Баллады Василия Жуковского

Из Шиллера.

Всё в обители Приама
Возвещало брачный час:
Запах роз и фимиама,
Гимны дев и лирный глас.
Спит гроза минувшей брани,
Щит, и меч, и конь забыт,
Облечен в пурпурны ткани
С Поликсеною Пелид.

Девы, юноши четами
По узорчатым коврам,
Украшенные венками,
Идут веселы во храм;
Стогны дышат фимиамом;
В злато царский дом одет;
Снова счастье над Пергамом…
Для Кассандры счастья нет.

Уклоняясь от лирных звонов,
Нелюдима и одна,
Дочь Приама в Аполлонов
Древний лес удалена.
Сводом лавров осененна,
Сбросив жрический покров,
Провозвестница священна
Так роптала на богов:

«Там шумят веселья волны;
Всем душа оживлена;
Мать, отец надеждой полны;
В храм сестра приведена.
Я одна мечты лишенна;
Ужас мне – что радость там;
Вижу, вижу: окрыленна
Мчится Гибель на Пергам.

Вижу факел – он светлеет
Не в Гименовых руках;
И не жертвы пламя рдеет
На сгущенных облаках;
Зрю пиров уготовленье…
Но… горе, по небесам,
Слышно бога приближенье,
Предлетящего бедам.

И вотще моё стенанье,
И печаль моя мне стыд:
Лишь с пустынями страданье
Сердце сирое делит.
От счастливых отчужденна,
Веселящимся позор,
Я тобой всех благ лишенна,
О предведения взор!

Что Кассандре дар вещанья
В сем жилище скромных чад
Безмятежного незнанья,
И блаженных им стократ?
Ах! почто она предвидит
То, чего не отвратит?..
Неизбежное приидет,
И грозящее сразит.

И спасу ль их, открывая
Близкий ужас их очам?
Лишь незнанье – жизнь прямая;
Знанье – смерть прямая нам.
Феб, возьми твой дар опасный,
Очи мне спеши затмить;
Тяжко истины ужасной
Смертною скуделью быть…

Я забыла славить радость,
Став пророчицей твоей.
Слепоты погибшей сладость
Мирный мрак минувших дней,
С вами скрылись наслажденья!
Он мне будущее дал,
Но веселие мгновенья
Настоящего отнял.

Никогда покров венчальный
Мне главы не осенит:
Вижу факел погребальный;
Вижу: ранний гроб открыт.
Я с родными скучну младость
Всю утратила в тоске –
Ах, могла ль делить их радость,
Видя скорбь их вдалеке?

Их ласкает ожиданье;
Жизнь, любовь передо мной;
Всё окрест – очарованье –
Я одна мертва душой.
Для меня весна напрасна;
Мир цветущий пуст и дик…
Ах! сколь жизнь тому ужасна,
Кто во глубь её проник!

Сладкий жребий Поликсены!
С женихом рука с рукой,
Взор, любовью распаленный,
И, гордясь сама собой,
Благ своих не постигает:
В сновидениях златых
И бессмертья не желает
За один с Пелидом миг.

И моей любви открылся
Тот, кого мы ждём душой:
Милый взор ко мне стремился,
Полный страстною тоской…
Но – для нас перед богами
Брачный гимн не возгремит;
Вижу: грозно между нами
Тень стигийская стоит.

Духи, бледною толпою
Покидая мрачный ад,
Вслед за мной и предо мною,
Неотступные, летят;
В резвы юношески лики
Вносят ужас за собой;
Внемля радостные клики,
Внемлю их надгробный вой.

Там сокрытый блеск кинжала;
Там убийцы взор горит;
Там невидимого жала
Яд погибелью грозит.
Всё предчувствуя и зная,
В страшный путь сама иду:
Ты падёшь, страна родная;
Я в чужбине гроб найду…»

И слова ещё звучали…
Вдруг… шумит священный лес…
И эфиры глас примчали:
«Пал великий Ахиллес!»
Машут Фурии змиями,
Боги мчатся к небесам…
И карающий громами
Грозно смотрит на Пергам.

В излучине долины сокровенной,
Там, где блестит под рощею поток,
?Стояла хижина, смиренный
?Покоя уголок.

Эльвина там красавица таилась, —
В ней зрела мать подпору дряхлых дней,
?И только об одном молилась:
?«Все блага жизни ей».

Как лилия была чиста душою,
И пламенел румянец на щеках —
?Так разливается весною
?Денница в облаках.

Всех юношей Эльвина восхищала;
Для всех подруг красой была страшна,
?И, чудо прелестей, не знала
?Об них одна она.

Пришел Эдвин. Без всякого искусства
Эдвинова пленяла красота:
?В очах веселых пламень чувства,
?А в сердце простота.

И заключен святой союз сердцами:
Душе легко в родной душе читать;
?Легко, что сказано очами,
?Устами досказать.

О! сладко жить, когда душа в покое
И с тем, кто мил, начав, кончаешь день;
?Вдвоем и радости все вдвое…
?Но ах! они как тень.

Лишь золото любил отец Эдвина;
Для жалости он сердца не имел;
?Эльвине же дала судьбина
?Одну красу в удел.

С холодностью смотрел старик суровый
На их любовь — на счастье двух сердец.
?«Расстаньтесь!» — роковое слово
?Сказал он наконец.

Увы, Эдвин! В какой борьбе в нем страсти!
И ни одной нет силы победить…
?Как не признать отцовской власти?
?Но как же не любить?

Прелестный вид, пленительные речи,
Восторг любви — все было только сон;
?Он розно с ней; он с ней и встречи
?Бояться осужден.

Лишь по утрам, чтоб видеть след Эльвины,
Он из кустов смотрел, когда она
?Шла по излучине долины,
?Печальна и одна;

Или, когда являя месяц роги
Туманный свет на рощи наводил,
?Он, грустен, вдоль большой дороги
?До полночи бродил.

Задумчивый, он часто по кладбищу
При склоне дня ходил среди крестов:
?Его тоске давало пищу
?Спокойствие гробов.

Знать, гроб ему предчувствие сулило!
Уже ланит румяный цвет пропал;
?Их горе бледностью покрыло…
?Несчастный увядал.

И не спасут его младые леты;
Вотще в слезах над ним его отец;
?Вотще и вопли и обеты!..
?Всему, всему конец.

И молит он: «Друзья, из сожаленья!..
Хотя бы раз мне на нее взглянуть!..
?Ах! дайте, дайте от мученья
?При ней мне отдохнуть».

Она пришла; но взор любви всесильный
Уже тебя, Эдвин, не воскресит:
?Уже готов покров могильный,
?И гроб уже открыт.

Смотри, смотри, несчастная Эльвина,
Как изменил его последний час:
?Ни тени прежнего Эдвина;
?Лик бледный, слабый глас.

В знак верности он подает ей руку
И на нее взор томный устремил:
?Как сильно вечную разлуку
?Сей взор изобразил!

И в тьме ночной, покинувши Эдвина,
Домой одна вблизи кладбища шла,
?Души не чувствуя, Эльвина;
?Кругом густела мгла.

От севера подъемлясь, ветер хладный
Качал, свистя во мраке, дерева;
?И выла на стене оградной
?Полночная сова.

И вся душа в Эльвине замирала;
И взор ее во всем его встречал;
?Казалось — тень его летала;
?Казалось — он стонал.

Но… вот и въявь уж слышится Эльвине:
Вдали провыл уныло тяжкий звон;
?Как смерти голос, по долине
?Промчавшись, стихнул он.

И к матери без памяти вбежала —
Бледна, и свет в очах ее темнел.
?«Прости, все кончилось! (сказала) —
?Мой ангел улетел!

Благослови… зовут… иду к Эдвину…
Но для тебя мне жаль покинуть свет».
?Умолкла… мать зовет Эльвину…
?Эльвины больше нет.

«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнёт с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой.
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».

Так царь возгласил и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»

Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье — на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»

И все безответны… вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперёд;
Он снял епанчу и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладёт…
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»

И он подступает к наклону скалы,
И взор устремил в глубину…
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались, и пена кипела,
Как будто гроза, наступая, ревела.

И воет, и свищет, и бьёт, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнём,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет…
Не море ль из моря извергнуться хочет?

И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось чёрною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощённого чрева;
И глубь застонала от грома и рева.

И он, упредя разъярённый прилив,
Спасителя-бога призвал…
И дрогнули зрители, все возопив, —
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла —
Его не спасёт никакая уж сила.

Над бездной утихло… в ней глухо шумит…
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Всё тише и тише на дне её воет…
И сердце у всех ожиданием ноет.

«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! —
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.

Немало судов, закружённых волной,
Глотала её глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С её неприступного дна…»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалёкой.

И воет, и свищет, и бьёт, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнём,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом…
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.

Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной…
Мелькнула рука и плечо из волны…
И борется, спорит с волной…
И видят — весь берег потрясся от клича —
Он левою правит, а в правой добыча.

И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет…
И каждый с весельем «Он жив! — повторял. —
Чудеснее подвига нет!
Из тёмного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважной».

Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царёвым ногам он упал
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струёй винограда;
И в сладость была для него та награда.

«Да здравствует царь! Кто живёт на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле…
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.

Стрелою стремглав полетел я туда…
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлёк
Меня в глубину с непонятною силой…
И страшно меня там кружило и било.

Но богу молитву тогда я принёс,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утёс
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.

И смутно всё было внизу подо мной,
В пурпуровом сумраке там,
Всё спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.

Я видел, как в чёрной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.

И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Один меж чудовищ, с любящей душой,
Во чреве земли глубоко,
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немого.

И я содрогался… вдруг слышу: ползёт
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот…
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомёта порывом».

Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».

То слыша, царевна, с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж должно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пАжа младова».

Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».

В нём жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны…

Утихнула бездна… и снова шумит…
И пеною снова полна…
И с трепетом в бездну царевна глядит…
И бьёт за волною волна…
Приходит, уходит волна быстротечно —
А юноши нет и не будет уж вечно.
Перевод баллады Шиллера «Водолаз» с корректировками автора.

День багрянил, померкая,
?Скат лесистых берегов;
Ре?ин, в зареве сияя,
?Пышен тёк между холмов.

Он летучей влагой пены
?Замок Аллен орошал;
Терема? зубчаты стены
?Он в потоке отражал.

Девы красные толпою
?Из растворчатых ворот
Вышли на? берег — игрою
?Встретить месяца восход.

Вдруг плывёт, к ладье прикован,
?Белый лебедь по реке;
Спит, как будто очарован,
?Юный рыцарь в челноке.

Алым парусом играет
?Легкокрылый ветерок,
И ко брегу приплывает
?С спящим рыцарем челнок.

Белый лебедь встрепенулся,
??Распустил криле свои;
Дивный плаватель проснулся —
?И выходит из ладьи.

И по Реину обратно
?С очарованной ладьёй
По?плыл тихо лебедь статный
?И сокрылся из очей.

Рыцарь в замок Аллен входит:
?Всё в нём прелесть — взор и стан;
В изумленье всех приводит
?Красотою Адельстан.

Меж красавицами Лора
?В замке Аллене была
Видом ангельским для взора,
?Для души душой мила.

Графы, герцоги толпою
?К ней стеклись из дальних стран —
Но умом и красотою
?Всех был краше Адельстан.

Он у всех залог победы
?На турнирах похищал;
Он вечерние беседы
?Всех милее оживлял.

И приветны разговоры
?И приятный блеск очей
Влили нежность в сердце Лоры —
?Милый стал супругом ей.

Исчезает сновиденье —
?Вслед за днями мчатся дни:
Их в сердечном упоенье
?И не чувствуют они.

Лишь случается порою,
?Что, на воды взор склонив,
Рыцарь бродит над рекою,
?Одинок и молчалив.

Но при взгляде нежной Лоры
?Возвращается покой;
Оживают тусклы взоры
?С оживленною душой.

Невидимкой пролетает
?Быстро время — наконец,
Улыбаясь, возвещает
?Другу Лора: «Ты отец!»

Но безмолвно и уныло
?На младенца смотрит он,
«Ах! — он мыслит, — ангел милый,
?Для чего ты в свет рождён?»

И когда обряд крещенья
?Патер должен был свершить,
Чтоб водою искупленья
?Душу юную омыть:

Как преступник перед казнью,
?Адельстан затрепетал;
Взор наполнился боязнью;
?Хлад по членам пробежал.

Запинаясь, умоляет
?День обряда отложить.
«Сил недуг меня лишает
?С вами радость разделить!»

Солнце спряталось за гору;
?Окропился луг росой;
Он зовет с собою Лору,
?Встретить месяц над рекой.

«Наш младенец будет с нами:
?При дыханье ветерка
Тихоструйными волнами
?Усыпит его река».

И пошли рука с рукою…
?День на хо?лмах догорал;
Молча, сумрачен душою,
?Рыцарь сына лобызал.

Вот уж поздно; солнце село;
?Отуманился поток;
Чёрен берег опустелый;
?Холодеет ветерок.

Рыцарь всё молчит, печален;
?Всё идёт вдоль по реке;
Лоре страшно; замок Аллен
?С час как скрылся вдалеке.

«Поздно, милый; уж седеет
?Мгла сырая над рекой;
С вод холодный ветер веет;
?И дрожит младенец мой».

«Тише, тише! Пусть седеет
?Мгла сырая над рекой;
Грудь моя младенца греет;
?Сладко спит младенец мой».

«Поздно, милый; поневоле
?Страх в мою теснится грудь;
Месяц бледен; сыро в поле;
?Долог нам до замка путь».

Но молчит, как очарован,
?Рыцарь, глядя на реку?…
Лебедь там плывёт, прикован
?Лёгкой цепью к челноку.

Лебедь к берегу — и с сыном
?Рыцарь сесть в челнок спешит;
Лора вслед за паладином;
?Обомлела и дрожит.

И, осанясь, лебедь статный
?Легкой цепию повлёк
Вдоль по Реину обратно
?Очарованный челнок.

Небо в Реине дрожало,
?И луна из дымных туч
На ладью сквозь парус алый
?Проливала тёмный луч.

И плывут они, безмолвны;
?За кормой струя бежит;
Тихо плещут в лодку волны;
?Парус вздулся и шумит.

И на береге молчанье;
?И на месяце туман;
Лора в робком ожиданье;
?В смутной думе Адельстан.

Вот уж ночи половина:
?Вдруг… младенец стал кричать,
«Адельстан, отдай мне сына!» —
?Возопила в страхе мать.

«Тише, тише; он с тобою.
?Скоро… ах! кто даст мне сил?
Я ужасною ценою
?За блаженство заплатил.

Спи, невинное творенье;
?Мучит душу голос твой;
Спи, дитя; ещё мгновенье,
?И навек тебе покой».

Лодка к брегу — рыцарь с сыном
?Выйти на берег спешит;
Лора вслед за паладином,
?Пуще млеет и дрожит.

Страшен берег обнажённый;
?Нет ни жила, ни древес;
Чёрен, дик, уединённый,
?В стороне стоит утёс.

И пещера под скалою —
?В ней не зрело око дна;
И чернеет пред луною
?Страшным мраком глубина.

Сердце Лоры замирает;
?Смотрит робко на утёс.
Звучно к бездне восклицает
?Паладин: «Я дань принес».

В бездне звуки отравились;
?Отзыв грянул вдоль реки;
Вдруг… из бездны появились
?Две огромные ру?ки.

