Стихи про волосы

Мне так всегда хотелось верить в Бога!
Ведь с верой легче все одолевать:
Болезни, зло, и если молвить строго,
То в смертный час и душу отдавать…

В церквах с покрытых золотом икон,
Сквозь блеск свечей и ладан благовонный
В сияньи нимба всемогущий ОН
Взирал на мир печальный и спокойный.

И вот, кого ОН сердцем погружал
В святую веру с лучезарным звоном,
Торжественно и мудро объяснял,
Что мир по Божьим движется законам.

В Его руце, как стебельки травы, —
Все наши судьбы, доли и недоли.
Недаром даже волос с головы
Упасть не может без Господней воли!

А если так, то я хочу понять
Первопричину множества событий:
Стихий, и войн, и радостных открытий,
И как приходят зло и благодать?

И в жажде знать все то, что не постиг,
Я так далек от всякого кощунства,
Что было б, право, попросту безумство
Подумать так хотя бы и на миг.

Он создал весь наш мир. А после всех —
Адама с Евой, как венец созданья.
Но, как гласит Священное писанье,
Изгнал их вон за первородный грех.

Но если грех так тягостен Ему,
Зачем ОН сам их создал разнополыми
И поселил потом в Эдеме голыми?
Я не шучу, я просто не пойму.

А яблоко в зелено-райской куще?
Миф про него — наивней, чем дитя.
Ведь ОН же всеблагой и всемогущий,
Все знающий вперед и вездесущий
И мог все зло предотвратить шутя.

И вновь и вновь я с жаром повторяю,
Что здесь кощунства не было и нет.
Ведь я мечтал и до сих пор мечтаю
Поверить сердцем в негасимый свет.

Мне говорят: — Не рвись быть слишком умным,
Пей веру из Божественной реки. —
Но как, скажите, веровать бездумно?
И можно ль верить смыслу вопреки?

Ведь если это правда, что вокруг
Все происходит по Господней воле,
Тогда откуда в мире столько мук
И столько горя в человечьей доле?

Когда нас всех военный смерч хлестал
И люди кров и головы теряли,
И гибли дети в том жестоком шквале,
А ОН все видел? Знал и позволял?

Ведь «Волос просто так не упадет…»
А тут-то разве мелочь? Разве волос?
Сама земля порой кричала в голос
И корчился от муки небосвод.

Слова, что это — кара за грехи,
Кого всерьез, скажите, убедили?
Ну хорошо, пусть взрослые плохи,
Хоть и средь них есть честны и тихи,
А дети? Чем же дети нагрешили?

Кто допускал к насилью палачей?
В чью пользу было дьявольское сальдо,
Когда сжигали заживо детей
В печах Треблинки или Бухенвальда?!

И я готов, сто раз готов припасть
К ногам того мудрейшего святого,
Кто объяснит мне честно и толково,
Как понимать Божественную власть?

Любовь небес и — мука человечья.
Зло попирает грубо благодать.
Ведь тут же явно есть противоречье,
Ну как его осмыслить и понять?

Да вот хоть я. Что совершал я прежде?
Какие были у меня грехи?
Учился, дрался, сочинял стихи,
Порой курил с ребятами в полъезде.

Когда ж потом в трагическую дату
Фашизм занес над Родиною меч,
Я честно встал, чтоб это зло пресечь,
И в этом был священный долг солдата.

А если так, и без Всевышней воли
И волос с головы не упадет,
За что тогда в тот беспощадный год
Была дана мне вот такая доля?

Свалиться в двадцать в черные лишенья,
А в небе — все спокойны и глухи,
Скажите, за какие преступленья?
И за какие смертные грехи?!

Да, раз выходит, что без Высшей воли
Не упадет и волос с головы,
То тут права одна лишь мысль, увы,
Одна из двух. Одна из двух, не боле:

ОН добр, но слаб и словно бы воздушен
И защитить не в силах никого.
Или жесток, суров и равнодушен,
И уповать нелепо на Него!

Я в Бога так уверовать мечтаю
И до сих пор надежду берегу.
Но там, где суть вещей не понимаю —
Бездумно верить просто не могу.

И если с сердца кто-то снимет гири
И обрету я мир и тишину,
Я стану самым верующим в мире
И с веры той вовеки не сверну!

Как распускает вьющиеся косы
Летучий ветерок за прядью прядь
И реет в них, стараясь вновь собрать
И заплести их жгут светловолосый,

Я вижу ясно, и в глаза мне осы
Любовные впиваются опять,
И я мое сокровище искать
Бреду в слезах, обильных, словно росы.

