Стихи о сестре

Обеих вас я видел вместе —
И всю тебя узнал я в ней…
Та ж взоров тихость, нежность гласа,
Та ж прелесть утреннего часа,
Что веяла с главы твоей!..
И все, как в зеркале волшебном,
Все обозначилося вновь:
Минувших дней печаль и радость,
Твоя утраченная младость,
Моя погибшая любовь!..

Как по-разному осуществляют
равные возможности они!
Словно их столетья разделяют,
словно так и было искони.

Каждая другую втихомолку
хочет поддержать, — но вновь и вновь
нет обеим друг от друга толку:
их несовместима кровь.

И когда они тропой знакомой
бродят рядом, кажется на миг,
будто каждая другой ведома.
Ах, походки разные у них!

Ты – словно луч в потёмках,
Ты вся – надежды свет.
Милей тебя, сестрёнка,
В туманном мире нет.
Хочу, чтоб сердца пламень
Согрел твои мечты.
Пусть пляшут под ногами
Цветы, цветы, цветы.

Сосна-сосна-сосёнка,
Стройна и зелена…
Сестра-сестра-сестрёнка,
В кого ты влюблена?
Сосна-сосна-сосёнка,
Стройна и зелена…
Сестра-сестра-сестрёнка,
Ты у меня одна!

Но, как в реке воронка,
Изменчива судьба.
Придёт беда, сестрёнка, –
Я выручу тебя.
Пью за любовь и смелость,
За счастье впереди,
Чтоб всё сбылось и спелось
На жизненном пути.

Ты – словно день погожий,
И знает вся родня,
Как мы с тобой похожи,
Но ты милей меня.
Ах, рвётся там, где тонко –
Неоднозначна жизнь.
Сестра моя, сестрёнка,
За брата помолись!

Их две сестры. Одна от неба,
А та, другая, от земли.
Я тщетно жду, какую мне бы
Дать боги случая могли.

Вот ту, которая от неба,
Иль ту, другую, от земли?

Одна, как статуя мадонны,
Ну а другая, как вертеп.
И я вздыхаю сокрушенно,
В которую влюбиться мне б.

Вот в ту, что статуя мадонны,
Иль в ту, другую, что вертеп?

Но та, что статуя мадонны,
И эта, что наоборот,
Вдруг улыбнулись мне влюбленно.
С тех пор сам черт не разберет,

Где та, что статуя мадонны,
И эта, что наоборот!

Взгляните внимательно и если возможно — нежнее.
И если возможно — подольше с неё не сводите очей
Она перед вами — дитя с ожерельем на шее
И локонами до плечей.

В ней — всё, что вы любите, всё, что, летя вокруг света
Вы уже не догоните — как поезда ни быстры.
Во мне говорят не влюблённость поэта
И не гордость сестры.

Зовут её Ася: но лучшее имя ей — пламя,
Которого не было, нет и не будет вовеки ни в ком.
И помните лишь, что она не навек перед вами.
Что все мы умрём…

Дремлют гранитные скалы, викингов приют опустевший,
Мрачные сосны одели их твердую темную грудь
Скорбь в небесах разлита, точно грусть о мечте отлетевшей,
Ночь без Луны и без звезд бесшумно свершает свой путь.
Ластится к берегу Море волной шаловливо-беспечной,
Сердце невольно томится какою-то странной тоской:
Хочется слиться с Природой, прекрасной, гигантской, и вечной,
Хочется капелькой быть в безграничной пучине морской.

— Брат, над лугом ты трубишь
В свою золотую трубу.
Если меня ты любишь,
Скажи мне мою судьбу.

— Быть тебе вечно со мною,
И всегда быть белой, сестра.
Тебе уготован Луною
Путь серебра.

Если в часах — ты минуты
Захочешь, минуты одной,
На горы пойдешь ты круты,
В замок, где сон ледяной.

Если в минуте — минутней,
Воздушней захочешь быть,
Я буду с весною и с лютней,
И тебя научу любить.

Если ты птиц захочешь,
Голубей тебе дам, лебедей.
Если наряд свой омочишь,
Это брызги небесных дождей.

Если цветов захочешь,
Я тебе ландыш найду.
— Брат, ты нежно пророчишь,
А если я к Солнцу пойду?

— Если ты не боишься жгучих
Праздников вешней игры,
Иди, на превыспренних кручах
Я тебе приготовил шатры.

— Я белая, так, я белее,
Чем лилия тихих вод.
Но ты золотишься, и, рдея,
Поешь, твой голос зовет.

— Я зову на высокие выси,
Я зову до исподних глубин.
Я огонь в вековом кипарисе,
Я в пещерах полночных рубин.