К ним приблизил рыцарь сына…
?Цепенеющая мать,
Возопив, у паладина
?Жертву бросилась отнять

И воскликнула: «Спаситель!..»
?Глас достигнул к небесам:
Жив младенец, а губитель
?Ниспровергнут в бездну сам.

Страшно, страшно застонало
?В грозных сжавшихся когтях…
Вдруг всё пусто, тихо стало
?В глубине и на скалах.

«Веди меня, пустыни житель,
?Святой анахорет;
Близка желанная обитель;
?Приветный вижу свет.

Устал я: тьма кругом густая;
?Запал в глуши мой след;
Безбрежней, мнится, степь пустая,
?Чем дале я вперед».

«Мой сын (в ответ пустыни житель),
?Ты призраком прельщен:
Опасен твой путеводитель —
?Над бездной светит он.

Здесь чадам нищеты бездомным
?Отверзта дверь моя,
И скудных благ уделом скромным
?Делюсь от сердца я.

Войди в гостеприимну келью;
?Мой сын, перед тобой
И брашно с жесткою постелью
?И сладкий мой покой.

Есть стадо… но безвинных кровью
?Руки я не багрил:
Меня творец своей любовью;
?Щадить их научил.

Обед снимаю непорочный
?С пригорков и полей;
Деревья плод дают мне сочный,
?Питье дает ручей.

Войди ж в мой дом — забот там чужды;
?Нет блага в суете:
Нам малые даны здесь нужды;
?На малый миг и те».

Как свежая роса денницы,
?Был сладок сей привет;
И робкий гость, склоня зеницы,
?Идет за старцем вслед.

В дичи глухой, непроходимой
?Его таился кров —
Приют для сироты гонимой,
?Для странника покров.

Непышны в хижине уборы,
?Там бедность и покой;
И скрыпнули дверей растворы
?Пред мирною четой.

И старец зрит гостеприимный,
?Что гость его уныл,
И светлый огонек он в дымной
?Печурке разложил.

Плоды и зелень предлагает
?С приправой добрых слов;
Беседой скуку озлащает
?Медлительных часов.

Кружится резвый кот пред ними;
?В углу кричит сверчок;
Трещит меж листьями сухими
?Блестящий огонек.

Но молчалив, пришлец угрюмый;
?Печаль в его чертах;
Душа полна прискорбной думы;
?И слезы на глазах.

Ему пустынник отвечает
?Сердечною тоской.
«О юный странник, что смущает
?Так рано твой покой?

Иль быть убогим и бездомным
?Творец тебе судил?
Иль предан другом вероломным?
?Или вотще любил?

Увы! спокой себя: презренны
?Утехи благ земных;
А тот, кто плачет, их лишенный,
?Еще презренней их.

Приманчив дружбы взор лукавый:
?Но ах! как тень, вослед
Она за счастием, за славой,
?И прочь от хилых бед.

Любовь… любовь, Прелест игрою
?Отрава сладких слов,
Незрима в мире; лишь порою
?Живет у голубков.

Но, друг, ты робостью стыдливой
?Свой нежный пол открыл».
И очи странник торопливый,
?Краснея, опустил.

Краса сквозь легкий проникает
?Стыдливости покров;
Так утро тихое сияет
?Сквозь завес облаков.

Трепещут перси; взор склоненный;
?Как роза, цвет ланит…
И деву-прелесть изумленный
?Отшельник в госте зрит.

«Простишь ли, старец, дерзновенье,
?Что робкою стопой
Вошла в твое уединенье,
?Где бог один с тобой?

Любовь надежд моих губитель,
?Моих виновник бед;
Ищу покоя, но мучитель
?Тоска за мною вслед.

Отец мой знатностию, славой
?И пышностью гремел;
Я дней его была забавой;
?Он все во мне имел.

И рыцари стеклись толпою:
?Мне предлагали в дар
Те чистый, сходный с их душою,
?А те притворный жар.

И каждый лестью вероломной
?Привлечь меня мечтал…
Но в их толпе Эдвин был скромный;
?Эдвин, любя, молчал.

Ему с смиренной нищетою
?Судьба одно дала:
Пленять высокою душою;
?И та моей была.

Роса на розе, цвет душистый
?Фиалки полевой
Едва сравниться могут с чистой
?Эдвиновой душой.

Но цвет с небесною росою
?Живут единый миг:
Он одарен был их красою,
?Я легкостию их.

Я гордой, хладною казалась;
?Но мил он втайне был;
Увы! любя, я восхищалась,
?Когда он слезы лил.

Несчастный! он не снес презренья;
?В пустыню он помчал
Свою любовь, свои мученья —
?И там в слезах увял.

Но я виновна; мне страданье;
?Мне увядать в слезах;
Мне будь пустыня та изгнанье,
?Где скрыт Эдвинов прах.

Над тихою его могилой
?Конец свой встречу я —
И приношеньем тени милой
?Пусть будет жизнь моя».

«Мальвина!» — старец восклицает,
?И пал к ее ногам…
О чудо! их Эдвин лобзает;
?Эдвин пред нею сам.

«Друг незабвенный, друг единый!
?Опять, навек я твой!
Полна душа моя Мальвиной —
?И здесь дышал тобой.

Забудь о прошлом; нет разлуки;
?Сам бог вещает нам:
Всё в жизни, радости и муки,
?Отныне пополам.

Ах! будь и самый час кончины
?Для двух сердец один:
Да с милой жизнию Мальвины
?Угаснет и Эдвин».

Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на чёрном коне вдвоём и кто сидел впереди.

На кровле ворон дико прокричал —
?Старушка слышит и бледнеет.
Понятно ей, что ворон тот сказал:
?Слегла в постель, дрожит, хладеет.

И во?пит скорбно: «Где мой сын чернец?
?Ему сказать мне слово дайте;
Увы! я гибну; близок мой конец;
?Скорей, скорей! не опоздайте!»

И к матери идет чернец святой:
?Ее услышать покаянье;
И тайные дары несет с собой,
?Чтоб утолить ее страданье.

Но лишь пришел к одру с дарами он,
?Старушка в трепете завыла;
Как смерти крик ее протяжный стон…
?«Не приближайся! — возопила. —

Не подноси ко мне святых даров;
?Уже не в пользу покаянье…»
Был страшен вид ее седых власов
?И страшно груди колыханье.

Дары святые сын отнес назад
?И к страждущей приходит снова;
Кругом бродил ее потухший взгляд;
?Язык искал, немея, слова.

«Вся жизнь моя в грехах погребена,
?Меня отвергнул искупитель;
Твоя ж душа молитвой спасена,
?Ты будь души моей спаситель.

Здесь вместо дня была мне ночи мгла;
?Я кровь младенцев проливала,
Власы невест в огне волшебном жгла
?И кости мертвых похищала.

И казнь лукавый обольститель мой
?Уж мне готовит в адской злобе;
И я, смутив чужих гробов покой,
?В своем не успокоюсь гробе.

Ах! не забудь моих последних слов:
?Мой труп, обвитый пеленою,
Мой гроб, мой черный гробовой покров
?Ты окропи святой водою.

Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,
?Семью окован обручами,
Во храм внесен, пред алтарем прибит
?К помосту крепкими цепями.

И цепи окропи святой водой;
?Чтобы священники собором
И день и ночь стояли надо мной
?И пели панихиду хором;

Чтоб пятьдесят на крылосах дьячков
?За ними в черных рясах пели;
Чтоб день и ночь свечи у образов
?Из воску ярого горели;

Чтобы звучней во все колокола
?С молитвой день и ночь звонили;
Чтоб заперта во храме дверь была;
?Чтоб дьяконы пред ней кадили;

Чтоб крепок был запор церковных врат;
?Чтобы с полуночного бденья
Он ни на миг с растворов не был снят
?До солнечного восхожденья.

С обрядом тем молитеся три дня,
?Три ночи сряду надо мною:
Чтоб не достиг губитель до меня,
?Чтоб прах мой принят был землею».

И глас ее быть слышен перестал;
?Померкши очи закатились;
Последний вздох в груди затрепетал;
?Уста, охолодев, раскрылись.

И хладный труп, и саван гробовой,
?И гроб под черной пеленою
Священники с приличною мольбой
?Опрыскали святой водою.

Семь обручей на гроб положены;
?Три цепи тяжкими винтами
Вонзились в гроб и с ним утверждены
?В помост пред царскими дверями.

И вспрыснуты они святой водой;
?И все священники в собранье:
Чтоб день и ночь душе на упокой
?Свершать во храме поминанье.

Поют дьячки все в черных стихарях
?Медлительными голосами;
Горят свечи? надгробны в их руках,
?Горят свечи? пред образами.

Протяжный глас, и бледный лик певцов,
?Печальный, страшный сумрак храма,
И тихий гроб, и длинный ряд попов
?В тумане зыбком фимиама,

И горестный чернец пред алтарем,
?Творящий до земли поклоны,
И в высоте дрожащим свеч огнем
?Чуть озаренные иконы…

Ужасный вид! колокола звонят;
?Уж час полуночного бденья…
И заперлись затворы тяжких врат
?Перед начатием моленья.

И в перву ночь от свеч веселый блеск.
?И вдруг… к полночи за вратами
Ужасный вой, ужасный шум и треск;
?И слышалось: гремят цепями.

Железных врат запор, стуча, дрожит;
?Звонят на колокольне звонче;
Молитву клир усерднее творит,
?И пение поющих громче.

Гудят колокола, дьячки поют,
?Попы молитвы вслух читают,
Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,
?И свечи яркие пылают.

Запел петух… и, смолкнувши, бегут
?Враги, не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосах поют,
?Смелей попы творят молитвы.

В другую ночь от свеч темнее свет,
?И слабо теплятся кадилы,
И гробовой у всех на лицах цвет,
?Как будто встали из могилы.

И снова рев, и шум, и треск у врат;
?Грызут замок, в затворы рвутся;
Как будто вихрь, как будто шумный град,
?Как будто воды с гор несутся.

Пред алтарем чернец на землю пал,
?Священники творят поклоны,
И дым от свеч туманных побежал,
?И потемнели все иконы.

Сильнее стук — звучней колокола,
?И трепетней поющих голос:
В крови их хлад, объемлет очи мгла,
?Дрожат колена, дыбом волос.

Запел петух… и прочь враги бегут,
?Опять не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосах поют,
?Попы смелей творят молитвы.

На третью ночь свечи? едва горят;
?И дым густой, и запах серный;
Как ряд теней, попы во мгле стоят;
?Чуть виден гроб во мраке черный.

И стук у врат: как будто океан
?Под бурею ревет и воет,
Как будто степь песчаную оркан
?Свистящими крылами роет.

И звонари от страха чуть звонят,
?И руки им служить не вольны;
Час от часу страшнее гром у врат,
?И звон слабее колокольный.

Дрожа, упал чернец пред алтарем;
?Молиться силы нет; во прахе
Лежит, к земле приникнувши лицом;
?Поднять глаза не смеет в страхе.

И певчих хор, досель согласный, стал
?Нестройным криком от смятенья:
Им чудилось, что церковь зашатал
?Как бы удар землетрясенья.

Вдруг затускнел огонь во всех свечах,
?Погасли все и закурились;
И замер глас у певчих на устах,
?Все трепетали, все крестились.

И раздалось… как будто оный глас,
?Который грянет над гробами;
И храма дверь со стуком затряслась
?И на пол рухнула с петлями.

И он предстал весь в пламени очам,
?Свирепый, мрачный, разъяренный;
И вкруг него огромный божий храм
?Казался печью раскаленной!

Едва сказал: «Исчезните!» цепям —
?Они рассылались золою;
Едва рукой коснулся обручам —
?Они истлели под рукою.

И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:
?«Восстань, иди вослед владыке!»
И проступил от слов сих хладный нот
?На мертвом, неподвижном лике.

И тихо труп со стоном тяжким встал,
?Покорен страшному призванью;
И никогда здесь смертный не слыхал
?Подобного тому стенанью.

И ко вратам пошла она с врагом…
?Там зрелся конь чернее ночи.
Храпит и ржет и пышет он огнем,
?И как пожар пылают очи.

И на коня с добычей прянул враг;
?И труп завыл; и быстротечно
Конь полетел, взвивая дым и прах;
?И слух об ней пропал навечно.

Никто не зрел, как с нею мчался он…
?Лишь страшный след нашли на прахе;
Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон
?Младенцы вздрагивали в страхе.

Из Шиллера.

Пал Приамов град священный;
Грудой пепла стал Пергам;
И, победой насыщенны,
К острогрудым кораблям
Собрались эллены — тризну
В честь минувшего свершить
И в желанную отчизну,
К берегам Эллады плыть.

?Пойте, пойте гимн согласный:
?Корабли обращены
?От враждебной стороны
?К нашей Греции прекрасной.

Брегом шла толпа густая
Илионских дев и жен:
Из отеческого края
Их вели в далекий плен.
И с победной песнью дикой
Их сливался тихий стон
По тебе, святой, великий,
Невозвратный Илион.

?Вы, родные холмы, нивы,
?Нам вас боле не видать;
?Будем в рабстве увядать…
?О, сколь мертвые счастливы!

И с предведеньем во взгляде
Жертву сам Калхас заклал:
Грады зиждущей Палладе
И губящей (он воззвал),
Буреносцу Посидону,
Воздымателю валов,
И носящему Горгону
Богу смертных и богов!

?Суд окончен; спор решился;
?Прекратилася борьба;
?Все исполнила Судьба:
?Град великий сокрушился.

Царь народов, сын Атрея
Обозрел полков число:
Вслед за ним на брег Сигея
Много, много их пришло…
И незапный мрак печали
Отуманил царский взгляд:
Благороднейшие пали…
Мало с ним пойдет назад.

?Счастлив тот, кому сиянье
?Бытия сохранено,
?Тот, кому вкусить дано
?С милой родиной свиданье!

И не всякий насладится
Миром, в свой пришедши дом:
Часто злобный ков таится
За домашним алтарем;
Часто Марсом пощаженный
Погибает от друзей
(Рек, Палладой вдохновенный,
Хитроумный Одиссей).

?Счастлив тот, чей дом украшен
?Скромной верностью жены!
?Жены алчут новизны:
?Постоянный мир им страшен.

И стоящий близ Елены
Менелай тогда сказал:
Плод губительный измены —
Ею сам изменник пал;
И погиб виной Парида
Отягченный Илион…
Неизбежен суд Кронида,
Всё блюдет с Олимпа он.

?Злому злой конец бывает:
?Гибнет жертвой Эвменид,
?Кто безумно, как Парид,
?Право гостя оскверняет.

Пусть веселый взор счастливых
(Оилеев сын сказал)
Зрит в богах богов правдивых;
Суд их часто слеп бывал:
Скольких бодрых жизнь поблёкла!
Скольких низких рок щадит!..
Нет великого Патрокла;
Жив презрительный Терсит.

?Смертный, царь Зевес Фортуне
?Своенравной предал нас:
?Уловляй же быстрый час,
?Не тревожа сердца втуне.

Лучших бой похитил ярый!
Вечно памятен нам будь,
Ты, мой брат, ты, под удары
Подставлявший твердо грудь,
Ты, который нас, пожаром
Осажденных, защитил…
Но коварнейшему даром
Щит и меч Ахиллов был.

?Мир тебе во тьме Эрева!
?Жизнь твою не враг отнял:
?Ты своею силой пал,
?Жертва гибельного гнева.

