Стихи о дочке

Без ошибок не прожить на свете,
Коль весь век не прозябать в тиши.
Только б, дочка, шли ошибки эти
Не от бедности — от щедрости души.

Не беда, что тянешься ко многому:
Плохо, коль не тянет ни к чему.
Не всегда на верную дорогу мы
Сразу пробиваемся сквозь тьму.

Но когда пробьешься — не сворачивай
И на помощь маму не зови…
Я хочу, чтоб чистой и удачливой
Ты была в работе и в любви.

Если горько вдруг обманет кто-то,
Будет трудно, но переживешь.
Хуже, коль «полюбишь» по расчету
И на сердце приголубишь ложь.

Ты не будь жестокой с виноватыми,
А сама виновна — повинись.
Все же люди, а не автоматы мы,
Все же непростая штука — жизнь…

Скажи мне, детство,
Разве не вчера
Гуляла я в пальтишке до колена?
А нынче дети нашего двора
Меня зовут с почтеньем «мама Лены».

И я иду, храня серьезный вид,
С внушительною папкою под мышкой,
А детство рядом быстро семенит,
Похрустывая крепкой кочерыжкой.

Русский вечер.
Дымчатые дали.
Ржавые осколки на траве.
Веет древней гордою печалью
От развалин скорбных деревень.

Кажется, летает над деревней
Пепел чингисханской старины…
Но моей девчонке семидневной
Снятся удивительные сны.

Снится, что пожары затухают,
Оживает обожженный лес.
Улыбнулось, сморщилось, вздыхает
Маленькое чудо из чудес.

Д.Ф.Тютчевой

Вот свежие тебе цветы
В честь именин твоих, –
Ещё цветы я рассылаю,
А сам так быстро отцветаю.
Хотелось бы собрать пригоршню дней,
Чтоб сплесть ещё венок
Для именинницы моей.

«Бойся, дочка, стрел Амура.
Эти стрелы жал больней.
Он увидит,— ходит дура,
Метит прямо в сердце ей.

Умных девушек не тронет,
Далеко их обойдет,
Только глупых в сети гонит
И к погибели влечет».

Лиза к матери прижалась,
Слезы в три ручья лия,
И, краснея, ей призналась:
«Мама, мама, дура я!

Утром в роще повстречала
Я крылатого стрелка
И в испуге побежала
От него, как лань легка.

Поздно он меня заметил,
И уж как он ни летел,
В сердце мне он не уметил
Ни одной из острых стрел.

И когда к моей ограде
Прибежала я, стеня,
Он махнул крылом в досаде
И умчался от меня.»

Катька, Катышок, Катюха —
тоненькие пальчики.
Слушай, человек-два-уха,
излиянья
папины.
Я хочу, чтобы тебе
не казалось тайной,
почему отец теперь
стал сентиментальным.
Чтобы все ты поняла —
не сейчас, так позже.
У тебя свои дела
и свои заботы.
Занята ты долгий день
сном, едою, санками.
Там у вас,
в стране детей,
происходит всякое.
Там у вас,
в стране детей —
мощной и внушительной,-
много всяческих затей,
много разных жителей.
Есть такие —
отойди
и постой в сторонке.
Есть у вас свои вожди
и свои пророки.
Есть — совсем как у больших —
ябеды и нытики…
Парк бесчисленных машин
выстроен по нитке.
Происходят там и тут
обсужденья грозные:
«Что на третье дадут:
компот
или мороженое?»
«Что нарисовал сосед?»
«Елку где поставят?..»
Хорошо, что вам газет —
взрослых —
не читают!..
Смотрите, остановясь,
на крутую радугу…
Хорошо, что не для вас
нервный голос радио!
Ожиданье новостей
страшных и громадных…
Там у вас, в стране детей,
жизнь идет нормально.
Там — ни слова про войну.
Там о ней —
ни слуха…

Я хочу в твою страну,
человек-два-уха!

Наследница-дочь на охоте была,
Пеленок с собой она в лес не взяла,
А ночью ребенка в лесу родила
И в свой завернула передник.

Передник был соткан из чистого льна,
Из белого, тонкого сшит полотна.
Так вот малыша завернула она
В свой тонкий голландский передник.

В ту ночь пировал в своем замке старик.
Из бочки струилось вино, как родник.
И вдруг среди ночи послышался крик
Того, кто завернут в передник.

— Какой там ребенок кричит во всю мочь
На той половине, где спит моя дочь?
Его унесите немедленно прочь.
А ну, разверните передник.

