— Пойдем-ка, брат, со мною,
Бездельник озорной!

На скидки не надейся,
Суров мой вечный плен.
Поди-ка вот, посмейся,
Как прежде, старый хрен!

Но там, где нету света,
Придется ей забыть
Про кофе и газеты.
Не так-то просто это —
Меня угомонить.

Ну что мне мрак и стужа?
Как будто в первый раз!
Да я еще похуже
Отведывал подчас!

И разве же я струшу
Порадовать порой
Умолкнувшие души
Беседою живой?!

Уж будет ей потеха,
Когда из темноты
Начнут трястись от смеха
Надгробья и кусты.

Старуха взвоет малость
И брякнет кулаком:
— На кой я черт связалась
С подобным чудаком!

Откуда взять решенье:
Взмахнуть косой, грозя?
Но дважды, к сожаленью,
Убить уже нельзя…

Но бабка крикнет: — Это
Нам даже ни к чему! —
Зажжет мне хвост кометой
И вышвырнет с планеты
В космическую тьму.

— Вернуться не надейся.
Возмездье — первый сорт!
А ну теперь посмейся,
Как прежде, старый черт!

Но и во тьме бездонной
Я стану воевать.
Ведь я неугомонный,
Невзгодами крещенный,
Так мне ли унывать?’

Друзья! Потомки! Где бы
Вам ни пришлось порой
Смотреть в ночное небо
Над вашей головой,

Вглядитесь осторожно
В светлеющий восток.
И, как это ни сложно,
Увидите, возможно,
Мигнувший огонек.

Хоть маленький, но ясный,
Упрямый и живой,
В веселье — буйно-красный,
В мечтанье — голубой.

Прошу меня заране
В тщеславье не винить,
То не звезды сиянье,
А кроха мирозданья,
Ну как и должно быть!

Мигнет он и ракетой
Толкнется к вам в сердца.
И скажет вам, что нету
Для радости и света
Ни края, ни конца.

И что, не остывая,
Сквозь тьму и бездну лет,
Душа моя живая
Вам шлет, не унывая,
Свой дружеский привет!

Про старика сказали: — В детство впал,
Так стоит ли считаться с ним на свете?! —
А он не в детство впал, а прежним стал,
Естественным, как могут только дети.

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье,-
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.

Как руки мои постарели!
А мало месили-стирали,
И землю не рыли в апреле,
И нет бы играть на рояле…
А все-таки вот — постарели.

Я выйду на свет из подъезда,
Где темные грозди лиловы,
И школьники большеголовы,
И нет неуместному места…
Но я постою у подъезда.

Такая — в растерзанном шарфе!
(А нет бы — на скрипке, на арфе…)
Бог,
выпимши,
лепит ошибки.
А вышло: ни тяпки, ни скрипки…

— Спасибо вам всем за улыбки!

Мы не от старости умрем,-
от старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром,
трофейный рыжий ром!

В нем горечь, хмель и аромат
заморской стороны.
Его принес сюда солдат,
вернувшийся с войны.

Он видел столько городов!
Старинных городов!
Он рассказать о них готов.
И даже спеть готов.

Так почему же он молчит?..
Четвертый час молчит.
То пальцем по столу стучит,
то сапогом стучит.

А у него желанье есть.
Оно понятно вам?
Он хочет знать, что было здесь,
когда мы были там…

Под праздник, под воскресный день,
Пред тем, как н’a ночь лечь,
Хозяйка жарить принялась,
Варить, тушить и печь.
Стояла осень на дворе,
И ветер дул сырой.
Старик старухе говорит:
— Старуха, дверь закрой!
— Мне только дверь и закрывать,
Другого дела нет.
По мне — пускай она стоит
Открытой сотню лет!
Так без конца между собой
Вели супруги спор,
Пока старик не предложил
Старухе уговор:
— Давай, старуха, помолчим.
А кто откроет рот
И первый вымолвит словцо,
Тот двери и запрет!
Проходит час, за ним другой.
Хозяева молчат.
Давно в печи погас огонь.
В углу часы стучат.
Вот бьют часы двенадцать раз,
А дверь не заперта.
Два незнакомца входят в дом,
А в доме темнота.
— А ну-ка, — гости говорят,—
Кто в домике живет? —
Молчат старуха и старик,
Воды набрали в рот.
Ночные гости из печи
Берут по пирогу,
И потроха, и петуха,—
Хозяйка — ни гугу.
Нашли табак у старика.
— Хороший табачок! —
Из бочки выпили пивка.
Хозяева — молчок.
Все взяли гости, что могли,
И вышли за порог.
Идут двором и говорят:
— Сырой у них пирог!
А им вослед старуха: — Нет!
Пирог мой не сырой! —
Ей из угла старик в ответ:
— Старуха, дверь закрой!