О Ахилл! о мой родитель!
(Возгласил Неоптолем)
Быстрый мира посетитель,
Жребий лучший взял ты в нем.
Жить в любви племен делами —
Благо первое земли;
Будем вечны именами
И сокрытые в пыли!

?Слава дней твоих нетленна;
?В песнях будет цвесть она:
?Жизнь живущих неверна,
?Жизнь отживших неизменна!

Смерть велит умолкнуть злобе
(Диомед провозгласил):
Слава Гектору во гробе!
Он краса Пергама был;
Он за край, где жили деды,
Веледушно пролил кровь;
Победившим — честь победы!
Охранявшему — любовь!

?Кто, на суд явясь кровавый,
?Славно пал за отчий дом:
?Тот, почтённый и врагом,
?Будет жить в преданьях славы.

Нестор, жизнью убеленный,
Нацедил вина фиал
И Гекубе сокрушенной
Дружелюбно выпить дал.
Пей страданий утоленье;
Добрый Вакхов дар вино:
И веселость и забвенье
Проливает в нас оно.

?Пей, страдалица! Печали
?Услаждаются вином:
?Боги жалостные в нем
?Подкрепленье сердцу дали.

Вспомни матерь Ниобею:
Что изведала она!
Сколь ужасная над нею
Казнь была совершена!
Но и с нею, безотрадной,
Добрый Вакх недаром был:
Он струею виноградной
Вмиг тоску в ней усыпил.

?Если грудь вином согрета
?И в устах вино кипит:
?Скорби наши быстро мчит
?Их смывающая Лета.

И вперила взор Кассандра,
Вняв шепнувшим ей богам,
На пустынный брег Скамандра,
На дымящийся Пергам.
Все великое земное
Разлетается, как дым:
Ныне жребий выпал Трое,
Завтра выпадет другим…

?Смертный, силе, нас гнетущей,
?Покоряйся и терпи;
?Спящий в гробе, мирно спи;
?Жизнью пользуйся, живущий.

Перед дружиной на коне
Гаральд, боец седой,
При свете полныя луны,
Въезжает в лес густой.

Отбиты вражьи знамена
И веют и шумят,
И гулом песней боевых
Кругом холмы гудят.

Но что порхает по кустам?
Что зыблется в листах?
Что налетает с вышины
И плещется в волнах?

Что так ласкает, так манит?
Что нежною рукой
Снимает меч, с коня влечет
И тянет за собой?

То феи… в лёгкий хоровод
Слетелись при луне.
Спасенья нет; уж все бойцы
В волшебной стороне.

Лишь он, бесстрашный вождь Гаральд,
Один не побежден:
В нетленный с ног до головы
Булат закован он.

Пропали спутники его;
Там брошен меч, там щит,
Там ржёт осиротелый конь
И дико в лес бежит.

И едет, сумрачно-уныл,
Гаральд, боец седой,
При свете полныя луны
Один сквозь лес густой.

Но вот шумит, журчит ручей —
Гаральд с коня спрыгнул,
И снял он шлем и влаги им
Студёной зачерпнул.

Но только жажду утолил,
Вдруг обессилел он;
На камень сел, поник главой
И погрузился в сон.

И веки на утёсе том,
Главу склоня, он спит:
Седые кудри, борода;
У ног копьё и щит.

Когда ж гроза, и молний блеск,
И лес ревёт густой, —
Сквозь сон хватается за меч
Гаральд, боец седой.

Отуманилася Ида;
?Омрачился Илион;
Спит во мраке стан Атрида;
?На равнине битвы сон.
Тихо все… курясь, сверкает
?Пламень гаснущих костров,
И протяжно окликает
?Стражу стража близ шатров.

Над Эгейских вод равниной
?Светел всходит рог луны;
Звезды спящею пучиной
?И брега отражены;
Виден в поле опустелом
?С колесницею Приам:
Он за Гекторовым телом
?От шатров идет к стенам.

И на бреге близ кургана
?Зрится сумрачный Ахилл;
Он один, далек от стана;
?Он главу на длань склонил.
Смотрит вдаль — там с колесницей
?На пути Приама зрит:
Отирает багряницей
?Слезы бедный царь с ланит.

Лиру взял; ударил в струны;
?Тих его печальный глас:
«Старец, пал твой Гектор юный;
?Свет души твоей угас;
И Гекуба, Андромаха
?Ждут тебя у градских врат
С ношей милого им праха…
?Жизнь и смерть им твой возврат.

И с денницею печальной
?Воскурится фимиам,
Огласятся погребальной
?Песнью каждый дом и храм;
Мать, отец, вдова с мольбою
?Пепел в урну соберут,
И молитвы их герою
?Мир в стране теней дадут.

О Приам, ты пред Ахиллом
?Здесь во прах главу склонял;
Здесь молил о сыне милом,
?Здесь, несчастный, ты лобзал
Руку, слез твоих причину…
?Ах! не сетуй; глас небес
Нам одну изрек судьбину:
?И меня постиг Зевес.

Близок час мой; роковая
?Приготовлена стрела;
Парка, жребию внимая,
?Дни мои уж отвила;
И скрыпят врата Аида;
?И вещает грозный глас:
Все свершилось для Пелида;
?Факел дней его угас.

Верный друг мой взят могилой;
?Брата бой меня лишил —
Вслед за ним с земли унылой
?Удалится и Ахилл.
Так судил мне рок жестокий;
?Я паду в весне моей
На чужом брегу, далеко
?От Пелеевых очей.

Ах! и сердце запрещает
?Доле жить в земном краю,
Где уж друг не услаждает
?Душу сирую мою.
Гектор пал — его паденьем
?Тень Патрокла я смирил;
Но себе за друга мщеньем
?Путь к Тенару проложил.

Ты не жди, Менетий, сына;
?Не придет он в отчий дом…
Здесь Эгейская пучина
?Пред его шумит холмом;
Спит он… смерть сковала длани,
?Позабыл ко славе путь;
И призывный голос брани
?Не вздымает хладну грудь.

И Ахилл не возвратится;
?В доме отчем пустота
Скоро, скоро водворится…
?О Пелей, ты сирота.
Пронесется буря брани —
?Ты Ахилла будешь ждать
И чертог свой в новы ткани
?Для приема убирать;

Будешь с берега уныло
?Ты смотреть — в пустой дали
Не белеет ли ветрило,
?Не плывут ли корабли?
Корабли придут от Трои —
?А меня ни на одном;
Там, где билися герои,
?Буду спать — и вечным сном.

Тщетно, смертною борьбою
?Мучим, будешь сына звать
И хладеющей рукою
?Вкруг себя его искать —
С милым светом разлученья
?Глас его не усладит;
И на брег воды забвенья
?Зов отца не долетит.

Край отчизны, светлы воды,
?Очарованны места,
Мирт, олив и лавров своды,
?Пышных долов красота,
Расцветайте, убирайтесь,
?Как и прежде, красотой;
Как и прежде, оглашайтесь,
?Кликом радости одной;

Но Патрокла и Ахилла
?Никогда вам не видать!
Воды Сперхия, сулила
?Вам рука моя отдать
Волоса с моей от брани
?Уцелевшей головы…
Все Патроклу в дар, и дани
?Уж моей не ждите вы.

Кони быстрые, из боя
?(Тайный рок вас удержал)
Вы не вынесли героя —
?И на щит он мертвый пал;
Кони бодрые, ретивы,
?Что ж теперь так мрачны вы?
По земле влачатся гривы;
?Наклонилися главы;

Позабыта пища вами;
?Груди мощные дрожат;
Слышу стон ваш, и слезами
?Очи гордые блестят.
Знать, Ахиллов пред собою
?Зрите вы последний час;
Знать, внушен был вам судьбою
?Мне конец вещавший глас…

Скоро!… лук свой напрягает
?Неизбежный Аполлон,
И пришельца ожидает
?К Стиксу черному Харон.
И Патрокл с брегов забвенья
?В полуночной тишине
Легкой тенью сновиденья
?Прилетал уже ко мне.

Как зефирово дыханье,
?Он провеял надо мной;
Мне послышалось призванье,
?Сладкий глас души родной;
В нежном взоре скорбь разлуки
?И следы минувших слез…
Я простер ко брату руки…
?Он во мгле пустой исчез.

От Скироса вдаль влекомый,
?Поплывет Неоптолем;
Брег увидит незнакомый
?И зеленый холм на нем;
Кормщик юноше укажет,
?Полный думы, на курган —
„Вот Ахиллов гроб (он скажет);
?Там вблизи был греков стан.

Там, ужасный, на ограде
?Нам явился он в ночи —
Нестерпимый блеск во взгляде,
?С шлема грозные лучи —
И трикраты звучным криком
?На врага он грянул страх,
И троянец с бледным ликом
?Бросил щит и меч во прах.

Там, Атриду дав десницу,
?С ним союз запечатлел;
Там, гремящий, в колесницу
?Прянув, к Трое полетел;
Там по праху за собою
?Тело Гекторово мчал
И на трепетную Трою
?Взглядом мщения сверкал!“

И сойдешь на брег священный
?С корабля, Неоптолем,
Чтоб на холм уединенный
?Положить и меч и шлем;
Вкруг уж пусто… смолкли бои;
?Тихи Ксант и Симоис;
И уже на грудах Трои
?Плющ и терние свились.

Обойдешь равнину брани…
?Там, где ратовал Ахилл,
Уж стадятся робки лани
?Вкруг оставленных могил;
И услышишь над собою
?Двух невидимых полет…
Это мы… рука с рукою…
?Мы, друзья минувших лет.

Вспомяни тогда Ахилла:
?Быстро в мире он протек;
Здесь судьба ему сулила
?Долгий, но бесславный век;
Он мгновение со славой,
?Хладну жизнь презрев, избрал
И на друга труп кровавый,
?До могилы верный, пал».

Он умолк… в тумане Ида;
?Отуманен Илион;
Спит во мраке стан Атрида;
?На равнине битвы сон;
И курясь, едва сверкает
?Пламень гаснущих костров;
И протяжно окликает
?Стража стражу близ шатров.

Моих стихов желала ты —
?Желанье исполняю;
Тебе досуг мой и мечты
?И лиру посвящаю.
Вот повесть прадедовских лет.
?Еще ж одно — желанье:
Цвети, мой несравненный цвет,
?Сердец очарованье;
Печаль по слуху только знай;
?Будь радостию света;
Моих стихов хоть не читай,
?Но другом будь поэта.

Над пенистым Днепром-рекой,
?Над страшною стремниной,
В глухую полночь Громобой
?Сидел один с кручиной;
Окрест него дремучий бор;
?Утесы под ногами;
Туманен вид полей и гор;
?Туманы над водами;
Подернут мглою свод небес;
?В ущельях ветер свищет;
Ужасно шепчет темный лес,
?И волк во мраке рыщет.

Сидит с поникшей головой
?И думает он думу:
«Печальный, горький жребий мой!
?Кляну судьбу угрюму;
Дала мне крест тяжелый несть;
?Всем людям жизнь отрада:
Тем злато, тем покой и честь —
?А мне сума награда;
Нет крова защитить главу
?От бури, непогоды…
Устал я, в помощь вас зову,
?Днепровски быстры воды».

Готов он прянуть с крутизны…
?И вдруг пред ним явленье:
Из темной бора глубины
?Выходит привиденье,
Старик с шершавой бородой,
?С блестящими глазами,
В дугу сомкнутый над клюкой,
?С хвостом, когтьми, рогами.
Идет, приблизился, грозит
?Клюкою Громобою…
И тот, как вкопанный, стоит,
?Зря диво пред собою.

«Куда?» — неведомый спросил.
?«В волнах скончать мученья». —
«Почто ж, бессмысленный, забыл
?Во мне искать спасенья?» —
«Кто ты?» — воскликнул Громобой,
?От страха цепенея.
«Заступник, друг, спаситель твой:
?Ты видишь Асмодея». —
«Творец небесный!» — «Удержись!
?В молитве нет отрады;
Забудь о Боге — мне молись;
?Мои верней награды.

Прими от дружбы, Громобой,
?Полезное ученье:
Постигнут ты судьбы рукой,
?И жизнь тебе мученье;
Но всем бедам найти конец
?Я способы имею;
К тебе нежалостлив Творец —
?Прибегни к Асмодею.
Могу тебе я силу дать,
?И честь и много злата,
И грудью буду я стоять
?За друга и за брата.

Клянусь… свидетель ада бог,
?Что клятвы не нарушу;
А ты, мой друг, за то в залог
?Свою отдай мне душу».
Невольно вздрогнул Громобой,
?По членам хлад стремится;
Земли не взвидел под собой,
?Нет сил перекреститься.
«О чем задумался, глупец?» —
?«Страшусь мучений ада». —
«Но рано ль, поздно ль… наконец
?Все ад твоя награда.

Тебе на свете жить — беда;
?Покинуть свет — другая;
Останься здесь — поди туда —
?Везде погибель злая.
Ханжи-причудники твердят:
?Лукавый бес опасен.
Не верь им — бредни; весел ад;
?Лишь в сказках он ужасен.
Мы жизнь приятную ведем;
?Наш ад не хуже рая;
Ты скажешь сам, ликуя в нем:
?Лишь в аде жизнь прямая.

Тебе я терем пышный дам
?И тьму людей на службу;
К боярам, витязям, князьям
?Тебя введу я в дружбу;
Досель красавиц ты пугал —
?Придут к тебе толпою;
И, словом, — вздумал, загадал,
?И все перед тобою.
И вот в задаток кошелек:
?В нем вечно будет злато.
Но десять лет — не боле — срок
?Тебе так жить богато.

Когда ж последний день от глаз
?Исчезнет за горою;
В последний полуночный час
?Приду я за тобою».
Стал думу думать Громобой,
?Подумал, согласился
И обольстителю душой
?За злато поклонился.
Разрезав руку, написал
?Он кровью обещанье;
Лукавый принял — и пропал,
?Сказавши: «До свиданья!»

И вышел в люди Громобой —
?Откуда что взялося!
И счастье на него рекой
?С богатством полилося;
Как княжеский разубран дом;
?Подвалы полны злата;
С заморским выходы вином;
?И редкостей палата;
Пиры — хоть пост, хоть мясоед;
?Музыка роговая;
Для всех — чужих, своих — обед
?И чаша круговая.

Возможно все в его очах,
?Всему он повелитель:
И сильным бич, и слабым страх,
?И хищник, и грабитель.
Двенадцать дев похитил он
?Из отческой их сени;
Презрел невинных жалкий стон
?И родственников пени;
И в год двенадцать дочерей
?Имел от обольщенных;
И был уж чужд своих детей
?И крови уз священных.

Но чад оставленных щитом
?Был Ангел их хранитель:
Он дал им пристань — Божий дом,
?Смирения обитель.
В святых стенах монастыря
?Сокрыл их с матерями:
Да славят Вышнего Царя
?Невинных уст мольбами.
И горней благодати сень
?Была над их главою;
Как вешний ароматный день,
?Цвели они красою.

От ранних колыбельных лет
?До юности златыя
Им ведом был лишь Божий свет,
?Лишь подвиги благия;
От сна вставая с юным днем,
?Стекалися во храме;
На клиросе, пред алтарем,
?Кадильниц в фимиаме,
В священный литургии час
?Их слышалося пенье —
И сладкий непорочных глас
?Внимало Провиденье.