— Зачем же тебе золотое,
Скажи, а белое — мне?
— Чтоб быть нам счастливее вдвое,
Чтобы Солнце сияло — Луне.

Друзья, вы говорили о героях,
Глядевших смерти и свинцу в глаза.
Я помню мост,
сраженье над рекою,
Бойцов, склонившихся над раненой сестрою.
Я вам хочу о ней сегодня рассказать.
Как описать ее?
Обычная такая.
Запомнилась лишь глаз голубизна.
Веселая, спокойная, простая,
Как ветер в жаркий день,
являлась к нам она.
Взглянули б на нее, сказали бы: девчонка!
Такой на фронт? Да что вы! Убежит.
И вот она в бою,
и мчатся пули звонко,
И от разрывов воздух дребезжит.
Усталая, в крови, в разорванной шинели,
Она ползет сквозь бой,
сквозь черный вой свинца.
Огонь и смерть проносятся над нею,
Страх за нее врывается в сердца,
В сердца бойцов, привыкших храбро биться.
Она идет сквозь смертную грозу,
И шепчет раненый:
— Сестра моя, сестрица,
Побереги себя. Я доползу. —
Но не боится девушка снарядов;
Уверенной и смелою рукой
Поддержит, вынесет бойца — и рада,
И отдохнет чуть-чуть — и снова в бой.
Откуда в маленькой, скажите, эта сила?
Откуда смелость в ней, ответьте мне, друзья?
Какая мать такую дочь взрастила?
Ее взрастила Родина моя!
Сейчас мы говорили о героях,
Глядевших смерти и свинцу в глаза.
Я помню мост,
сраженье над рекою,
Бойцов, склонившихся над раненой сестрою.
Как я смогу об этом рассказать!
На том мосту ее сразил осколок.
Чуть вздрогнула она, тихонько прилегла.
К ней подошли бойцы, она сказала: — Скоро…
И улыбнулась нам, и умерла.
Взглянули б на нее, сказали бы: девчонка!
Такой на фронт? Да что вы! Убежит.
И вот грохочет бой,
и мчатся пули звонко.
В земле, в родной земле теперь она лежит.
И имени ее узнать мы не успели,
Лишь взгляд запомнили,
светивший нам во мгле.
Усталая, в крови, в разорванной шинели,
Она лежит в украинской земле.
Мне горе давит грудь,
печаль моя несметна,
Но гордость за нее горит в душе моей.
Да, тот народ велик
и та страна бессмертна,
Которая таких рождает дочерей!
Так пусть по свету пролетает песня,
Летит во все моря,
гремит в любом краю,
Песнь о моей сестре,
о девушке безвестной,
Отдавшей жизнь за Родину свою.
1941

Запах мыла, уютный и острый,
Всюду — пар, и вода, и белье…
В комнатушке беседуют сестры
Про житье,
Про бытье…

Над корытом склонясь и стирая,
Раскрасневшись, как мак, от жары,
Смотрит искоса младшая Рая
На изящное платье сестры.
Лида — в новеньком, и перед Лидой
Стыдно ей за белье, за старье…

— Райка, милая! Ты не завидуй!
Не гляди так на платье мое…
У Сергея — опять увлеченье.
Он подолгу не любит скучать.
Ты не знаешь, какое мученье
Видеть все — и терпеть… и молчать!
Каждый день я их вместе встречаю…
Ну, скажи, разве можно так жить?
Остается позвать ее к чаю
И заставить меня ей служить!
Он является с нею открыто
И вчера пропадал до утра…-
И, поднявши лицо от корыта,
Смотрит нежно на Лиду сестра.
— Что мне делать? Уйти? Я хотела!
Ну, уйду, — а кому я нужна?
Скажут: «Что вы умеете делать?
Специальность какая?» Жена!
Я беспомощна, милая Райка!
Десять лет отдала я ему…
Кто я? Даже не домохозяйка,
Он мне не дал прийти ни к чему!
Не завидуй! Пускай от работы
Ноют руки твои день и ночь,
Ты без платьев сидишь… Но зато ты…
Но зато у тебя муж и дочь!
У тебя есть семья…
А я…-
И, замазавшись в мыльном объятье,
Лида крепко целует сестру.
— Что ты, Лидка! Испортишь все платье!
Ах, какая! Ну, дай я сотру!

Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.

У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.

Что в мае, когда поездов расписанье
Камышинской веткой читаешь в купе,
Оно грандиозней святого писанья
И черных от пыли и бурь канапе.

Что только нарвется, разлаявшись, тормоз
На мирных сельчан в захолустном вине,
С матрацев глядят, не моя ли платформа,
И солнце, садясь, соболезнует мне.