— Да, это ребенок, а я его мать.
И, значит, он будет вас дедушкой звать.
Отец его будет ваш преданный зять,
А он — ваш достойный наследник.

— Да кто он такой — из дворян, из крестьян,
Тот дерзкий, что обнял твой девичий стан?
Кому только нужен крикун-мальчуган,
Завернутый в этот передник?

— Мой будущий муж в Эдинбурге живет.
Он первым из первых в столице слывет,
Он золотом шитый наряд мне пришлет,
Узнав, кто завернут в передник.

— Послушай-ка, дочка, твои терема
И все мои башни, дворы и дома,
Амбары с мукой и с зерном закрома
Получит мой внук и наследник,
Завернутый в этот передник!

Рыженькую и смешную
дочь баюкая свою,
я дремливую, ночную
колыбельную спою,

С парашютной ближней вышки
опустился наземь сон,
под окошками колышет
голубой небесный зонт.

Разгорелись в небе звезды,
лучики во все концы;
соколята бредят в гнездах,
а в скворечниках скворцы.

Звездной ночью, птичьей ночью
потихоньку брежу я:
«Кем ты будешь, дочка, дочка,
рыженькая ты моя?

Будешь ты парашютисткой,
соколенком пролетать:
небо — низко, звезды — близко,
до зари рукой подать!

Над зеленым круглым миром
распахнется белый шелк,
скажет маршал Ворошилов:
«Вот спасибо, хорошо!»

Старый маршал Ворошилов
скажет: «Ладно, будем знать:
в главный бой тебя решил я
старшим соколом послать».

И придешь ты очень гордой,
крикнешь: «Мама, погляди!
Золотой красивый орден,
точно солнце, на груди…»

Сокол мой, парашютистка,
спи… не хнычь… время спать…
небо низко,
звезды близко,
до зари рукой подать…

Дочери, дочери,
Взрослые дочери,
Выросли вы невзначай.
В детстве вам матери
Счастье пророчили,
Прочь отводили печаль.

Сами терпели
Нужду и лишенья
В годы военной Москвы.
С нами осталось
Одно сбереженье —
Вы, наши дочери, вы.

Нет у нас в жизни
Иного стремления, —
Что нам подарки от вас!
Жить нам так хочется
На иждивении —
Глаз ваших, радостных глаз.

Много вас ходит,
Таких одиноких,
Слишком весёлых девчат.
Парни вас любят
Весёлых, нестрогих,
В жены — лишь строгих хотят.

Дочери, дочери,
Взрослые дочери!
Мы вас немножко взрослей.
Будьте же строгими,
Даже жестокими
К радости первой своей.

Пусть вам запомнится
Заповедь эта,
Пусть она будет в крови,
Пусть начинается утро с рассвета,
Юность —
С хорошей любви!

Дочке моей Леночке

То куклу ты лечишь
Забавно, по-детски,
То бегаешь возле плетня,
То вдруг поглядишь ты
Настолько по-женски,
Как будто ты старше меня.

Гляжу на тебя я,
Гляжу, как на чудо.
Заснула ты с куклой вдвоём.
Откуда тот свет материнства,
Откуда
На личике детском твоём!

Гляжу на тебя я.
Гляжу виновато,
Когда отвечаю «нельзя»,
И всё, что во мне
До сих пор ещё свято,
Слезой набежит на глаза.

Тебя я к далёкому парню ревную,
Что станет твоею судьбой,
Но пусть он, как я,
Испытает такую,
Святую, мужскую любовь!

Я стоял на посту, а в рассветной мгле
Восходила Чулпан-звезда,
Словно дочка моя Чулпан на земле
Мне тянула руки тогда.

Когда я уходил, почему ты с тоской
Поглядела в глаза отца?
Разве ты не знала, что рядом с тобой
Бьется сердце мое до конца?

Или думала ты, что разлука горька,
Что, как смерть, разлука страшна?
Ведь любовью к тебе навсегда, на века
Вся душа у меня полна.

Я уехал и видел в вагонном окне
Моей милой дочки черты.
Для меня ты звездой зажглась в вышине,
Утром жизни была мне ты.

Ты и мама твоя, вы вдвоем зажглись,
Чтобы жизнь не была темна.
Вот какую светлую, славную жизнь
Подарила нам наша страна.

Но фашисты вторглись в нашу страну.
За плечами у них топор.
Они жгут и грабят, ведут войну.
Как их можно терпеть до сих пор!

Но фашист наше счастье не отберет,
Я затем и ринулся в бой.
Если я упаду, то лицом вперед,
Чтоб тебя заградить собой.