И слезы нежных матерей
?С молитвой их сливались,
Когда во храме близ мощей
?Они распростирались.
«О! дай им кров, Небесный Царь;
?(То было их моленье),
Да будет твой святой алтарь
?Незлобных душ спасенье;
Покинул их родной отец,
?Дав бедным жизнь постылу;
Но призри Ты сирот, Творец,
?И грешника помилуй…»

Но вот… настал десятый год;
?Уже он на исходе;
И грешник горьки слезы льет:
?Всему он чужд в природе.
Опять украшены весной
?Луга, пригорки, долы;
И пахарь весел над сохой,
?И счастья полны сёлы;
Не зрит лишь он златой весны:
?Его померкли взоры;
В туман для них погребены
?Луга, долины, горы.

Денница ль красная взойдет —
?«Прости, — гласит, — денница».
В дубраве ль птичка пропоет —
?«Прости, весны певица…
Прости, и мирные леса,
?И нивы золотые,
И неба светлая краса,
?И радости земные».
И вспомнил он забытых чад;
?К себе их призывает;
И мнит: они Творца смягчат;
?Невинным Бог внимает.

И вот… настал последний день;
?Уж солнце за горою;
И стелется вечерня тень
?Прозрачной пеленою;
Уж сумрак… смерклось… вот луна
?Блеснула из-за тучи;
Легла на горы тишина;
?Утих и лес дремучий;
Река сравнялась в берегах;
?Зажглись светила ночи;
И сон глубокий на полях;
?И близок час полночи…

И мучим смертною тоской,
?У Спасовой иконы
Без веры ищет Громобой
?От ада обороны.
И юных чад к себе призвал —
?Сердца их близки раю —
«Увы! молитесь (вопиял)
?Молитесь, погибаю!»
Младенца внятен небу стон:
?Невинные молились;
Но вдруг… на них находит сон…
?Замолкли… усыпились.

И все в ужасной тишине;
?Окрестность как могила;
Вот… каркнул ворон на стене;
?Вот… стая псов завыла;
И вдруг… протяжно полночь бьет;
?Нашли на небо тучи;
Река надулась; бор ревет;
?И мчится прах летучий.
Увы!.. последний страшный бой
?Отгрянул за горами…
Гул тише… смолк… и Громобой
?Зрит беса пред очами.

«Ты видел, — рек он, — день из глаз
?Сокрылся за горою;
Ты слышал: бил последний час;
?Пришел я за тобою». —
«О! дай, молю, хоть малый срок;
?Терзаюсь, ад ужасен». —
«Свершилось! неизбежен рок,
?И поздний вопль напрасен». —
«Минуту!» — «Слышишь? Цепь звучит». —
?«О страшный час! помилуй!» —
«И гроб готов, и саван сшит,
?И роют уж могилу.

Заутра день взойдет во мгле:
?Подымутся стенанья;
Увидят труп твой на столе,
?Недвижный, без дыханья;
Кадил и свеч в дыму густом,
?При тихом ликов пенье,
Тебя запрут в подземный дом
?Навеки в заточенье;
И страшно заступ застучит
?Над кровлей гробовою;
И тихо клир провозгласит:
?»Усопший, мир с тобою!»

И мир не будет твой удел:
?Ты адово стяжанье!
Но время… и?дут… час приспел.
?Внимай их завыванье;
Сошлись… призывный слышу клич…
?Их челюсти зияют;
Смола клокочет… свищет бич…
?Оковы разжигают». —
«Спаситель-Царь, вонми слезам!» —
?«Напрасное моленье!» —
«Увы! позволь хоть сиротам
?Мне дать благословенье».

Младенцев спящих видит бес—
?Сверкнули страшно очи!
«Лишить их царствия небес,
?Предать их адской ночи…
Вот слава! мне восплещет ад
?И с гордым Сатаною».
И, усмирив грозящий взгляд,
?Сказал он Громобою:
«Я внял твоей печали глас;
?Есть средство избавленья;
Покорен будь, иль в ад сей час
?На скорби и мученья.

Предай мне души дочерей
?За временну свободу,
И дам, по милости своей,
?На каждую по году». —
«Злодей! губить невинных чад!» —
?«Ты медлишь? Приступите!
Низриньте грешника во ад!
?На части разорвите!»
И вдруг отвсюду крик и стон;
?Земля затрепетала;
И грянул гром со всех сторон;
?И тьма бесов предстала.

Чудовищ адских грозный сонм;
?Бегут, гремят цепями,
И стали грешника кругом
?С разверзтыми когтями.
И ниц повергся Громобой,
?Бесчувствен, полумертвый;
И вопит: «Страшный враг, постой!
?Постой, готовы жертвы!»
И скрылись все. Он будит чад…
?Он пишет их рукою…
О страх! свершилось… плещет ад
?И с гордым Сатаною.

Ты казнь отсрочил, Громобой,
?И дверь сомкнулась ада;
Но жить, погибнувши душой, —
?Коль страшная отрада!
Влачи унылы дни, злодей,
?В болезни ожиданья;
Веселья нет душе твоей,
?И нет ей упованья;
Увы! и красный Божий мир,
?И жизнь ему постылы;
Он в людстве дик, в семействе сир;
?Он вживе снедь могилы.

Напрасно веет ветерок
?С душистыя долины;
И свет луны сребрит поток
?Сквозь темны лип вершины;
И ласточка зари восход
?Встречает щебетаньем;
И роща в тень свою зовет
?Листочков трепетаньем;
И шум бегущих с поля стад
?С пастушьими рогами
Вечерний мрак животворят,
?Теряясь за холмами…

Его доселе светлый дом
?Уж сумрака обитель.
Угрюм, с нахмуренным лицом
?Пиров веселых зритель,
Не пьет кипящего вина
?Из чаши круговыя…
И страшен день; и ночь страшна;
?И тени гробовыя;
Он всюду слышит грозный вой;
?И в час глубокой ночи
Бежит одра его покой;
?И сон забыли очи.

И тьмы лесов страшится он:
?Там бродит привиденье;
То чудится полночный звон,
?То погребально пенье;
Страшит его и бури свист,
?И грозных туч молчанье,
И с шорохом падущий лист,
?И рощи содроганье.
Прокатится ль по небу гром —
?Бледнеет, дыбом волос;
«То мститель, послан Божеством;
?То казни страшный голос».

И вид прелестный юных чад
?Ему не наслажденье.
Их милый, чувства полный взгляд,
?Спокойствие, смиренье,
Краса-веселие очей,
?И гласа нежны звуки,
И сладость ласковых речей
?Его сугубят муки.
Как роза — благовонный цвет
?Под сению надежной,
Они цветут: им скорби нет;
?Их сердце безмятежно.

А он?.. Преступник… он, в тоске
?На них подъемля очи,
Отверзту видит вдалеке
?Пучину адской ночи.
Он плачет; он судьбу клянет;
?«О милые творенья,
Какой вас лютый жребий ждет!
?И где искать спасенья?
Напрасно вам дана краса;
?Напрасно сердцу милы;
Закрыт вам путь на небеса;
?Цветете для могилы.

Увы! пора любви придет:
?Вам сердце тайну скажет,
Для вас украсит Божий свет,
?Вам милого покажет;
И взор наполнится тоской,
?И тихим грудь желаньем,
И, распаленные душой,
?Влекомы ожиданьем,
Для вас взойдет краснее день,
?И будет луг душистей,
И сладостней дубравы тень,
?И птичка голосистей.

И дни блаженства не придут;
?Страшитесь милой встречи;
Для вас не брачные зажгут,
?А погребальны свечи.
Не в Божий, гимнов полный, храм
?Пойдете с женихами…
Ужасный гроб готовят нам;
?Прокля?ты небесами.
И наш удел тоска и стон
?В обителях геенны…
О, грозный жребия закон,
?О, жертвы драгоценны!..»

Но взор возвел он к небесам
?В душевном сокрушенье
И мнит: «Сам Бог вещает нам:
?В раскаянье спасенье.
Возносятся пред вышний трон
?Преступников стенанья…»
И дом свой обращает он
?В обитель покаянья:
Да странник там найдет покой,
?Вдова и сирый друга,
Голодный сладку снедь, больной
?Спасенье от недуга.

С утра до ночи у ворот
?Служитель настороже;
Он всех прохожих в дом зовет:
?«Есть хлеб-соль, мягко ложе».
И вот уже из всех краев,
?Влекомые молвою,
Идут толпы сирот и вдов
?И нищих к Громобою;
И всех приемлет Громобой,
?Всем дань его готова;
Он щедрой злато льет рукой
?От имени Христова.

И Божий он воздвигнул дом;
?Подобье светла рая,
Обитель иноков при нем
?Является святая;
И в той обители святой
?От братии смиренной
Увечный, дряхлый, и больной,
?И скорбью убиенный
Приемлют, именем Творца,
?Отраду, исцеленье:
Да воскрешаемы сердца
?Узнают Провиденье.

И славный мастер призван был
?Из города чужого;
Он в храме лик изобразил
?Угодника святого;
На той иконе Громобой
?Был видим с дочерями,
И на молящихся Святой
?Взирал любви очами.
И день и ночь огонь пылал
?Пред образом в лампаде,
В златом венце алмаз сиял,
?И перлы на окладе.

И в час, когда редеет тень,
?Еще дубрава дремлет,
И воцаряющийся день
?Полнеба лишь объемлет;
И в час вечерней тишины —
?Когда везде молчанье
И свечи, в храме возжены,
?Льют тихое сиянье —
В слезах раскаянья, с мольбой,
?Пред образом смиренно
Распростирался Громобой,
?Веригой отягченной…

Но быстро, быстро с гор текут
?В долину вешни воды —
И невозвратные бегут
?Дни, месяцы и годы.
Уж время с годом десять лет
?Невидимо умчало;
Последнего двух третей нет —
?И будто не бывало;
И некий неотступный глас
?Вещает Громобою:
«Всему конец! твой близок час!
?Погибель над тобою!»

И вот… недуг повергнул злой
?Его на одр мученья.
Растерзан лютою рукой,
?Не чая исцеленья,
Всечасно пред собой он зрит
?Отверзту дверь могилы;
И у возглавия сидит
?Над ним призра?к унылый.
И нет уж сил ходить во храм
?К иконе чудотворной —
Лишь взор стремит он к небесам,
?Молящий, но покорной.

Увы! уж и последний день
?Край неба озлащает;
Сквозь темную дубравы сень
?Блистанье проникает;
Все тихо, весело, светло;
?Все негой сладкой дышит;
Река прозрачна, как стекло;
?Едва, едва колышет
Листами легкий ветерок;
?В полях благоуханье,
К цветку прилипнул мотылек
?И пьет его дыханье.

Но грешник сей встречает день
?Со стоном и слезами.
«О, рано ты, ночная тень,
?Рассталась с небесами!
Сойдитесь, дети, одр отца
?С молитвой окружите
И пред судилище Творца
?Стенания пошлите.
Ужасен нам сей ночи мрак;
?Взывайте: Искупитель,
Смягчи грозящий гнева зрак;
?Не будь нам строгий мститель!»

И страшного одра кругом —
?Где бледен, изможденный,
С обезображенным челом,
?Все кости обнаженны,
Брада до чресл, власы горой,
?Взор дикий, впалы очи,
Вопил от муки Громобой
?С утра до поздней ночи —
Стеклися девы, ясный взор
?На небо устремили
И в тихий к Провиденью хор
?Сердца совокупили.

О вид, угодный небесам!
?Так ангелы спасенья,
Вонмя раскаянья слезам,
?С улыбкой примиренья,
В очах отрада и покой,
?От горнего чертога
Нисходят с милостью святой,
?Предшественники Бога,
К одру болезни в смертный час…
?И, утомлен страданьем,
Сын гроба слышит тихий глас:
?«Отыди с упованьем!»

И девы, чистые душой,
?Подъемля к небу руки,
Смиренной мыслили мольбой
?Отца спокоить муки;
Но ужас близкого конца
?Над ним уже носился;
Язык коснеющий Творца
?Еще молить стремился;
Тоскуя, взором он искал
?Сияния денницы…
Но взор недвижный угасал,
?Смыкалися зеницы.

«О дети, дети, гаснет день». —
?«Нет, утро; лишь проснулась
Заря на холме; черна тень
?По долу протянулась;
И нивы пусты… в высоте
?Лишь жаворонок вьется». —
«Увы! заутра в красоте
?Опять сей день проснется!
Но мы… уж скрылись от земли;
?Уже нас гроб снедает;
И место, где поднесь цвели,
?Нас боле не признает.

Несчастные, дерзну ль на вас
?Изречь благословенье?
И в самой вечности для нас
?Погибло примиренье.
Но не сопутствуйте отцу
?С проклятием в могилу;
Молитесь, воззовем к Творцу:
?Разгневанный, помилуй!»
И дети, страшных сих речей
?Не всю объемля силу,
С невинной ясностью очей
?Воскликнули: «Помилуй!»

«О дети, дети, ночь близка». —
?«Лишь полдень наступает;
Пастух у вод для холодка
?Со стадом отдыхает;
Молчат поля; в долине сон;
?Пылает небо знойно». —
«Мне чудится надгробный стон». —
?«Все тихо и спокойно;
Лишь свежий ветерок, порой
?Подъемлясь с поля, дует;
Лишь иволга в глуши лесной
?Повременно воркует».

«О дети, светлый день угас». —
?«Уж солнце за горою;
Уж по закату разлилась
?Багряною струею
Заря, и с пламенных небес
?Спокойный вечер сходит,
На зареве чернеет лес,
?В долине сумрак бродит». —
«О вечер сумрачный, постой!
?Помедли, день прелестной!
Помедли, взор не узрит мой
?Тебя уж в поднебесной!..»

«О дети, дети, ночь близка». —
?«Заря уж догорела;
В туман оделася река;
?Окрестность побледнела;
И на распутии пылят
?Стада, спеша к селенью». —
«Спасите! полночь бьет!» — «Звонят
?В обители к моленью:
Отцы поют хвалебный глас;
?Огнями храм блистает». —
«При них и грешник в страшный час
?К тебе, Творец, взывает!..

Не тмится ль, дети, неба свод?
?Не мчатся ль черны тучи?
Не вздул ли вихорь бурных вод?
?Не вьется ль прах летучий?» —
«Все тихо… служба отошла;
?Обитель засыпает;
Луна полнеба протекла;
?И Божий храм сияет
Один с холма в окрестной мгле;
?Луга, поля безмолвны;
Огни потухнули в селе;
?И рощи спят и волны» .

И всюду тишина была;
?И вся природа, мнилось,
Предустрашенная ждала,
?Чтоб чудо совершилось…
И вдруг… как будто ветерок
?Повеял от востока,
Чуть тронул дремлющий листок,
?Чуть тронул зыбь потока…
И некий глас промчался с ним…
?Как будто над звездами
Коснулся арфы серафим
?Эфирными перстами.

И тихо, тихо Божий храм
?Отверзся… Неизвестной
Явился старец дев очам;
?И лик красы небесной,
И кротость благостных очей
?Рождали упованье;
Одеян ризою лучей,
?Окрест главы сиянье,
Он не касался до земли
?В воздушном приближенье…
Пред ним незримые текли
?Надежда и Спасенье.

Сердца их ужас обуял…
?«Кто этот, в славе зримый?»
Но близ одра уже стоял
?Пришлец неизъяснимый.
И к девам прикоснулся он
?Полой своей одежды:
И тихий во мгновенье сон
?На их простерся вежды.
На искаженный старца лик
?Он кинул взгляд укора:
И трепет в грешника проник
?От пламенного взора.