То рядом цель, то снова далека,
То пламень мой, то мир перед очами.
Я падаю. Дорога нелегка.

Счастливый воздух, светлыми лучами
Пронизанный, бегучая река,
Зачем не поменялись мы путями?

Встань, подруга моя дорогая!
Петухи новый день возвещают.
Встань, любимая, снова!
Слышишь? Ветер мычит коровой.

Ходят плуги между тем
из Сантьяго в Вифлеем.

В тонкой серебряной лодке
ангел в Сантьяго плывет,
из Вифлеема в той лодке
скорбь Галисии везет.

Галисии тихой, чьи мертвенны дали,
поросшие густо травою печали,
и той же травой поросло твое ложе,
и черные волны волос твоих тоже, —
волос, что к далеким морям бегут,
где тучи-голубки гнездо свое вьют.

Встань, подруга моя дорогая!
Петухи новый день возвещают.
Встань, любимая, снова!
Слышишь? Ветер мычит коровой.

Когда читаю в свитке мертвых лет
О пламенных устах, давно безгласных,
О красоте, слагающей куплет
Во славу дам и рыцарей прекрасных,
Столетьями хранимые черты —
Глаза, улыбка, волосы и брови —
Мне говорят, что только в древнем слове
Могла всецело отразиться ты.
В любой строке к своей прекрасной даме
Поэт мечтал тебя предугадать,
Но всю тебя не мог он передать,
Впиваясь в даль влюбленными глазами.

А нам, кому ты наконец близка, —
Где голос взять, чтобы звучал века?

Перевод С.Маршака

Стал голос хриплый, волос грубый
И грузны руки, как кряжи,
А у тебя все те же губы
И за ресницей — как во ржи.

От этой непосильной лямки
Уж еле переводишь дух,
А тут в глазах играют ямки,
И в ямках золотится пух.

И так завидно, что улыбка
Не сходит с твоего лица.
Когда ты клонишься над зыбкой,
Поешь в полутени светца.

И будешь петь ты так же нежно,
Какая б ни прошла гроза:
За пологом пророс подснежник,
Цветут душистые глаза!..

Папа, мама, брат и я —
Это наша вся семья.

Брату только двадцать лет,
А посмотришь: дед как дед!
Папа — бритый — молодой,
А братишка с бородой.

Не простая бороденка,
А такая борода,
Что железная гребенка
Даже гнется иногда.

Папа волосы стрижет,
А братишка бережет —
На лице среди волос
Виден только острый нос.

Папа просит, мама просит:
— Федя, милый, постыдись!
Кто такие космы носит?
Ну, побрейся! Постригись!

Брат сопит, не отвечает
И, по правде говоря,
На глазах у нас дичает,
Превращаясь в дикаря.

Только вдруг случилось чудо:
Появилась в доме Люда…
Смотрим: Федя изменился,
Что-то с ним произошло,
Он подстригся и побрился
Волосатикам назло.

Чистит ногти, моет руки,
Каждый вечер гладит брюки —
Джинсы снял, надел костюм,
Вообще взялся за ум!

— Эй, старик,— спросил я брата,
В этом Люда виновата?—
Усмехнулся брат в ответ,
Не сказал ни «да», ни «нет».

Но теперь уж нам не трудно
Разгадать его секрет!

Друг на друга так похожи
Комаровы-братья.
Где тут Петя, где Сережа —
Не могу сказаться.

Только бабушка и мать
Их умеют различать.

Не могу я вам сказать,
Кто из них моложе.
Пете скоро будет пять
И Сереже
Тоже.

Петя бросил снежный ком
И попал в окошко.
Говорят: в стекло снежком
Угодил Сережка.

Кто вчера разбил мячом
Чашку на буфете?
Петя был тут ни при чем,
А попало Пете.

Доктор смешивает их —
Так они похожи!
Пьет касторку за двоих
Иногда Сережа.

В праздник папа всю семью
Угощал мороженым.
Петя долю съел свою,
А потом — Сережину.

Поступили в детский сад
Петя и Сережа.
Пете новенький халат
Выдали в прихожей.

А Сереже говорят:
— Жадничаешь больно —
Получил один халат,
И с тебя довольно!

— Получил не я, а брат,-
Говорит Середка.-
Пете выдали халат,
Выдайте мне тоже!

Няня Петю без конца
Мягкой губкой мыла,
Чтобы смыть с его лица
Синие чернила.

