Сестра моя! Коль имя есть святей,
Тебе я дам его, как зов приветный.
Хоть разделяет нас простор морей,
Не слез прошу, а нежности ответной.
Где б ни был я, ты для души моей —
Луч сожаленья, сладостный, заветный.
Две цели мне оставлены судьбой:
Для странствий — мир, очаг и кров — с тобой.
Что странствия? О, лишь бы цель вторая
Дала мне гавань радости. Но вот
Мы разошлись, твоя судьба другая,
И уз ее твой брат не разорвет.
Капризен суд судьбы: он, повторяя
Удел отцов, к беде меня ведет.
Гул непогоды дед встречал на море,
А я на суше — непокой и горе.
Когда, внук моряка, я средь других
Стихий спознался с бурей мировою
И погибал на рифах потайных,
Не видимых, не обойденных мною, —
Моя вина. Не тратя слов пустых,
Защитою ошибок не прикрою.
Плывя, я знал, что рок грозит бедой, —
Своих несчастий верный рулевой.
На мне вина. Вся жизнь моя — расплата;
Мой каждый день глухой борьбой чреват,
И, омрачив дар бытия богатый,
Судьба иль воля без путей кружат.
Не хватит сил — казалось мне когда-то,
Из бренных уз я вырваться был рад.
Теперь не так. Я жду — пусть жизнь продлится:
Я посмотрю — чему еще случиться?
Хоть я и молод, но не раз видал
Надменных царств и королевств крушенье.
И понял я: о, как ничтожно мал
Поток моих тревог, что мчал в кипенье
И в ярости свой дикий, пенный вал!
Скажу теперь я, обретя терпенье,
Что мы недаром груз скорбей своих
Несем — хотя бы ради них самих.
То вызов ли неласковой судьбине,
Отчаянье ль, что за бедой идет,
Как и она, со мной сдружившись ныне,
Иль чистый воздух солнечных высот
(Легко порой ничтожнейшей причине
Придать нам сил, чтоб сбросить тяжкий гнет).
Но я теперь покою странно предан,
Что в дни затишья не был мной изведан.
Как в детстве, на ручей, лужайку, сад
Смотрю со свежим чувством, умиленно.
Они о тех местах мне говорят,
Где я до школы жил. Вновь покоренный,
Я узнаю природы ясный взгляд,
Его встречаю, сердцем размягченный,
И чудится: влюбленным сердцу быть,
Хоть, как тебя, вовек не полюбить.
Здесь сладостный источник размышленья
В красотах Альп раскинулся у ног.
Пусть краток миг восторгов, восхищенья —
Глубоких чувств нас увлечет поток.
Я не заброшен: глушь уединенья
Дала мне все, чего желать я мог.
Вид озера великолепен. Все же
Скромнее наше, но душе дороже.
О, если б ты была со мной! Но я
Безумен, вновь желание лелея, —
Уединенье славит кисть моя,
Его ль предам, о прошлом сожалея?
Их много — сожалений, но, тая
Их в скрытном сердце, замолчу скорее:
Для философии — отлива час,
Прилив печали встал слезой у глаз.
Я вспомнил озеро у замка. Годы
Покажут, сохраню ль его навек.
Хотя прекрасны Леманские воды,
Мне не забыть столь милый сердцу брег.
Разрушить память мне должны невзгоды,
Чтоб образ твой или его поблек,
Хоть разлучен со всем, что б ни любил я,
Все потерял иль с болью уступил я.
Дары земли раскрыты предо мной,
Возьму один — природы щедрой краски.
Сливаясь с небом, я вкушу покой,
Познаю солнца нежащие ласки;
Отбросив груз апатии немой,
Природы лик увижу я без маски.
Она мне друг. Пусть будет и сестрой,
Пока опять не свижусь я с тобой.
В себе все чувства укрощу я строго,
Но это — нет: все радует мой взор,
Как утро жизни, у ее порога.
О, если бы, толпе наперекор,
Я шел всегда той утренней дорогой,
Я был бы праведней, чем до сих пор,
Я дремлющим страстям не нес бы дани.
Ты слез не знала бы, а я страданий.
Я ложность честолюбия постиг.
Любовь и слава? Рос я вместе с ними,
Они пришли, хоть не искал я их,
И дали все, что были в силах, — имя.
Все ж не они венец забот моих,
Я был знаком с исканьями иными.
Все позади, покончено с борьбой,
К обманутым причислен я судьбой.
С меня в грядущем даже рок жестокий
Потребует лишь крохи прежних сил:
Я пережил намного жизни сроки —
Затем, что много в жизни пережил.
Бессменно бодрствуя, удел высокий
Я нес и сном огня не угасил.
Весь путь мой — четверть века, но хватило
Его бы и на век Мафусаила.
Приму все то, что даст остаток дней.
Благодарю года, что подарили
И счастья краткий миг душе моей
Среди борьбы, в тщете моих усилий.
И в настоящем я не стал черствей,
И свежесть чувств мне судьбы сохранили.