«О! кто ты, грозный сын небес?
?Твой взор мне наказанье».
Но страшный строгостью очес
?Пришлец хранит молчанье…
«О дай, молю, твой слышать глас!
?Одно надежды слово!
Идет неотразимый час!
?Событие готово!» —
«Вы лик во храме чтили мой;
?И в том изображенье
Моя десница над тобой
?Простерта во спасенье».

«Ах! что ж Могущий повелел?» —
?«Надейся и страшися». —
«Увы! какой нас ждет удел?
?Что жребий их?» — «Молися».
И, руки положив крестом
?На грудь изнеможенну,
Пред неиспытанным Творцом
?Молитву сокрушенну
Умолкший пролиял в слезах;
?И тяжко грудь дышала,
И в призывающих очах
?Вся скорбь души сияла…

Вдруг начал тмиться неба свод —
?Мрачнее и мрачнее;
За тучей грозною ползет
?Другая вслед грознее;
И страшно сшиблись над главой;
?И небо заклубилось;
И вдруг… повсюду с черной мглой
?Молчанье воцарилось…
И близок час полночи был…
?И ризою святою
Угодник спящих дев накрыл,
?Отступника — десною.

И, устремленны на восток,
?Горели старца очи…
И вдруг, сквозь сон и мрак глубок,
?В пучине черной ночи,
Завыл протяжно вещий бой —
?Окрестность с ним завыла;
Вдруг… страшной молния струей
?Свод неба раздвоила,
По тучам вихорь пробежал,
?И с сильным грома треском
Ревущей буре бес предстал,
?Одеян адским блеском.

И змеи в пламенных власах —
?Клубясь, шипят и свищут;
И радость злобная в очах —
?Кругом, сверкая, рыщут;
И тяжкой цепью он гремел —
?Увлечь добычу льстился;
Но старца грозного узрел —
?Утихнул и смирился;
И вмиг гордыни блеск угас;
?И, смутен, вопрошает:
«Что, мощный враг, тебя в сей час
?К сим падшим призывает?»

«Я зрел мольбу их пред собой». —
?«Они мое стяжанье». —
«Перед Небесным Судиёй
?Всесильно покаянье». —
«И час суда Его притек:
?Их жребий совершися». —
«Еще ко Благости не рек
?Он в гневе: удалися!» —
«Он прав — и я владыка им». —
?«Он благ — я их хранитель». —
«Исчезни! ад неотразим». —
?«Ответствуй, Искупитель!»

И гром с востока полетел;
?И бездну туч трикраты
Рассек браздами ярких стрел
?Перун огнекрылатый;
И небо с края в край зажглось
?И застонало в страхе;
И дрогнула земная ось…
?И, воющий во прахе,
Творца грядуща слышит бес;
?И молится Хранитель…
И стал на высоте небес
?Средь молний ангел-мститель.

«Гряду! и вечный Божий суд
?Несет моя десница!
Мне казнь и благость предтекут…
?Во прах, чадоубийца!»
О всемогущество словес!
?Уже отступник тленье;
Потух последний свет очес;
?В костях оцепененье;
И лик кончиной искажен;
?И сердце охладело;
И от сомкнувшихся устен
?Дыханье отлетело.

«И праху обладатель ад,
?И гробу отверженье,
Доколь на погубленных чад
?Не снидет искупленье.
И чадам непробудный сон;
?И тот, кто чист душою,
Кто, их не зревши, распален
?Одной из них красою,
Придет, житейское презрев,
?В забвенну их обитель;
Есть обреченный спящих дев
?От неба искупитель.

И будут спать: и к ним века
?В полете не коснутся;
И про?йдет тления рука
?Их мимо; и проснутся
С неизменившейся красой
?Для жизни обновленной;
И низойдет тогда покой
?К могиле искупленной;
И будет мир в его костях;
?И претворенный в радость,
Творца постигнув в небесах,
?Речет: Господь есть Благость…»

Уж вестник утра в высоте;
?И слышен громкий петел;
И день в воздушной красоте
?Летит, как радость светел…
Узрели дев, объятых сном,
?И старца труп узрели;
И мертвый страшен был лицом,
?Глаза, не зря, смотрели;
Как будто, страждущ, прижимал
?Он к хладным персям руки,
И на устах его роптал,
?Казалось, голос муки.

И спящих лик покоен был:
?Невидимо крылами
Их тихий ангел облачил;
?И райскими мечтами
Чудесный был исполнен сон;
?И сладким их дыханьем
Окрест был воздух растворен,
?Как роз благоуханьем;
И расцветали их уста
?Улыбкою прелестной,
И их являлась красота
?В спокойствии небесной.

Но вот — уж гроб одет парчой;
?Отверзлася могила;
И слышен колокола вой;
?И теплятся кадила;
Идут и стар и млад во храм;
?Подъемлется рыданье;
Дают бесчувственным устам
?Последнее лобзанье;
И грянул в гроб ужасный млат;
?И взят уж гроб землею;
И лик воспел: «Усопший брат,
?Навеки мир с тобою!»

И вот — и стар и млад пошли
?Обратно в дом печали;
Но вдруг пред ними из земли
?Вкруг дома грозно встали
Гранитны стены — верх зубчат,
?Бока одеты лесом —
И, сгрянувшись, затворы врат
?Задвинулись утесом.
И вспять погнал пришельцев страх;
?Бегут, не озираясь;
«Небесный гнев на сих стенах!» —
?Вещают, содрогаясь.

И стала та страна с тех пор
?Добычей запустенья;
Поля покрыл дремучий бор;
?Рассыпались селенья.
И человечий глас умолк —
?Лишь филин на утесе
И в ночь осенню гладный волк
?Там воют в черном лесе;
Лишь дико меж седых брегов,
?Спираема корнями
Изрытых бурею дубов,
?Река клубит волнами.

Где древле окружала храм
?Отшельников обитель,
Там грозно свищет по стенам
?Змея, развалин житель;
И гимн по сводам не гремит —
?Лишь, веющий порою,
Пустынный ветер шевелит
?В развалинах травою;
Лишь, отторгаяся от стен,
?Катятся камни с шумом,
И гул, на время пробужден,
?Шумит в лесу угрюмом.

И на туманистом холме
?Могильный зрится камень:
Над ним всегда в полночной тьме
?Сияет бледный пламень.
И крест поверженный обвит
?Листами повилики:
На нем угрюмый вран сидит,
?Могилы сторож дикий.
И все, как мертвое, окрест:
?Ни лист не шевелится,
Ни зверь близ сих не пройдет мест,
?Ни птица не промчится.

Но полночь лишь сойдет с небес —
?Вран черный встрепенется,
Зашепчет пробужденный лес,
?Могила потрясется;
И видима бродяща тень
?Тогда в пустыне ночи:
Как бледный на тумане день,
?Ее сияют очи;
То взор возводит к небесам,
?То, с видом тяжкой муки,
К непроницаемым стенам,
?Моля, подъемлет руки.

И в недре неприступных стен
?Молчание могилы;
Окрест их, мглою покровен,
?Седеет лес унылый:
Там ветер не шумит в листах,
?Не слышно вод журчанья,
Ни благовония в цветах,
?Ни в травке нет дыханья.
И девы спят — их сон глубок;
?И жребий искупленья,
Безвестно, близок иль далек;
?И нет им пробужденья.

Но в час, когда поля заснут
?И мглой земля одета
(Между торжественных минут
?Полночи и рассвета),
Одна из спящих восстает —
?И, странник одинокой,
Свой срочный начинает ход
?Кругом стены высокой;
И смотрит в даль, и ждет с тоской:
?«Приди, приди, спаситель!»
Но даль покрыта черной мглой…
?Нейдет, нейдет спаситель!

Когда ж исполнится луна,
?Чреда приходит смены;
В урочный час пробуждена,
?Одна идет на стены,
Другая к ней со стен идет,
?Встречается, и руку,
Вздохнув, пришелице дает
?На долгую разлуку;
Потом к почиющим сестрам,
?Задумчива, отходит,
А та печально по стенам
?Одна до смены бродит.

И скоро ль? Долго ль?.. Как узнать?
?Где вестник искупленья?
Где тот, кто властен побеждать
?Все ковы обольщенья,
К прелестной прилеплен мечте?
?Кто мог бы, чист душою,
Небесной верен красоте,
?Непобедим земною,
Все предстоящее презреть,
?И с верою смиренной,
Надежды полон, в даль лететь
?К награде сокровенной?..

«Сладко мне твоей сестрою,
Милый рыцарь, быть;
Но любовию иною
Не могу любить:
При разлуке, при свиданье
Сердце в тишине —
И любви твоей страданье
Непонятно мне».

Он глядит с немой печалью —
Участь решена:
Руку сжал ей; крепкой сталью
Грудь обложена;
Звонкий рог созвал дружину;
Все уж на конях;
И помчались в Палестину,
Крест на раменах.

Уж в толпе врагов сверкают
Грозно шлемы их;
Уж отвагой изумляют
Чуждых и своих.
Тоггенбург лишь выйдет к бою —
Сарацин бежит…
Но душа в нем всё тоскою
Прежнею болит.

Год прошел без утоленья…
Нет уж сил страдать;
Не найти ему забвенья —
И покинул рать.
Зрит корабль — шумят ветрилы,
Бьет в корму волна —
Сел и поплыл в край тот милый,
Где цветет она.

Но стучится к ней напрасно
В двери пилигрим;
Ах, они с молвой ужасной
Отперлись пред ним:
«Узы вечного обета
Приняла она;
И, погибшая для света,
Богу отдана».

Пышны праотцев палаты
Бросить он спешит;
Навсегда покинул латы;
Конь навек забыт;
Власяной покрыт одеждой
Инок в цвете лет,
Не украшенный надеждой
Он оставил свет.

И в убогой келье скрылся
Близ долины той,
Где меж темных лип светился
Монастырь святой:
Там — сияло ль утро ясно,
Вечер ли темнел —
В ожиданьи, с мукой страстной,
Он один сидел.

И душе его унылой
Счастье там одно:
Дожидаться, чтоб у милой
Стукнуло окно,
Чтоб прекрасная явилась,
Чтоб от вышины
В тихий дол лицом склонилась,
Ангел тишины.

И, дождавшися, на ложе
Простирался он;
И надежда: завтра то же!
Услаждала сон.
Время годы уводило…
Для него ж одно:
Ждать, как ждал он, чтоб у милой
Стукнуло окно;

Чтоб прекрасная явилась;
Чтоб от вышины
В тихий дол лицом склонилась,
Ангел тишины.
Раз — туманно утро было —
Мертв он там сидел,
Бледен ликом, и уныло
На окно глядел.

Анализ баллады «Рыцарь Тоггенбург» Жуковского / Шиллера

Стихотворение «Рыцарь Тоггенбург» Василия Андреевича Жуковского, написанное им в 1818 году, является переводом с немецкого языка, автор оригинального произведения – Фридрих Шиллер.

Рассказ ведется от третьего лица. Стихотворение описывает некого Рыцаря, влюбленного в прекрасную девушку. Волей рока герой призван на сражение и вынужден оставить ее.

Автор описывает страдания главного героя от того, что он не может быть вместе с возлюбленной. Он покидает девушку и отправляется на войну. Но не может долго без милой сердцу, все мысли только о ней, их не способно затмить даже сражение. Возвратившись с войны, тоскуя по любимой, он сразу же отправляется к ней. Но узнает, что та стала монахиней:

«Узы вечного обета
Приняла она;
И, погибшая для света,
Богу отдана».

Душа Рыцаря, и без того страдавшая год на поле битвы, надламывается еще сильнее. Герой уходит с военной службы: «навсегда покинул латы». От горя он «оставляет свет» и запирается в келье. Ждет, что возлюбленная явится ему и постучится в окно. Мечтая, он представляет себе девушку в образе прекрасного Ангела. Не покидает он своего пристанища ни днем, ни ночью, до самой своей смерти:

«Раз — туманно утро было —
Мертв он там сидел,
Бледен ликом, и уныло
На окно глядел».

Стихотворение написано в жанре баллады. Как и положено эпическому произведению, описанные события никак не зависят от автора, он не является действующим лицом, не дает оценку поступкам героев. Характерным для этого жанра является и упоминание только главных событий, описывающих всю историю. Начало, развитие и развязка – самое существенное.

Происходящее в стихотворении намеренно не привязывается ко времени и территории, не считая упоминания сражения в Палестине, показывая, что подобное может случиться в любом месте и веке.

Жуковский довольно детально проработал свой перевод. Как и в оригинальном тексте, строфы у него состоят из восьми строк. Рифмовка также аналогична оригиналу: нечетные строки – четырехстопный хорей, четные – трехстопный.

Василий Андреевич придает главному герою романтический образ, используя возвышенные эпитеты: «пилигрим», «сарацин», «неукрашенный надеждой». И усиливается этот эффект символичными словами: «душа», «тишина», «тоска», «милый», «отвага». Рыцарь предстает перед читателями смиренным и терпеливым в ожидании ответных чувств от возлюбленной.

Пронзающая история о судьбе благородного Рыцаря, который не может не пойти на войну («звонкий рог созвал дружину»), но и без возлюбленной ему тоже нет жизни.

Вот повести моей конец —
?И другу посвященье;
Певцу ж смиренному венец
?Будь дружбы одобренье.
Вадим мой рос в твоих глазах;
?Твой вкус был мне учитель;
В моих запутанных стихах,
?Как тайный вождь-хранитель,
Он путь мне к цели проложил.
?Но в пользу ли услуга?
Не знаю… Дев я разбудил,
?Не усыпить бы друга.

В великом Новграде Вадим
?Пленял всех красотою,
И дерзким мужеством своим,
?И сердца простотою.
Его утеха — по лесам
?Скитаться за зверями;
Ужасный вепрям и волкам
?Разящими стрелами,
В осенний хлад и летний зной
?Он с верным псом на ловле;
Ему постелей — мох лесной,
?А свод небесный — кровлей.

Уже двадцатая весна
?Вадимова настала;
И, чувства тайного полна,
?Душа в нем унывала.
«Чего искать? В каких странах?
?К чему стремить желанье?»
Но все — и тишина в лесах,
?И быстрых вод журчанье,
И дня меняющийся вид
?На облаке небесном,
Все, все Вадиму говорит
?О чем-то неизвестном.

Однажды, ловлей утомлен,
?Близ Волхова на бреге
Он погрузился в легкий сон…
?Струи в свободном беге
Шумели, по корням древес,
?С плесканьем разливаясь;
Душой весны был полон лес;
?Листочки, развиваясь,
Дышали жизнью молодой;
?Все благовонно было…
И солнце с тверди голубой
?К холмам уж нисходило.

И к утру видит сон Вадим:
?Одеян ризой белой,
Предстал чудесный муж пред ним —
?Во взоре луч веселой,
Лик важный светел, стан высок,
?На сединах блистанье,
В руке серебряный звонок,
?На персях крест в сиянье;
Он шел, как будто бы летел,
?И, осенив перстами,
Благовестящими воззрел
?На юношу очами.

«Вадим, желанное вдали;
?Верь небу; жди смиренно;
Все изменяет на земли,
?А небо неизменно;
Стремись, я провожатый твой!»
?Сказал — и в то ж мгновенье
В дали явилось голубой
?Прелестное виденье:
Младая дева, лик закрыт
?Завесою туманной,
И на главе ее лежит
?Венок благоуханной.