Смыла губкой полосу
На щеке и на носу.
Только кончила купать,
Весь в чернилах он опять!

Няня мальчика бранит:
— Петя! Это что же? —
А Сережа говорит:
— Няня, я — Сережа!

К парикмахеру идут
Петя и Сережа.
Петю за руку ведут
И Сережу тоже.

Парикмахер через миг
Петю наголо остриг.

Голова его теперь
На арбуз похожа.
Только вышел он за дверь,
В дверь вошел Сережа.

Парикмахер говорит:
— Ты ж недавно был обрит!
Я еще твоих волос
Не стряхнул с халата,
А уж ты опять оброс,-
Вон какой лохматый!

Видно, волосы растут
У тебя за пять минут!

Парикмахерских для вас
Хватит ли на свете,
Если в час по десять раз
Стричься будут дети!

Вот однажды к ним во двор
Перелез через забор
Озорной мальчишка —
Перепелкин Гришка.

Гришка — парень лет восьми,
Этакий верзила! —
А пред младшими детьми
Хвастается силой.

Говорит он: — Эй, мальки!
Побежим вперегонки!

Объявляю летний кросс —
От крыльца к сараю.
Три щелчка получит в нос
Тот, кто проиграет!

Любит Гришка обижать
Тех, кто помоложе.
Но согласен с ним бежать
Комаров Сережа.

А уж Петя Комаров
У ворот сарая
Притаился между дров,
Гришку ожидая.

Раз-два-три-четыре-пять!
Гришка бросился бежать.

Добежал он, чуть дыша,
Обливаясь потом,
И увидел малыша,
Подбежав к воротам.

Был он очень удивлен,
Даже скорчил рожу,-
Оттого что принял он
Петю за Сережу.

— Слишком тихо ты бежишь! —
Говорит ему малыш.-
Сядь-ка, длинноногий,
Отдохни с дороги!

— Не хочу я отдыхать,
Побежим с тобой опять!
В десять раз быстрее
Бегать я умею!

— Ладно! — Петя говорит.-
Добежим до дома.
Кто кого опередит,
Даст щелчка другому!

Раз-два-три-четыре-пять?
Гришка кинулся бежать.

Все быстрей и, все быстрей
Мчится он вприпрыжку,
А Сережа у дверей
Поджидает Гришку.

— Ну-ка, Гришка, где твой нос?
Проиграл ты этот кросс!

Говорят, что с этих пор
Не ходил ни разу
К братьям маленьким во двор
Гришка долговязый.

Был он рыжим, как из рыжиков рагу.
Рыжим,  словно апельсины на снегу.
Мать шутила,  мать веселою была:
«Я от солнышка сыночка родила…»
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Чёрным,  будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она,  говорила:
«Слишком ночь была черна!..»
В сорок первом,  в сорок памятном году
прокричали репродукторы беду.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
поклонились маме в пояс.
И ушли.
Довелось в бою почуять молодым
рыжий бешеный огонь  и черный дым,
злую зелень застоявшихся полей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
воевали до победы.
Мать ждала.
Не гневила,  не кляла она судьбу.
Похоронка
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.  Повезло ей!  Повезло!—
Оба сына воротилися в село.
Оба сына. Оба-двое.  Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы — смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.

Порвалась грусть, и я почти Ван Гог.
Слижи с меня слезу скорее, Бог.
Мой правый глаз — борис, а левый глеб
от снов пренебрежительных ослеп.
Как на груди армянской черный волос,
среди других волос терял я голос…
Скрути ж меня простынкой после стирки,
как ржавый ключ в душе замочной дырки.
Любимая, я был лишь оборотом,
твоей подмышки горьковатым потом.

Апостол радости беспечной,
Друзья, я проповедь прочту:
Все блага жизни скоротечной
Хватайте прямо на лету…
Наперекор судьбы ударам,
Чтоб смелый дух в свободе рос…
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.

Друзья, хотите ли игриво,
Как светлый день, всю жизнь прожить?
Вот вам вино: в нем можно живо
Мирские дрязги утопить.
К его струям прильните с жаром,
Чтоб в вашу кровь оно влилось…
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.

Друзья! вино, вселяя резвость,
Не наполняет пустоты, —
Нужна любовь, чтоб снова трезвость
Найти в объятьях красоты;
Чтоб каждый в жертву страстным чарам
Здоровье, юность, деньги нес…
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.