Гляжу вокруг: глубоких мыслей строй
Склоняется пред вечной красотой.
Сестра моя! Уверен, дорогая,
В твоем я сердце, как и ты в моем.
Мы не откажемся, сердца сплетая,
От этих уз. И, вместе ль мы живем,
Иль разлучает нас судьба слепая, —
Мы об руку к закату дней придем.
Смерть медленно иль быстро подкрадется —
Связь первых дней последней оборвется.
Мои мечты стремятся вдаль,
Где слышны вопли и рыданья,
Чужую разделить печаль
И муки тяжкого страданья.
Я там могу найти себе
Отраду в жизни, упоенье,
И там, наперекор судьбе,
Искать я буду вдохновенья.
Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка,
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо.
Так мы далеки и так не схожи —
Ты молодая, а я все прожил.
Юношам счастье, а мне лишь память
Снежною ночью в лихую замять.
Я не заласкан — буря мне скрипка.
Сердце метелит твоя улыбка.
Пускай я порою от спирта вымок,
Пусть сердце слабеет, тускнеют очи,
Но, Гурвич! взглянувши на этот снимок,
Ты вспомни меня и «Бакинский рабочий».
Не знаю, мой праздник иль худший день их,
Мы часто друг друга по-сучьи лаем,
Но если бы Фришберг давал всем денег,
Тогда бы газета была нам раем.
Думы печальные, думы глубокие,
Горькие думы, думы тяжелые,
Думы, от счастия вечно далекие,
Спутники жизни моей невеселые!
Думы — родители звуков мучения,
Думы несчастные, думы холодные,
Думы — источники слез огорчения,
Вольные думы, думы свободные!
Что вы терзаете грудь истомлённую,
Что заграждаете путь вы мне мой?..
Что возбуждаете силу сломлённую
Вновь на борьбу с непроглядною тьмой?
Не поддержать вам костра догоревшего,
Искры потухшие… Поздно, бесплодные.
Не исцелить сердца вам наболевшего,
Думы больные, без жизни, холодные!
Не жалею вязи дней прошедших,
Что прошло, то больше не придет.
И луна, как солнце сумасшедших,
Тихо ляжет в голубую водь…
Не видать за туманною далью,
Что там будет со мной впереди,
Что там… счастье, иль веет печалью,
Или отдых для бедной груди.
Или эти седые туманы
Снова будут печалить меня,
Наносить сердцу скорбные раны
И опять снова жечь без огня.
Но сквозь сумрак в туманной дали?
Загорается, вижу, заря;
Это смерть для печальной земли,
Это смерть, но покой для меня.
И надо мной звезда горит,
Но тускло светится в тумане,
И мне широкий путь лежит,
Но он заросший весь в бурьяне.
И мне весь свет улыбки шлет,
Но только полные презренья,
И мне судьба привет несет,
Но слезы вместо утешенья.
И так всегда. За пьяною пирушкой,
Когда свершается всех дней круговорот,
Любой из нас, приподнимая кружку,
В нее слезу нечаянно прольет.
Мы все устали. Да, устали очень.
И потому наш голос за тобой —
За васильковые, смеющиеся очи
Над недовольною и глупою судьбой.
Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело
Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?
Не шуми, осина, не пыли, дорога.
Пусть несется песня к милой до порога.
Пусть она услышит, пусть она поплачет.
Ей чужая юность ничего не значит.
Ну, а если значит — проживет не мучась.
Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?
Лейся, песня, пуще, лейся, песня звяньше.
Все равно не будет то, что было раньше.
За былую силу, гордость и осанку
Только и осталась песня под тальянку.
Пил я водку, пил я виски,
Только жаль, без вас, Быстрицкий.
Нам не нужно адов, раев,
Только б Валя жил Катаев.
Потому нам близок Саша,
Что судьба его как наша.
Отрывок из поэмы
При луне хороша одна,
При солнце зовет другая.
Не пойму я, с какого вина
Захмелела душа молодая?
Вот такой, какой есть,
Никому ни в чем не уважу,
Золотою плету я песнь,
А лицо иногда в сажу.
Говорят, что я большевик.
Да, я рад зауздать землю.
О, какой богомаз мои лик
Начертил, грозовице внемля?
Пусть Америка, Лондон пусть…
Разве воды текут обратно?
Это пляшет российская грусть,
На солнце смывая пятна.
Перо не быльница,
Но в нем есть звон.
Служи, чернильница,
Лесной канон.
О мати вечная,
Святой покров.
Любовь заречная —
Без слов.
Я ль виноват, что я поэт
Тяжелых мук и горькой доли,
Не по своей же стал я воле —
Таким уж родился на свет.
Я ль виноват, что жизнь мне не мила,
И что я всех люблю и вместе ненавижу,
И знаю о себе, чего еще не вижу,—
Ведь этот дар мне муза принесла.
Я знаю — в жизни счастья нет,
Она есть бред, мечта души больной,
И знаю — скучен всем напев унылый мой,
Но я не виноват — такой уж я поэт.