Вздыхая жалобно, рукой
?Манило привиденье
Идти Вадима за собой…
?И юноша в смятенье
К ней, сердцем вспыхнув, полетел…
?Но вдруг… призра?к сокрылся,
Вдали звонок один гремел,
?И бледный луч светился;
И вместе с девою пропал
?Старик в одежде белой…
Вадим проснулся: день сиял,
?А в вышине… звенело.

Он смотрит в даль на светлый юг:
?Там ясно все и чисто;
Оттоль через обширный луг
?Струею серебристой
Катился Волхов; небеса
?Сливались там с землею;
Туда, за холмы, за леса,
?Мчал облака толпою
Летучий, вешний ветерок…
?Смятенный, в ожиданье,
Он смотрит, слушает… звонок
?Умолк — и всё в молчанье.

Три сряду утра тот же сон;
?Душа его в волненье.
«О что же ты, — взывает он, —
?Прекрасное явленье?
Куда зовешь, волшебный глас?
?Кто ты, пришлец священный?
Ах! где она? Увижу ль вас?
?И сердцу откровенный
Предел откроется ль очам?..»
?Но тщетно он очами
Летит к далеким небесам…
?Туман под небесами.

И целый мир его мечтой
?Пред ним одушевился.
Восток ли свежею красой
?Денницы золотился —
Ему являлся там покров
?На образе прелестном.
Дышал ли запахом цветов —
?В нем скорбь о неизвестном,
Стремленье в даль, любви тоска,
?Томление разлуки;
И в каждом шуме ветерка
?Звонка призывны звуки.

И он, не властный победить
?Могущего стремленья,
К отцу и к матери просить
?Идет благословенья.
«Куда (печальная в слезах
?Сказала матерь сыну)?
В чужих испытывать странах
?Неверную судьбину?
Постой; на родине твоей
?Дом отчий безопасный;
Здесь сладостна любовь друзей;
?Здесь девицы прекрасны».

«Увы! желанного здесь нет;
?Спокой себя, родная;
Меня от вас в далекий свет
?Ведет рука святая.
И не задремлет ни на час
?Хранитель постоянный.
Но где он? Чей я слышал глас?
?Кто вождь сей безымянный?
Куда ведет? Какой стезей?
?Не знаю — и напрасен
В незнанье страх… жив спутник мой;
?Путь веры безопасен».

Надев на сына крест златой,
?Ответствует родная:
«Прости, да будет над тобой
?Его любовь святая!»
Снимает со стены отец
?Свои доспехи ратны:
«Прости, вот меч мой кладенец,
?Мой щит и шлем булатный».
Сын в землю матери, отцу;
?Целует образ; плачет;
Конь борзый подведен к крыльцу;
?Он сел — он крикнул — скачет…

И пыльный по дороге след
?Подня?л конь быстроногой;
Но вот уже и следу нет;
?И пыль слилась с дорогой…
Вздохнул отец; со вздохом мать
?Пошла в свою светлицу;
Ей долго ночь в слезах встречать,
?В слезах встречать денницу;
Перед Владычицей зажгла
?С молитвою лампаду:
Чтобы ему покров была,
?Чтоб ей дала отраду.

Вот на распутии Вадим.
?Весь мир неизмеримый
Ему открыт; за ним, пред ним
?Поля необозримы;
В чужбине он; в желанный край
?Неведома дорога.
«Что ж медлишь? Верь — не выбирай;
?Вперед, во имя Бога;
Куда и как привесть меня,
?То вождь мой знает боле».
Так он подумал — и коня
?Пустил бежать по воле.

И добрый конь как будто сам
?Свою дорогу знает;
Он все на юг; он по полям
?Путь новый пробивает;
Поток ли встретит — и в поток,
?Лишь только пена прыщет.
Ко рву ль примчится — разом скок,
?Лишь только воздух свищет.
Заглох ли лес — с ним широка
?Дорога в чаще леса;
Утес ли крут — он седока
?Стрелой на круть утеса.

Бегут за днями дни; Вадим
?Все дале; конь послушный
Не устает; и всюду им
?В пути прием радушный:
Ко граду ль случай заведет,
?К селу ль, к лачужке ль дымной —
Везде пришельцу у ворот
?Привет гостеприимной;
Везде заботливо дают
?Хлеб-соль на подкрепленье,
На темну ночь святой приют,
?На путь благословенье.

Когда ж застигнет мрак ночной
?В лесу, иль в поле чистом, —
Наш витязь, щит под головой,
?Спит на ковре росистом
Благоуханной муравы;
?Над ним катясь, сияют
Ночные звезды; вкруг главы
?Младые сны летают;
И конь, не дремля, сторожит;
?И к стороне той, мнится,
И зверь опасный не бежит
?И змей приползть боится.

И дни бегут — весна прошла,
?И соловьи отпели,
И липа в рощах зацвела,
?И нивы пожелтели.
Вадим все дале; уж пред ним
?Широкий Днепр сияет;
Он едет берегом крутым,
?И взор его летает
С высот по злачным берегам:
?Здесь видит луг цветущий,
Там златоверхий город, там
?Близ вод рыбачьи кущи.

Однажды — вечер знойный рдел
?На небе; лес дремучий
Сквозь пламень зарева синел,
?И громовые тучи,
Вслед за багровою луной,
?С востока поднимались,
И яркой молнии змеей
?В их недре извивались —
Вадим въезжает в темный лес;
?Там все в тени молчало;
Лишь трепетание древес
?Грозу предвозвещало.

И дичь являлася кругом;
?Чуть небеса сквозь сени
Светили гаснущим лучом;
?И дерева, как тени,
Мелькали в бездне темноты
?С разверстыми ветвями.
Вадим вперед — хрустят кусты
?Под конскими ногами;
Везде плетень из сучьев им
?Дорогу задвигает…
Но их мечом крушит Вадим,
?Конь грудью разрывает.

И едет он уж целый час;
?Вдруг — жалобные крики;
То нежный и молящий глас,
?То яростный и дикий.
Зажглась в нем кровь; на вопли он
?Сквозь чащу ве?твей рвется;
Конь пышет, лес трещит, и стон
?Все ближе раздается;
И вдруг под ним в дичи глухой,
?Как будто из тумана,
Чуть освещенная луной,
?Открылася поляна.

И что ж у витязя в глазах?
?Шумя между кустами,
С медвежьей кожей на плечах,
?С дубиной за плечами,
Огромный великан бежит
?И на руках могучих
Красавицу младую мчит;
?Она в слезах горючих,
То силится бороться с ним,
?То скорбно во?пит к Богу…
«Стой!» — крикнул хищнику Вадим
?И заслонил дорогу.

Ни слова тот на грозну речь;
?Как бешеный отпрянул,
Сорвал дубину с крепких плеч,
?Взмахнул, в Вадима грянул,
И очи вспыхнули, как жар…
?Конь легкий отшатнулся,
В корнистый дуб пришел удар,
?И дуб, треща, погнулся;
Вадим всей силою меча
?Ударил в исполина —
Рука отпала от плеча,
?И в прах легла дубина.

И хищник, рухнув, захрипел
?Под конскими ногами;
Рванулся встать; оцепенел
?И стих, грозя очами;
И смерть молчаньем заперла
?Уста, вопить отверзты;
И, роя землю, замерла
?Рука, разинув персты.
Спешит к похищенной Вадим;
?Она, как лист, дрожала
И, севши на коня за ним,
?В слезах к нему припала.

«Скажи мне, девица, кто ты?
?Кто буйный оскорбитель
Твоей девичьей красоты?
?И где твоя обитель?» —
«Князь Киевский родитель мой;
?Град Киев недалеко;
Проедем скоро лес густой,
?Увидим брег высокой:
Под брегом тем кипят, шумят
?В скалах струи Днепровы,
На бреге том и Киев-град,
?Озолоченны кроны;

Я там дни мирные вела,
?Не знаяся с кручиной,
И в старости отцу была
?Утехою единой.
Не в добрый час литовский князь,
?Враг церкви православной,
Меня узрел и, распалясь
?Душою зверонравной,
Послал к нам в Киев-град гонца,
?Чтоб, тайною рукою
Меня похитив у отца,
?Умчал в Литву с собою.

Он скрылся на Днепре-реке
?В лесном уединенье,
От Киева невдалеке;
?О дерзком замышленье
Никто и сонный не мечтал;
?Губитель не встречался
В лесу ни с кем; как волк, он ждал
?Добычи — и дождался.
Я нынче раннею порой
?В луг вышла, полевые
Сбирать цветки; пошли со мной
?Подружки молодые.

Мы ро?су брали на цветах,
?Росою умывались,
И рвали ягоды в кустах,
?И громко окликались.
Уж солнце жгло с полунебес;
?Я шла одна; кустами
Вилась дорожка; темный лес
?Чернел перед глазами.
Вдруг шум… смотрю… злодей за мной;
?Страх подкосил мне ноги;
Он сильною меня рукой
?Схватил — и в лес с дороги.

Ах! что б в удел досталось мне,
?Что было бы со мною,
Когда б не ты? В чужой стране
?Изныла б сиротою.
От милых ближних вдалеке
?Живет ли сердцу радость?
И в безутешной бы тоске
?Моя увяла младость;
И с горем дряхлый мой отец
?Повлекся бы ко гробу…
Но слабость защитил Творец,
?Сразил Всевышний злобу».

Меж тем с поляны в гущину
?Въезжает витязь; тучи,
Толпясь, заволокли луну;
?Стал душен лес дремучий…
Гроза сбиралась; меж листов
?Дождь крупный пробивался,
И шум тяжелых облаков
?С их ропотом мешался…
Вдруг вихорь набежал на лес
?И взрыл дерев вершины,
И загорелися небес
?Кипящие пучины.

И все взревело… дождь рекой;
?Гром страшный, треск за треском;
И шум воды, и вихря вой;
?И поминутным блеском
Воспламеняющийся лес;
?И встречу, справа, слева
Ряды валящихся древес;
?Конь рвется; в страхе дева;
И, заслонив ее щитом,
?Вадим смятенный ищет,
Где б приютиться… но кругом
?Все дичь, и буря свищет.

И вдруг уж нет дороги им;
?Стена из камней мшистых;
Гром мчался по бокам крутым;
?В расселинах лесистых
Спираясь, вихорь бушевал,
?И молнии горели,
И в бездне бури груды скал
?Сверкали и гремели.
Вадим назад… но вдруг удар!
?Ель, треснув, запылала;
По ветвям пробежал пожар,
?Окрестность заблистала.

И в зареве открылась им
?Пещера под скалою.
Спешит к убежищу Вадим;
?Заботливой рукою
Он снял сопутницу с коня,
?Сложил с рамен кольчугу,
Зажег костер и близ огня,
?Взяв на руки подругу,
На броню сел. Дымясь, сверкал
?В костре огонь трескучий;
Поверх пещеры гром летал,
?И бунтовали тучи.

И, прислонив к груди своей
?Вадим княжну младую,
Из золотых ее кудрей
?Жал влагу дождевую;
И, к персям девственным уста
?Прижав, их грел дыханьем;
И в них вливалась теплота;
?И с тихим трепетаньем
Они касалися устам;
?И девица молчала;
И, к юноши прильнув плечам,
?Рука ее пылала.

Лазурны очи опустя,
?В объятиях Вадима
Она, как тихое дитя,
?Лежала недвижима;
И что с невинною душой
?Сбылось — не постигала;
Лишь сердце билось, и порой,
?Вся вспыхнув, трепетала;
Лишь пламень гаснущий сиял
?Сквозь тень ресниц склоненных,
И вздох невольный вылетал
?Из уст воспламененных.

А витязь?.. Что с его душой?..
?Увы! сих взоров сладость,
Сих чистых, под его рукой
?Горящих персей младость,
И мягкий шелк кудрей густых,
?По раменам разлитых,
И свежий блеск ланит младых,
?И уст полуоткрытых
Палящий жар, и тихий глас,
?И милое смятенье,
И ночи та?инственный час,
?И вкруг уединенье —

Всё чувства разжигало в нем…
?О власть очарованья!
Уже, исполнены огнем
?Кипящего лобзанья,
На девственных ее устах
?Его уста горели,
И жарче розы на щеках
?Дрожащей девы рдели;
И всё… но вдруг смутился он,
?И в радостном волненьи
Затрепетал… знакомый звон
?Раздался в отдаленьи.

И долго, жалобно звенел
?Он в бездне поднебесной;
И кто-то, чудилось, летел,
?Незримой, но известной;
И взор, исполненный тоской,
?Мелькал сквозь покрывало;
И под воздушной пеленой
?Печальное вздыхало…
Но вдруг сильней потрясся лес,
?И небо зашумело…
Вадим взглянул — призра?к исчез;
?А в вышине… звенело.

И вслед за милою мечтой
?Душа его стремится;
Уже, подернувшись золой,
?Едва-едва курится
В костре огонь; на небесах
?Нет туч, не слышно рева;
Небрежно на его руках,
?Припав к ним грудью, дева
Младенческий вкушает сон
?И тихо, тихо дышит;
И близок уж рассвет; а он
?Не видит и не слышит.

Стал веять свежий ветерок,
?Взошла звезда денницы,
И обагрянился восток,
?И пробудились птицы;
Копытом топнув, конь заржал;
?Вадим очнулся — ясно
Все было вкруг; но сон смыкал
?Глаза княжны прекрасной;
К ней тихо прикоснулся он;
?Вздохнув, она одела
Власами грудь сквозь тонкий сон,
?Взглянула — покраснела.

И витязь в шлеме и броне
?Из-под скалы с княжною
Выходит. Солнце в вышине
?Горело; под горою,
Сияя, пену расстилал
?По камням Днепр широкий;
И лес кругом благоухал;
?И благовест далекий
Был слышен. На коня Вадим,
?Перекрестясь, садится;
Княжна по-прежнему за ним;
?И конь по брегу мчится.

Вдруг путь широкий меж древес:
?Их чаща раздалася,
И в голубой дали небес,
?Как звездочка, зажглася
Глава Печерская с крестом.
?Конь скачет быстрым скоком;
Уж в граде он; уж пред дворцом;
?И видят: на высоком
Крыльце Великий князь стоит;
?В очах его кручина;
Перед крыльцом народ кипит,
?И строится дружина.

И смелых вызывает он
?В погоню за княжною
И избавителю свой трон
?Сулит с ее рукою.
Но топот слышен в тишине;
?Густая пыль клубится;
И видят, с девой на коне
?Красивый всадник мчится.
Народ отхлынул, как волна;
?Дружина расступилась;
И на руках отца княжна
?При кликах очутилась.

Обняв Вадима, князь сказал:
?«Я не нарушу слова;
В тебе Господь мне сына дал
?Заменою родного.
Я стар: будь хилых старца дней
?Опорой и усладой;
А смелой доблести твоей
?Будь дочь моя наградой.
Когда ж наступит мой конец,
?Тогда мою державу
И светлый княжеский венец
?Наследуй в честь и славу».

И громко, громко раздалось
?Дружины восклицанье;
И зашумело, полилось
?По граду ликованье;
Богатый пир на весь народ;
?Весь город изукрашен;
Кипит в заздравных кружках мед,
?Столы трещат от брашен;
Поют певцы; колокола
?Гудят, не умолкая;
И от огней потешных мгла
?Зарделася ночная.