И в третий плеснув, уплывает звоночек
Сплошным извиненьем: жалею, не здесь.
Под шторку несет обгорающей ночью
И рушится степь со ступенек к звезде.

Мигая, моргая, но спят где-то сладко,
И фата-морганой любимая спит
Тем часом, как сердце, плеща по площадкам,
Вагонными дверцами сыплет в степи.

Лето 1917

Благоволите, сестра и сестра,
дочери Елизавета и Анна,
не шелохнуться! О, как еще рано,
как неподвижен канун волшебства!
Елизавета и Анна, ни-ни,
не понукайте мгновенья, покуда
медленный бег неизбежного чуда
сам не настигнет крыла беготни.

Близится тройки трехглавая тень,
Пущий минует сугробы и льдины.
Елизавета и Анна, едины
миг предвкушенья и возраст детей.

Смилуйся, немилосердная мать!
Зверь добродушный, пришелец желанный,
сжалься над Елизаветой и Анной,
выкажи вечнозеленую масть.

Елизавета и Анна, скорей!
Все вам верну, ничего не отнявши.
Грозно живучее шествие наше
медлит и ждет у закрытых дверей.

Пусть посидит взаперти благодать,
изнемогая и свет исторгая.
Елизавета и Анна, какая
радость — мучительно радости ждать!

Древо взирает на дочь и на дочь.
Надо ль бедой расплатиться за это?
Или же, Анна и Елизавета,
так нам сойдет в новогоднюю ночь?

Жизнь, и страданье, и все это — ей,
той, чьей свечой мы сейчас осиянны.
Кто это?
Елизаветы и Анны
крик: — Это ель! Это ель! Это ель!

Милой меня называл он вчера —
В зеркале точно себя я не вижу?!
Боже, зачем хороша так сестра,
Что перед ней я себя ненавижу!

Голос его, прерываясь, дрожал;
Даже в сердцах я его проводила,—
Образ сестры предо мною стоял…
Так я всю ночь по аллее ходила.

В спальню вошла я; она уж спала.
Месяц ей кудри осыпал лучами.
Я не могла устоять — подошла
И, наклонясь, к ней прильнула устами.

Как хороша, как светла и добра!
Нет, и сравненьем ее не обижу!
Милой меня называл он вчера —
В зеркале точно себя я не вижу?!

В доме появилась
Младшая сестричка.
Целый день воркует
Маленькая птичка.
Как назвать сестренку,
Придумать не могу.
Может быть, Аленка?
Она в ответ: «У-гу!»
Подрастает снами
Младшая сестричка.
Вот уже ей мама
Заплела косички.
Научу сестренку
Петь и танцевать
И букварь мой звонко
По слогам читать.

Я свою сестренку Лиду
Никому не дам в обиду!
Я живу с ней очень дружно,
Очень я её люблю.
А когда мне будет нужно,
Я и сам ее побью.

О Дельвиге писал наш Александр,
О черепе выласкивал он
Строки.
Такой прекрасный и такой далекий,
Но все же близкий,
Как цветущий сад!

Привет, сестра!
Привет, привет!
Крестьянин я иль не крестьянин?!
Ну как теперь ухаживает дед
За вишнями у нас, в Рязани?

Ах, эти вишни!
Ты их не забыла?
И сколько было у отца хлопот,
Чтоб наша тощая
И рыжая кобыла
Выдергивала плугом корнеплод.

Отцу картофель нужен.
Нам был нужен сад.
И сад губили,
Да, губили, душка!
Об этом знает мокрая подушка
Немножко… Семь…
Иль восемь лет назад.

Я помню праздник,
Звонкий праздник мая.
Цвела черемуха,
Цвела сирень.
И, каждую березку обнимая,
Я был пьяней,
Чем синий день.

Березки!
Девушки-березки!
Их не любить лишь может тот,
Кто даже в ласковом подростке
Предугадать не может плод.

Сестра! Сестра!
Друзей так в жизни мало!
Как и на всех,
На мне лежит печать…
Коль сердце нежное твое
Устало,
Заставь его забыть и замолчать.

Ты Сашу знаешь.
Саша был хороший.
И Лермонтов
Был Саше по плечу.
Но болен я…
Сиреневой порошей
Теперь лишь только
Душу излечу.

Мне жаль тебя.
Останешься одна,
А я готов дойти
Хоть до дуэли.
«Блажен, кто не допил до дна»1
И не дослушал глас свирели.

Но сад наш!..
Сад…
Ведь и по нем весной
Пройдут твои
Заласканные дети.
О!
Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили…

Чудаки на свете.