Всею кровью тебя в бою защищу,
Клятву родине дам своей,
И звезду Чулпан на заре отыщу
И опять обрадуюсь ей.

Моя кровь не иссякнет в твоей крови,
Дочь, на свет рожденная мной.
Я отдам тебе трепет своей любви,
Чтоб спокойно спать под землей.

Разгорайся же ярче и ярким лучом
Отражай волненье мое.
Мне за счастье твое и смерть нипочем,
Я с улыбкой встречу ее.

До свиданья, Чулпан! А когда заря
Разгорится над всей страной,
Я к тебе возвращусь, победой горя,
С автоматом своим за спиной.

И отец и дочь, обнимемся мы,
И, сквозь слезы смеясь легко,
Мы увидим, как после грозы и тьмы
Ясный день встает высоко.

Родилась беспомощным комочком,
Но растет и крепнет с каждым днем.
Голосок ее звенит звоночком,
В сердце откликается моем.

А бывает, иногда спросонок
Вдруг застонет бедный мой ребенок,—
Я дрожу, как будто надо мной
Разразился ливень ледяной.

Сорока болезнями готов я
Сам переболеть, перестрадать,
Только бы сберечь ее здоровье.
За нее мне жизнь не жаль отдать.

Улыбнется — все вокруг лучится,
А когда она каким-нибудь
Новым достиженьем отличится,
Радость так и распирает грудь.

Нынче вот сама дошла до двери
В первый раз… И я так горд теперь,
Будто бы она по меньшей мере
Мне открыла полюс, а не дверь.

С голубым сиянием во взоре —
До чего ж малютка хороша!
Как жемчужина в глубоком море,
Светится в глазах ее душа.

Этого сокровища хранитель —
Перед всем народом и страной
Я как гражданин и как родитель
Отвечаю за ее покой.

Пусть растет здоровой и цветущей!
Наши дети — родины весна,
Светлая надежда, день грядущий,
Нашего бессмертья семена.

В чистом сердце и в головке ясной,
В светло-голубых ее глазах
Вижу я полет мечты прекрасной,
Будущего силу и размах.

Мы покинем мир… Но наши дети
Сберегут сердец замолкших жар,
Пронесут сквозь даль десятилетий
Стяг побед — отцов и дедов дар.

Так, от поколенья к поколенью,
Тянутся единой цепи звенья,—
Здесь трудиться будет, как и я,
Дочь моя, кровиночка моя.

Не умру, дыханье краткой жизни
В ней я обновлю и повторю…
И приблизят юные к отчизне
Коммунизма светлую зарю.

Потому-то девочка родная
Мне дороже самого себя.
Как цветок, от стужи укрывая,
Берегу, ращу ее, любя…

Когда на небо синее
Глаза поднять невмочь,
Тебе в ответ, уныние,
Возникнет слово: дочь.
О, чудо светлолицее,
И нежен и высок, —
С какой сравниться птицею
Твой лёгкий голосок!
Клянусь — необозримое
Блаженство впереди,
Когда ты спишь, любимая,
Прильнув к моей груди.
Тебя держать, бесценная,
Так сладостно рукам.
Не комната — вселенная,
Иду — по облакам.
И сердце непомерное
Колышется во мне,
И мир, со всею скверною,
Остался где-то, вне.
Мной ничего не сказано,
Я не сумела жить,
Но ты вдвойне обязана,
И ты должна свершить.
Быть может мне заранее,
От самых первых дней,
Дано одно призвание —
Стать матерью твоей.
В тиши блаженства нашего
Кляну себя: не сглазь!
Мне счастье сгинуть заживо
И знать, что ты сбылась.

Голубые, как небо, воды,
И серебряных две руки.
Мало лет — и четыре года:
Ты и я — у Москвы-реки.

Лодки плыли, гудки гудели,
Распоясанный брёл солдат.
Ребятишки дрались и пели
На отцовский унылый лад.

На ревнителей Бога Марса
Ты тихонько кривила рот.
Ледяными глазами барса
Ты глядела на этот сброд.

Был твой лик среди этих, тёмных,
До сиянья, до блеска — бел.
Не забуду — а ты не вспомнишь —
Как один на тебя глядел.

И как под землёю трава
Дружится с рудою железной,
Всe видят пресветлые два
Провала в небесную бездну.

Сивилла! — Зачем моему
Ребёнку — такая судьбина?
Ведь русская доля — ему…
И век ей: Россия, рябина…