Веселье всем; один Вадим
?Не весел — мысль далёко.
Сердечной думою томим,
?Безмолвен, одинокой,
Ни песням, ни приветам он
?Не внемлет равнодушный;
Он ступит шаг — и слышит звон;
?Подымет взор — воздушный
Призра?к летает перед ним
?В знакомом покрывале;
Приклонит слух — твердят: «Вадим,
?Не забывайся, дале!»

Идет к Днепровым берегам
?Он тихими шагами
И, смутен, взор склонил к водам…
?Небесная с звездами
Была в них твердь отражена;
?Вдали, против заката,
Всходила полная луна;
?Вадим глядит… меж злата
Осыпанных луною волн
?Как будто бы чернеет,
В зыбях ныряя, легкий челн,
?За ним струя белеет.

Глядит Вадим… челнок плывет…
?Натянуто ветрило;
Но без гребца весло гребет;
?Без кормщика кормило;
Вадим к нему… к Вадиму он…
?Садится… чёлн помчало…
И вдруг… как будто с юга звон;
?И вдруг… все замолчало…
Плывет челнок; Вадим глядит;
?Сверкая, волны плещут;
Лесистый брег назад бежит;
?Ночные звезды блещут.

Быстрей, быстрей в реке волна;
?Челнок быстрей, быстрее;
Светлее на небо луна;
?На бреге лес темнее.
И дале, дале… все кругом
?Молчит… как великаны,
Скалы нагнулись над Днепром;
?И, черен, сквозь туманы
Глядится в реку тихий лес
?С утесистой стремнины;
И уж луна почти небес
?Дошла до половины.

Сидит, задумавшись, Вадим;
?Вдруг… что-то пролетело;
И облачко луну, как дым
?Невидимый, одело;
Луна померкла; по волнам,
?По тихим сеням леса,
По брегу, по крутым скалам
?Раскинулась завеса;
Шатнул ветрилом ветерок,
?И руль зашевелился,
Ко брегу повернул челнок,
?Доплыл, остановился.

Вадим на брег; от брега чёлн;
?Ветрило заиграло;
И вдруг вдали, с зыбями волн
?Смешавшись, все пропало.
В недоумении Вадим;
?Кругом скалы, как тучи;
Безмолвен, дик, необозрим,
?По камням бор дремучий
С реки до брега вышины
?Восходит; всё в молчан…
И тускло падает луны
?На мглу вершин сиянье.

И тихо по скалам крутым,
?Влекомый тайной силой,
Наверх взбирается Вадим.
?Он смотрит — все уныло;
Как трупы, сосны под травой
?Обрушенные тлеют;
На сучьях мох висит седой;
?Разинувшись, чернеют
Расселины дуплистых пней,
?И в них глазами блещет
Сова, иль чешуями змей,
?Ворочаясь, трепещет.

И, мнится, жизни в той стране
?От века не бывало;
Как бы с созданья в мертвом сне
?Древа, и не смущало
Их сна ничто: ни ветерка
?Перед денницей шёпот,
Ни легкий шорох мотылька,
?Ни вепря тяжкий топот.
Уже Вадим на вышине;
?Вдруг бор редеет темный;
Раздвинулся… и при луне
?Явился холм огромный.

И на вершине древний храм;
?Блестящими крестами
Увенчаны главы, к дверям
?Тяжелыми винтами
Огромный пригвожден затвор;
?Вкруг храма переходы,
Столбы, обрушенный забор,
?Растреснутые своды
Трапезы, келий ряд пустых,
?И всюду по колени
Полынь, и длинные от них
?По скату холма тени.

Вадим подходит: невдали
?Могильный виден камень,
Крест наклонился до земли,
?И легкий, бледный пламень,
Как свечка, теплится над ним;
?И ворон, птица ночи,
На нем, как призрак, недвижим
?Сидит, унылы очи
Вперив на месяц. Вдруг, крылом
?Взмахнув, он пробудился,
Взвился… и на небе пустом,
?Трикраты крикнув, скрылся.

Объял Вадима тайный страх;
?Глядит в недоуменье —
И дивное тогда в глазах
?Вадимовых явленье:
Он видит, некто приподнял
?Иссохшими руками
Могильный камень, бледен встал,
?Туманными очами
Блеснул, возвел их к небесам,
?Как будто бы моляся,
Пошел, стучаться начал в храм…
?Но дверь не отперлася.

Вздохнув, повлекся дале он,
?И тихий под стопами
Был слышен шум, и долго, стон
?Пуская, меж стенами,
Между обломками столбов,
?Как бледный дым, мелькала
Бредуща тень… вдруг меж кустов
?Вдали она пропала.
Там, бором покровен, утес
?Вздымался, крут и страшен,
И при луне из-за древес
?Являлись кровы башен.

Вадим туда: уединен
?На груде скал мохнатых,
Над черным бором, обнесен
?Оградой стен зубчатых,
Стоит там замок, тих, как сна
?Безмолвное жилище,
И вся окрест его страна
?Угрюма, как кладбище;
И башни по углам стоят,
?Как призраки седые,
И сгромоздилися у врат
?Скалы сторожевые.

Душа Вадимова полна
?Смятенным ожиданьем —
И светит сумрачным луна
?Сквозь облако сияньем.
Но вдруг… слетел с луны туман,
?И бор засеребрился,
И замок весь, как великан,
?Над бором осветился;
И от востока ветерок
?Подул передрассветный,
И чу!.. из-за стены звонок
?Послышался приветный.

И что ж он видит? По стене
?Как тень уединенна,
С восточной к западной стране,
?Туманным облеченна
Покровом, девица идет;
?Навстречу к ней другая;
И та, приближась, подает
?Ей руку и, вздыхая,
Путь одинокий вдоль стены
?На запад продолжает;
Другая ж, к замку с вышины
?Спустившись, исчезает.

И за идущею вослед
?Вадим летит очами;
Уж, ясен, молодой рассвет
?Встает меж облаками;
Уж загорается восток…
?Она все дале, дале;
И тихо ранний ветерок
?Играет в покрывале;
Идет — глаза опущены,
?Глава на грудь склонилась —
Пришла на поворот стены;
?Поворотилась; скрылась.

Стоит, как вкопанный, Вадим;
?Душа в нем замирает:
Как будто лик свой перед ним
?Судьба разоблачает.
Бледнее тусклая луна;
?Светлей восток багровый;
И озаряется стена,
?И ярко блещут кроны;
К восточной обратясь стране,
?Ждет витязь… вдруг вспылала
В нем кровь… глядит… там на стене
?Идущая предстала.

Идет; на темный смотрит бор;
?Как будто ждет в волненье;
Как бы чего-то ищет взор
?В пустынном отдаленье…
Вдруг солнце в пламени лучей
?На крае неба стало…
И витязь в блеске перед ней!
?Как облак, покрывало
Слетело с юного чела —
?Их встретилися взоры;
И пала от ворот скала,
?И раздались их створы.

Стремится на ограду он;
?Идет она с ограды;
Сошлись… о вещий, верный сон!
?О час святой награды!
Свершилось! все — и ранних лет
?Прекрасные желанья,
И озаряющие свет
?Младой души мечтанья,
И все, чего мы здесь не зрим,
?Что вере лишь открыто, —
Все вдруг явилось перед ним,
?В единый образ слито!

Глядят на небо, слезы льют,
?Восторгом слов лишенны…
И вдруг из терема идут
?К ним девы пробужденны:
Как звезды, блещут очеса;
?На ясных лицах радость,
И искупления краса,
?И новой жизни младость.
О сладкий воскресенья час!
?Им мнилось: мир рождался!
Вдруг… звучно благовеста глас
?В тиши небес раздался.

И что ж? Храм Божий отворен;
?Там слышится моленье;
Они туда: храм освещен;
?В кадильницах куренье;
Перед Угодником горит,
?Как в древни дни, лампада,
И благодатное бежит
?Сияние от взгляда;
И некто, светел, в алтаре
?Простерт перед потиром,
И возглашается горе?
?Хвала незримым клиром.

Молясь, с подругой стал Вадим
?Пред царскими дверями,
И вдруг… святой налой пред ним;
?Главы их под венцами;
В руках их свечи зажжены;
?И кольца обручальны
На персты их возложены;
?И слышен гимн венчальный…
И вдруг… все тихо! гимн молчит;
?Безмолвны своды храма;
Один лишь, та?инствен, блестит
?Алтарь средь фимиама.

И в сем молчаньи кто-то к ним
?Приветный подлетает,
Их кличет именем родным,
?Их нежно отзывает…
Куда же?.. о священный вид!
?Могила перед ними;
И в ней спокойно; дерн покрыт
?Цветами молодыми;
И дышит ветерок окрест,
?Как дух бесплотный вея;
И обвивает светлый крест
?Прекрасная лилея.

Они упали ниц в слезах;
?Их сердце вести ждало,
И трепетом священный прах
?Могилы вопрошало…
И было все для них ответ:
?И холм помолоделый,
И луга обновленный цвет,
?И бег реки веселый,
И воскрешенны древеса
?С вершинами живыми,
И, как бессмертье, небеса
?Спокойные над ними…

Промчались веки вслед векам…
?Где замок? где обитель?
Где чудом освященный храм?..
?Все скрылось… лишь, хранитель
Давно минувшго, живет
?На прахе их преданье.
Есть место… там игривых вод
?Пленительно сверканье;
Там вечно зелен пышный лес;
?Там сладок ветра шёпот,
И с тихим говором древес
?Волны слиянный ропот.

На месте оном — так гласит
?Правдивое преданье —
Был пепел инокинь сокрыт:
?В посте и покаянье
При гробе грешника-отца
?Они кончины ждали
И примиренного Творца
?В молитвах прославляли…
И улетела к небесам
?С земли их жизнь святая,
Как улетает фимиам
?С кадил, благоухая.

На месте оном — в светлый час
?Земли преображенья —
Когда, послышав утра глас,
?С звездою пробужденья,
Востока ангел в тишине
?На край небес взлетает
И по туманной вышине
?Зарю распростирает,
Когда и холм, и луг, и лес —
?Все оживленным зрится
И пред святилищем небес,
?Как жертва, все дымится, —

Бывают тайны чудеса,
?Невиданные взором:
Отшельниц слышны голоса;
?Горе? хвалебным хором
Поют; сквозь занавес зари
?Блистает крест; слиянны
Из света зрятся алтари;
?И, яркими венчанны
Звездами, девы предстоят
?С молитвой их святыне,
И серафимов тьмы кипят
?В пылающей пучине.

«За днями дни идут, идут…
?Напрасно;
Они свободы не ведут
?Прекрасной;
Об ней тоскую и молюсь,
Ее зову, не дозовусь.

Смотрю в высокое окно
?Темницы:
Все небо светом зажжено
?Денницы;
На свежих крыльях ветерка
Летают вольны облака.

И так все блага заменить
?Могилой;
И бросить свет, когда в нем жить
?Так мило;
Ах! дайте в свете подышать;
Еще мне рано умирать.

Лишь миг весенним бытиём
?Жила я;
Лишь миг на празднике земном
?Была я;
Душа готовилась любить…
И все покинуть, все забыть!»

Так голос заунывный пел
?В темнице…
И сердцем юноша летел
?К певице.
Но он в неволе, как она;
Меж ними хладная стена.

И тщетно с ней он разлучен
?Стеною:
Невидимую знает он
?Душою;
И мысль об ней и день и ночь
От сердца не отходит прочь.

Все видит он: во тьме она
?Тюрёмной
Сидит, раздумью предана,
?Взор томный;
Младенчески прекрасен вид;
И слезы падают с ланит.

И ночью, забывая сон,
?В мечтанье
Ее подслушивает он
?Дыханье;
И на устах его горит
Огонь ее младых ланит.

Таясь, страдания одне
?Делить с ней,
В одной темничной глубине
?Молить с ней
Согласной думой и тоской
От неба участи одной —

Вот жизнь его: другой не ждет
?Он доли;
Он, равнодушный, не зовет
?И воли:
С ней розно в свете жизни нет;
Прекрасен только ею свет.

«Не ты ль, — он мнит, — давно была
?Любима?
И не тебя ль душа звала,
?Томима
Желанья смутного тоской,
Волненьем жизни молодой?

Тебя в пророчественном сне
?Видал я;
Тобою в пламенной весне
?Дышал я;
Ты мне цвела в живых цветах;
Твой образ веял в облаках.

Когда же сердце ясный взор
?Твой встретит?
Когда, разрушив сей затвор,
?Осветит
Свобода жизнь вдвоем для нас?
Лети, лети, желанный час».

Напрасно; час не прилетел
?Желанный;
Другой создателем удел
?Избранный
Достался узнице младой —
Небесно-тайный, не земной.

Раз слышит он: затворов гром,
?Рыданье,
Звук цепи, голоса?… потом
?Молчанье…
И ужас грудь его томит —
И тщетно ждет он… все молчит.

Увы! удел его решен…
?Угрюмый,
Навек грядущего лишен,
?Все думы
За ней он в гроб переселил
И молит рок, чтоб поспешил.

Однажды — только занялась
?Денница —
Его со стуком расперлась
?Темница.
«О радость! (мнит он) скоро к ней!»
И что ж?.. Свобода у дверей.

Но хладно принял он привет
?Свободы:
Прекрасного уж в мире нет;
?Дни, годы
Напрасно будут проходить…
Погибшего не возвратить.

Ах! слово милое об ней
?Кто скажет?
Кто след ее забытых дней
?Укажет?
Кто знает, где она цвела?
Где тот, кого своим звала?

И нет ему в семье родной
?Услады;
Задумчив, грустию немой
?Он взгляды
Сердечные встречает их;
Он в людстве сумрачен и тих.

Настанет день — ни с места он;
?Безгласный,
Душой в мечтанье погружен,
?Взор страстный
Исполнен смутного огня,
Стоит он, голову склоня.

Но тихо в сумраке ночей
?Он бродит
И с неба темного очей
?Не сводит:
Звезда знакомая там есть;
Она к нему приносит весть…

О милом весть и в мир иной
?Призванье…
И делит с тайной он звездой
?Страданье;
Ее краса оживлена:
Ему в ней светится она.

Он таял, гаснул и угас…
?И мнилось,
Что вдруг пред ним в последний час
?Явилось
Все то, чего душа ждала,
И жизнь в улыбке отошла.

Владыка Морвены,
Жил в дедовском замке могучий Ордал;
Над озером стены
Зубчатые замок с холма возвышал;
Прибрежны дубравы
Склонялись к водам,
И стлался кудрявый
Кустарник по злачным окрестным холмам.

Спокойствие сеней
Дубравных там часто лай псов нарушал;
Рогатых еленей,
И вепрей, и ланей могучий Ордал
С отважными псами
Гонял по холмам;
И долы с холмами,
Шумя, отвечали зовущим рогам.

В жилище Ордала
Веселость из ближних и дальних краев
Гостей собирала;
И убраны были чертоги пиров
Еленей рогами;
И в память отцам
Висели рядами
Их шлемы, кольчуги, щиты по стенам.

И в дружных беседах
Любил за бокалом рассказы Ордал
О древних победах
И взоры на брони отцов устремлял:
Чеканны их латы
В глубоких рубцах;
Мечи их зубчаты;
Щиты их и шлемы избиты в боях.

Младая Минвана
Красой озаряла родительский дом;
Как зыби тумана,
Зарею златимы над свежим холмом,
Так кудри густые
С главы молодой
На перси младые,
Вияся, бежали струей золотой.