Последовав моим советам,
Вы насмеетесь над судьбой —
И, насладившись жизни летом,
С ее не встретитесь зимой;
Над вашим юношеским жаром
Суровый не дохнет мороз;
Вот вам совет мой, — а недаром
Я в цвете лет лишен волос.

Я люблю тебя той — без прически,
Без румян — перед ночи концом,
В черном блеске волос твоих жестких,
С побледневшим и строгим лицом.

Но, отняв свои руки и губы,
Ты уходишь, ты вечно в пути,
А ведь сердце не может на убыль,
Как полночная встреча, идти.

Словно сон, что случайно вспугнули,
Ты уходишь, как сон,— в глубину
Чужедальних мелькающих улиц,
За страною меняешь страну.

Я дышал тобой в сумраке рыжем,
Что мучений любых горячей,
В раскаленных бульварах Парижа,
В синеве ленинградских ночей.

В крутизне закавказских нагорий,
В равнодушье московской зимы
Я дышал этой сладостью горя,
До которого дожили мы.

Где ж еще я тебя повстречаю,
Вновь увижу, как ты хороша?
Из какого ты мрака, отчаясь,
Улыбнешься, почти не дыша?

В суету и суровость дневную,
Посреди роковых новостей,
Я не сетую, я не ревную,—
Ты — мой хлеб в этот голод страстей.

Если птичке хвост отрезать —
Она только запоет.
Если сердце перерезать —
Обязательно умрет!

Ты не птичка, но твой локон —
Это тот же птичий хвост:
Он составлен из волокон,
Из пружинок и волос.

Наподобие петрушки
Разукрашен твой овал,
Покрывает всю макушку
Волокнистый матерьял.

А на самом на затылке
Светлый высыпал пушок.
Он хорошенькие жилки
Покрывает на вершок.

О, зови, зови скорее
Парикмахера Матвея!
Пусть означенный Матвей
На тебя прольет елей *.

Пусть ножи его стальные
И машинки застучат
И с твоей роскошной выи
Пух нежнейший удалят.

Где же птичка, где же локон,
Где чудесный птичий хвост,
Где волос мохнатый кокон,
Где пшеница, где овес?

Где растительные злаки,
Обрамлявшие твой лоб,
Где волокна-забияки,
Где петрушка, где укроп?

Эти пышные придатки,
Что сверкали час назад,
В живописном беспорядке
На полу теперь лежат.

И дрожит Матвей прекрасный,
Укротитель шевелюры,
Обнажив твой лоб атласный
И ушей архитектуру.

* Под елеем подразумевается одеколон

Эх, мальчишкам не понять,
Что за наслажденье —
Косы длинные растить
Чуть ли не с рожденья!

Косы холить и беречь,
Пестовать-трудиться
Крупнозубым гребешком,
Дождевой водицей.

Детским мылом промывать
Или земляничным,
То настоем диких трав,
То желтком яичным.

Ах, как сладко поутру,
Сидя на постели,
Туго-туго их плести
Или еле-еле,

Чтобы этаким торчком
Встали над плечами
Или плавным ручейком
По спине журчали…

Как приятно выбирать
Шёлковые ленты
И от бабушек чужих
Слушать комплименты!

Нет, мальчишкам не понять
Счастья непростого —
Косы длинные носить
Класса до шестого,

А потом пойти, занять
Очередь на стрижку
И решительно сказать:
«Режьте под мальчишку!»

Короткие крылья волос я помню,
Метущиеся между звезд. — Я помню
Короткие крылья
Под звездною пылью,
И рот от усилья сведенный,
— Сожженный! —
И все сухожилья —
Руки.

Смеженные вежды
И черный — промежду —
Свет.
Не гладя, а режа
По бренной и нежной
Доске — вскачь
Всё выше и выше,
Не слыша
Палач — хрипа,
Палач — хруста
Костей.
— Стой!
Жилы не могут!
Коготь
Режет живую плоть!
Господь, ко мне!..

То на одной струне
Этюд Паганини.

Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
— Не жалейте! Всё сбылось,
Всё в груди слилось и спелось.

Спелось — как вся даль слилась
В стонущей трубе окрайны.
Господи! Душа сбылась:
Умысел твой самый тайный.

* * *

Несгорающую соль
Дум моих — ужели пепел
Фениксов отдам за смоль
Временных великолепий?

Да и ты посеребрел,
Спутник мой! К громам и дымам,
К молодым сединам дел —
Дум моих причти седины.

Горделивый златоцвет,
Роскошью своей не чванствуй:
Молодым сединам бед
Лавр пристал — и дуб гражданский.