Я стар и хил; здесь у дороги,
Во рву придется умереть.
Пусть скажут: «Пьян, не держат ноги».
Тем лучше, — что меня жалеть?
Один мне в шапку грош кидает,
Другой и не взглянув идет.
Спешите! Пир вас ожидает.
Старик бродяга и без вас умрет.

От старости я умираю!
Не умер с голода. Я ждал —
Хоть при смерти покой узнаю.
Да нет — в больницу не попал.
Давно везде народ набился,
Все нет ему счастливых дней!
Я здесь, на улице, родился,
Старик бродяга, и умру на ней.

Я смолоду хотел трудиться,
Но слышал в каждой мастерской:
«Не можем сами прокормиться;
Работы нет. Иди с сумой».
У вас, твердивших мне о лени,
Сбирал я кости по дворам
И часто спал на вашем сене.
Старик бродяга благодарен вам.

Приняться мог за воровство я;
Нет, лучше по миру сбирать.
Дорогой яблоко чужое
Едва решался я сорвать.
Но двадцать раз меня сажают
В острог благодаря судьбе;
Одно, что было, отнимают;
Старик бродяга, солнца нет тебе!

Отечества не знает бедный!
Что в ваших тучных мне полях,
Что в вашей славе мне победной,
В торговле, в риторских борьбах?
Когда врагу ваш город сдался,
Поил-кормил гостей чужих,
С чего слезами обливался
Старик бродяга над подачкой их?

Что, люди, вы не раздавили
Меня, как вредного червя?..
Нет, лучше б вовремя учили,
Чтоб мог полезен стать и я!
Я был бы не червем — пчелою…
Но от невзгод никто не спас.
Я мог любить вас всей душою;
Старик бродяга проклинает вас!

Ты отцветешь, подруга дорогая,
Ты отцветешь… твой верный друг умрет…
Несется быстро стрелка роковая,
И скоро мне последний час пробьет.
Переживи меня, моя подруга,
Но памяти моей не изменяй —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.

А юноши по шелковым сединам
Найдут следы минувшей красоты
И робко спросят: «Бабушка, скажи нам,
Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?»
Как я любил тебя, моя подруга,
Как ревновал, ты все им передай —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.

И на вопрос: «В нем чувства было много?»
«Он был мне друг», — ты скажешь без стыда.
«Он в жизни зла не сделал никакого?»
Ты с гордостью ответишь: «Никогда!»
Как про любовь к тебе, моя подруга,
Он песни пел, ты все им передай —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.

Над Францией со мной лила ты слезы.
Поведай тем, кто нам идет вослед,
Что друг твой слал и в ясный день и в грозы
Своей стране улыбку и привет.
Напомни им, как яростная вьюга
Обрушилась на наш несчастный край, —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай!

Когда к тебе, покрытой сединами,
Знакомой славы донесется след,
Твоя рука дрожащая цветами
Весенними украсит мой портрет.
Туда, в тот мир невидимый, подруга,
Где мы сойдемся, взоры обращай —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.

Не жалей, не грусти, моя старость,
Что не слышит тебя моя юность.
Ничего у тебя не осталось,
И ничто для тебя не вернулось.

Не грусти, не жалей, не печалься,
На особый исход не надейся.
Но смотри — под конец не отчайся,
Если мало в трагедии действий.

Ровно пять. Только пять!
У Шекспира
Ради вечности и ради женщин
Человека пронзает рапира,
Но погибший — победой увенчан.

Только эта победа осталась.
Только эта надежда вернулась.
В дальний путь снаряжается старость.
Вслед за ней продолжается юность.

Всем известно, что я свою старость кляну.
Всем известно, что я пристрастился к вину,
Но не знают глупцы, что вино возвращает
Юность старцу, усталому сердцу — весну.

Вновь на старости лет я у страсти в плену.
Разве иначе я пристрастился б к вину?
Все обеты нарушил возлюбленной ради
И, рыдая, свое безрассудство кляну.

Неизбежные напасти,
Бремя лет, трудов и зла
Унесли из нашей страсти
Много свету и тепла.

Сердце — времени послушно —
Бьется ровной чередой,
Расстаемся равнодушно,
Не торопимся домой.

Что таиться друг от друга?
Поседел я — видишь ты;
И в тебе, моя подруга,
Нету прежней красоты.

Что ж осталось в жизни нашей?
Ты молчишь… печальна ты…
Не случилось ли с Парашей —
Сохрани господь — беды?..