Приятней денницы
Задумчивый пламень во взорах сиял:
Сквозь темны ресницы
Он сладкое в душу смятенье вливал;
Потока журчанье —
Приятность речей;
Как роза дыханье;
Душа же прекрасней и прелестей в ней.

Гремела красою
Минвана и в ближних и в дальних краях;
В Морвену толпою
Стекалися витязи, славны в боях;
И дщерью гордился
Пред ними отец…
Но втайне делился
Душою с Минваной Арминий-певец.

Младой и прекрасный,
Как свежая роза — утеха долин,
Певец сладкогласный…
Но родом не знатный, не княжеский сын;
Минвана забыла
О сане своем
И сердцем любила,
Невинная, сердце невинное в нем.—

На темные своды
Багряным щитом покатилась луна;
И озера воды
Струистым сияньем покрыла она;
От замка, от сеней
Дубрав по брегам
Огромные теней
Легли великаны по гладким водам.

На холме, где чистым
Потоком источник бежал из кустов,
Под дубом ветвистым —
Свидетелем тайных свиданья часов —
Минвана младая
Сидела одна,
Певца ожидая,
И в страхе таила дыханье она.

И с арфою стройной
Ко древу к Минване приходит певец.
Всё было спокойно,
Как тихая радость их юных сердец:
Прохлада и нега,
Мерцанье луны,
И ропот у брега
Дробимыя с легким плесканьем волны.

И долго, безмолвны,
Певец и Минвана с унылой душой
Смотрели на волны,
Златимые тихоблестящей луной.
«Как быстрые воды
Поток свой лиют —
Так быстрые годы
Веселье младое с любовью несут».—

«Что ж сердце уныло?
Пусть воды лиются, пусть годы бегут;
О верный! о милой!
С любовию годы и жизнь унесут!»—
«Минвана, Минвана,
Я бедный певец;
Ты ж царского сана,
И предками славен твой гордый отец».—
«Что в славе и сане?
Любовь — мой высокий, мой царский венец.

О милый, Минване
Всех витязей краше смиренный певец.
Зачем же уныло
На радость глядеть?
Всё близко, что мило;
Оставим годам за годами лететь».—

«Минутная сладость
Веселого вместе, помедли, постой;
Кто скажет, что радость
Навек не умчится с грядущей зарей!
Проглянет денница —
Блаженству конец;
Опять ты царица,
Опять я ничтожный и бедный певец».—

«Пускай возвратится
Веселое утро, сияние дня;
Зарей озарится
Тот свет, где мой милый живет для меня.

Лишь царским убором
Я буду с толпой;
А мыслию, взором,
И сердцем, и жизнью, о милый, с тобой».

«Прости, уж бледнеет
Рассветом далекий, Минвана, восток;
Уж утренний веет
С вершины кудрявых холмов ветерок».—
«О нет! то зарница
Блестит в облаках,
Не скоро денница;
И тих ветерок на кудрявых холмах».—

«Уж в замке проснулись;
Мне слышался шорох и звук голосов».—
«О нет! встрепенулись
Дремавшие пташки на ветвях кустов».—
«Заря уж багряна».—
«О милый, постой».—
«Минвана, Минвана,
Почто ж замирает так сердце тоской?»

И арфу унылой
Певец привязал под наклоном ветвей:
«Будь, арфа, для милой
Залогом прекрасных минувшего дней;
И сладкие звуки
Любви не забудь;
Услада разлуки
И вестник души неизменныя будь.

Когда же мой юный,
Убитый печалию, цвет опадет,
О верные струны,
В вас с прежней любовью душа перейдет.
Как прежде, взыграет
Веселие в вас,
И друг мой узнает
Привычный, зовущий к свиданию глас.

И думай, их пенью
Внимая вечерней, Минвана, порой,
Что легкою тенью,
Всё верный, летает твой друг над тобой;
Что прежние муки:
Превратности страх,
Томленье разлуки —
Всё с трепетной жизнью он бросил во прах.

Что, жизнь переживши,
Любовь лишь одна не рассталась с душой;
Что робко любивший
Без робости любит и более твой.
А ты, дуб ветвистый,
Ее осеняй;
И, ветер душистый,
На грудь молодую дышать прилетай».

Умолк — и с прелестной
Задумчивых долго очей не сводил…
Как бы неизвестный
В нем голос: навеки прости! говорил.
Горячей рукою
Ей руку пожал
И, тихой стопою
От ней удаляся, как призрак пропал…

Луна воссияла…
Минвана у древа… но где же певец?
Увы! предузнала
Душа, унывая, что счастью конец;
Молва о свиданье
Достигла отца…
И мчит уж в изгнанье
Ладья через море младого певца.

И поздно и рано
Под древом свиданья Минвана грустит.
Уныло с Минваной
Один лишь нагорный поток говорит;
Всё пусто; день ясный
Взойдет и зайдет —
Певец сладкогласный
Минваны под древом свиданья не ждет.

Прохладою дышит
Там ветер вечерний, и в листьях шумит,
И ветви колышет,
И арфу лобзает… но арфа молчит.
Творения радость,
Настала весна —
И в свежую младость,
Красу и веселье земля убрана.

И ярким сияньем
Холмы осыпал вечереющий день;
На землю с молчаньем
Сходила ночная, росистая тень;
Уж синие своды
Блистали в звездах;
Сравнялися воды;
И ветер улегся на спящих листах.

Сидела уныло
Минвана у древа… душой вдалеке…
И тихо всё было…
Вдруг… к пламенной что-то коснулось щеке;
И что-то шатнуло
Без ветра листы;
И что-то прильнуло
К струнам, невидимо слетев с высоты…

И вдруг… из молчанья
Поднялся протяжно задумчивый звон;
И тише дыханья
Играющей в листьях прохлады был он.
В ней сердце смутилось:
То друга привет!
Свершилось, свершилось!..
Земля опустела, и милого нет.

От тяжкия муки
Минвана упала без чувства на прах,
И жалобней звуки
Над ней застенали в смятенных струнах.
Когда ж возвратила
Дыханье она,
Уже восходила
Заря, и над нею была тишина.

С тех пор, унывая,
Минвана, лишь вечер, ходила на холм
И, звукам внимая,
Мечтала о милом, о свете другом,
Где жизнь без разлуки,
Где всё не на час —
И мнились ей звуки,
Как будто летящий от родины глас.

«О милые струны,
Играйте, играйте… мой час недалек;
Уж клонится юный
Главой недоцветшей ко праху цветок.
И странник унылый
Заутра придет
И спросит: где милый
Цветок мой?.. и боле цветка не найдет».

И нет уж Минваны…
Когда от потоков, холмов и полей
Восходят туманы
И светит, как в дыме, луна без лучей —
Две видятся тени:
Слиявшись, летят
К знакомой им сени…
И дуб шевелится, и струны звучат.

Анализ баллады «Эолова арфа» Жуковского

Баллада «Эолова арфа» была написана в 1814 году. Стихотворение относится к «долбинскому» периоду, когда поэт В.А. Жуковский испытывал сильные любовные переживания. В конце 1814 года им было написано множество произведений с романтическим сюжетом.

Главная героиня стихотворения — девушка Минвана, которая является дочерью властителя Морвены. Ее добиваются многие воины, но сердце Минваны принадлежит певцу Арминию. Однако певец понимает, что им никогда не быть вместе из-за разницы в социальном положении. Влюбленные встречаются тайно, но знают, что рано или поздно им придется расстаться.

Арминий привязывает к дереву арфу и обещает любимой, что после смерти превратится в ветер и будет напоминать ей о себе звуком инструмента.

Через некоторое время отец Минваны — Ордал узнает о тайном женихе дочери и приказывает изгнать Арминия. Через несколько лет девушка приходит к дереву и слышит приятную мелодию арфы. В этот момент она понимает, что ее любимый больше не принадлежит миру живых. Минвана мучается от тоски и вскоре погибает. В конце произведения автор дарует влюбленным возможность встретиться на небесах.

Произведение написано в резкой тональности и раскрывает тему «запрещенной любви». Обстановка, в которой происходят действия героев, отличается от «русско-народной». В стихотворении четко прослеживается североевропейский пейзаж.

К примеру строки словосочетания «зубчатые стены замка», «озеро воды», «висели рядами их шлемы», а также имена героев демонстрируют средневековой колорит. Считается, что во всей балладе прослеживается влияние оссиановского течения.

Чтобы показать читателям неразрывную связь душ влюбленных, автор дает им созвучные имена — Минвана, Арминий. Основной текст стихотворения описывает свидания пары. Его можно сопоставить с диалогом Ромео и Джульетты.

Чтобы изобразить средневековье, в тексте используют неправильный порядок слов, устаревшую речь, перемещение ударений.

В произведении символом любви является арфа, подвешенная на дереве. Этот жест имеет схожесть со стихотворением И.И. Дмитриева «К Лире».

Критики заметили, что в балладе используется своеобразная рифма. К примеру, в одной строфе идет чередование четырехстопного и двустопного амфибрахия. Такое построение предложений и рифм деформирует структуру произведения, что приводит к преобразованию баллады в лирическое стихотворение с человечным содержанием.

Дополнительно можно выделить перекрестную рифму, где чередуются женские и мужские окончания.

Из Шиллера.

На Посидонов пир веселый,
Куда стекались чада Гелы
Зреть бег коней и бой певцов,
Шел Ивик, скромный друг богов.
Ему с крылатою мечтою
Послал дар песней Аполлон:
И с лирой, с легкою клюкою,
Шел, вдохновенный, к Истму он.

Уже его открыли взоры
Вдали Акрокоринф и горы,
Слиянны с синевой небес.
Он входит в Посидонов лес…
Все тихо: лист не колыхнется;
Лишь журавлей по вышине
Шумящая станица вьется
В страны полуденны к весне.

«О спутники, ваш рой крылатый,
Досель мой верный провожатый,
Будь добрым знамением мне.
Сказав: прости! родной стране,
Чужого брега посетитель,
Ищу приюта, как и вы;
Да отвратит Зевес-хранитель
Беду от странничьей главы».

И с твердой верою в Зевеса
Он в глубину вступает леса;
Идет заглохшею тропой…
И зрит убийц перед собой.
Готов сразиться он с врагами;
Но час судьбы его приспел:
Знакомый с лирными струнами,
Напрячь он лука не умел.

К богам и к людям он взывает…
Лишь эхо стоны повторяет —
В ужасном лесе жизни нет.
«И так погибну в цвете лет,
Истлею здесь без погребенья
И не оплакан от друзей;
И сим врагам не будет мщенья
Ни от богов, ни от людей».

И он боролся уж с кончиной…
Вдруг… шум от стаи журавлиной;
Он слышит (взор уже угас)
Их жалобно-стенящий глас.
«Вы, журавли под небесами,
Я вас в свидетели зову!
Да грянет, привлеченный вами,
Зевесов гром на их главу»

И труп узрели обнаженный:
Рукой убийцы искаженны
Черты прекрасного лица.
Коринфский друг узнал певца.
«И ты ль недвижим предо мною?
И на главу твою, певец,
Я мнил торжественной рукою
Сосновый положить венец».

И внемлют гости Посидона,
Что пал наперсник Аполлона…
Вся Греция поражена;
Для всех сердец печаль одна.
И с диким ревом исступленья
Пританов окружил народ,
И вопит: «Старцы, мщенья, мщенья!
Злодеям казнь, их сгибни род!»

Но где их след? Кому приметно
Лицо врага в толпе несметной
Притекших в Посидонов храм?
Они ругаются богам.
И кто ж — разбойник ли презренный
Иль тайный враг удар нанес?
Лишь Гелиос то зрел священный,
Все озаряющий с небес.

С подъятой, может быть, главою,
Между шумящею толпою,
Злодей сокрыт в сей самый час
И хладно внемлет скорби глас;
Иль в капище, склонив колени,
Жжет ладан гнусною рукой;
Или теснится на ступени
Амфитеатра за толпой,

Где, устремив на сцену взоры
(Чуть могут их сдержать подпоры),
Пришед из ближних, дальних стран,
Шумя, как смутный океан,
Над рядом ряд, сидят народы;
И движутся, как в бурю лес,
Людьми кипящи переходы,
Всходя до синевы небес.

И кто сочтет разноплеменных,
Сим торжеством соединенных?
Пришли отвсюду: от Афин,
От древней Спарты, от Микин,
С пределов Азии далекой,
С Эгейских вод, с Фракийских гор.
И сели в тишине глубокой,
И тихо выступает хор3.

По древнему обряду, важно,
Походкой мерной и протяжной,
Священным страхом окружен,
Обходит вкруг театра он.
Не шествуют так персти чада;
Не здесь их колыбель была.
Их стана дивная громада
Предел земного перешла.

Идут с поникшими главами
И движут тощими руками
Свечи, от коих темный свет;
И в их ланитах крови нет;
Их мертвы лица, очи впалы;
И свитые меж их власов
Эхидны движут с свистом жалы,
Являя страшный ряд зубов.

И стали вкруг, сверкая взором;
И гимн запели диким хором,
В сердца вонзающий боязнь;
И в нем преступник слышит: казнь!
Гроза души, ума смутитель,
Эринний страшный хор гремит;
И, цепенея, внемлет зритель;
И лира, онемев, молчит:

«Блажен, кто незнаком с виною,
Кто чист младенчески душою!
Мы не дерзнем ему вослед;
Ему чужда дорога бед…
Но вам, убийцы, горе, горе!
Как тень, за вами всюду мы,
С грозою мщения во взоре,
Ужасные созданья тьмы.

Не мните скрыться — мы с крылами;
Вы в лес, вы в бездну — мы за вами;
И, спутав вас в своих сетях,
Растерзанных бросаем в прах.
Вам покаянье не защита;
Ваш стон, ваш плач — веселье нам;
Терзать вас будем до Коцита,
Но не покинем вас и там».

И песнь ужасных замолчала;
И над внимавшими лежала,
Богинь присутствием полна,
Как над могилой, тишина.
И тихой, мерною стопою
Они обратно потекли,
Склонив главы, рука с рукою,
И скрылись медленно вдали.

И зритель — зыблемый сомненьем
Меж истиной и заблужденьем —
Со страхом мнит о Силе той,
Которая, во мгле густой
Скрывался, неизбежима,
Вьет нити роковых сетей,
Во глубине лишь сердца зрима,
Но скрыта от дневных лучей.

И всё, и всё еще в молчанье…
Вдруг на ступенях восклицанье:
«Парфений, слышишь?.. Крик вдали —
То Ивиковы журавли!..»
И небо вдруг покрылось тьмою;
И воздух весь от крыл шумит;
И видят… черной полосою
Станица журавлей летит.

«Что? Ивик!..» Все поколебалось —
И имя Ивика помчалось
Из уст в уста… шумит народ,
Как бурная пучина вод.
«Наш добрый Ивик! наш сраженный
Врагом незнаемым поэт!..
Что, что в сем слове сокровенно?
И что сих журавлей полет?»

И всем сердцам в одно мгновенье,
Как будто свыше откровенье,
Блеснула мысль: «Убийца тут;
То Эвменид ужасных суд;
Отмщенье за певца готово;
Себе преступник изменил.
К суду и тот, кто молвил слово,
И тот, кем он внимаем был!»

И, бледен, трепетен, смятенный,
Незапной речью обличенный,
Исторгнут из толпы злодей:
Перед седалище судей
Он привлечен с своим клевретом;
Смущенный вид, склоненный взор
И тщетный плач был их ответом;
И смерть была им приговор.