Стихи о Москве

Невозможно не вклиниться
в человеческий водоворот —
у подъезда гостиницы
тесно толпится народ.
Не зеваки беспечные,
что на всех перекрестках торчат,–
дюжий парень из цеха кузнечного,
комсомольская стайка девчат.

Искушенный в политике
и по части манер,
в шляпе, видевшей видики,
консультант–инженер.

Тут же — словно игрушечка
на кустарном лотке —
боевая старушечка
в темноватом платке.

И прямые, отменные,
непреклонные, как на часах,
молодые военные
в малых — покамест — чинах.

Как положено воинству,
не скрываясь в тени,
с непреложным достоинством
держатся строго они.

Под бесшумными кронами
зеленеющих лип городских —
ни трибун с микрофонами,
ни знамен никаких.

Догадались едва ли вы,
отчего здесь народ:
черный сын Сенегалии
руки белые жмет.

Он, как статуя полночи,
черен, строен и юн.
В нашу русскую елочку
небогатый костюм.

По сорочке подштопанной
узнаем наугад:
не буржуйчик (ах, чтобы им!),
наш, трудящийся брат.

Добродушие голоса,
добродушный зрачок.
Вместо русого волоса —
черный курчавый пушок.

И выходит, не знали мы —
не поверить нельзя,–
что и в той Сенегалии
у России друзья.

Не пример обольщения,
не любовь напоказ,
а простое общение
человеческих рас.

Светит солнце весеннее
над омытой дождями Москвой,
и у всех настроение —
словно праздник какой.

По утру только искры рассвета блестнут в синеве,
По полям, по мостам электрички бегут к Москве.
По утру в ясный радостный час у Москвы у реки
Запевают, как птицы, гудки.

Хороша столица на заре,
И весной, и в снежном серебре.
И по всей земле летит на крыльях молва
О тебе, Москва!

Светлым днём солнце льёт на столицу поток золотой.
Как хорош в золотистых лучах город наш родной!
Светлым днём на лице жизни краски как всегда горячи.
Строят счастье своё москвичи.

Хороша столица ясным днём
В молодом порыве трудовом.
И по всей земле летит на крыльях молва
О тебе, Москва!

В поздний час голубые просторы Москвы хороши.
Крепким сном спят в кроватках своих малыши в тиши.
В поздний час, как всегда, звёзды красные край наш хранят,
Словно звёзды на шлемах солдат.

Хороша столица в час ночной.
Звёзды мирно светят над тобой.
И по всей земле летит на крыльях молва
О тебе, Москва!

Я иду по Москве вдоль вечерней реки,
А кругом, где ни глянешь, горят огоньки.
Всюду светятся окна, как звёзды в ночи,
И за каждым, за каждым — друзья-москвичи.

Вот за тем собралася, быть может, семья,
А за этим окном веселятся друзья.
Молодой и задорный студенческий круг,
Слышны шутки и смех, льются песни подруг.

И за этим окошком — негаснущий свет:
Здесь, наверно, живёт мой товарищ-поэт,
Ищет ночь напролёт золотые слова —
Может, их завтра утром подхватит Москва!

А за этим, за этим неярким окном —
Милый профиль, тяжёлые косы венком
Той, которой сказать всё давно мне пора,
Той, чьё имя я молча твержу до утра.

Я иду по Москве — скоро будет рассвет.
Я слагаю все сердцем последний куплет.
Гаснут звёзды вокруг. Всё светлей синева.
С добрым утром, моя дорогая Москва!

Люблю осеннюю Москву
в ее убранстве светлом,
когда утрами жгут листву,
опавшую под ветром.
Огромный медленный костер
над облетевшим садом
похож на стрельчатый костел
с обугленным фасадом.
А старый клен совсем поник,
стоит, печально горбясь…
Мне кажется, своя у них,
своя у листьев гордость.
Ну что с того, ну что с того,
что смяты и побиты!
В них есть немое торжество
предчувствия победы.
Они полягут в чернозем,
собой его удобрят,
но через много лет и зим
потомки их одобрят,
Слезу ненужную утрут,
и в юном трепетанье
вся неоправданность утрат
получит оправданье…
Парит, парит гусиный клин,
за тучей гуси стонут.
Горит, горит осенний клен,
золою листья станут.
Ветрами старый сад продут,
он расстается с летом..
А листья новые придут,
придут за теми следом.

Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась,
Москва слезам не верила,
А верила любви.
Снегами запорошена,
Листвою заворожена,
Найдет тепло прохожему,
А деревцу — земли.
Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.
Москву рябины красили,
Дубы стояли князями,
Но не они, а ясени
Без спросу наросли.
Москва не зря надеется,
Что вся в листву оденется,
Москва найдет для деревца
Хоть краешек земли.
Александра, Александра,
Что там вьется перед нами?
Это ясень семенами
Кружит вальс над мостовой.
Ясень с видом деревенским
Приобщился к вальсам венским.
Он пробьется, Александра,
Он надышится Москвой.
Москва тревог не прятала,
Москва видала всякое,
Но беды все и горести
Склонялись перед ней.
Любовь Москвы не быстрая,
Но верная и чистая,
Поскольку материнская
Любовь других сильней.
Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.

Предо мной Иван Великий,
Предо мною — вся Москва.
Кремль-от, Кремль-от, погляди-ка!
Закружится голова.

Русской силой так и дышит…
Здесь лилась за веру кровь;
Сердце русское здесь слышит
И спасенье, и любовь.

Старине святой невольно
Поклоняется душа…
Ах, Москва, родная, больно
Ты мила и хороша!

Я тоскую в Москве о многом:
И о том,
Что с тобою мы — врозь,
И о горных крутых дорогах,
Где нам встретиться довелось.
Не забуду дороги эти,
Альпинистов упругий шаг.
Все мне кажется — горный ветер
Чем-то близок ветрам атак.

Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!

Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..

Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит!

На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных…
Это матушка Москва!

Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?..

Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!

Ты не гнула крепкой выи
В бедовой твоей судьбе:
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе!..

Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!

И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!..

Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!

Я унесен прекрасною мечтой,
И в воздухе душисто-тиховейном,
В стране, где грозд янтарно-золотой,
Я узнаю себя над Рейном.
В его стекле так тихи небеса!
Его брега — расписанные рамки.
Бегут по нем рядами паруса,
Глядят в него береговые замки,
И эхо гор разносит голоса!
Старинные мне слышатся напевы,
У пристаней кипит народ,
По виноградникам порхает хоровод,
И слышу я, поют про старый Реин девы.

«Наш Рейн, наш Рейн красив и богат!
Над Рейном блестят города!
И с башнями замки, и много палат,
И сладкая в Рейне вода!..

И пурпуром блещут на Рейне брега:
То наш дорогой виноград,
И шелком одеты при Рейне луга:
Наш реинский берег — Германии сад!

И славится дева на Рейне красой,
И юноша смотрит бодрей!
О, мчись же, наш Рейн, серебрясь полосой,
До синих, до синих морей!..»

Но чье чело средь праздничного шума,
Когда та песня пронеслась,
Поддернула пролетной тенью дума
И в ком тоска по родине зажглась?..
Он счастлив, он блажен с невестой молодою,
Он празднует прекрасный в жизни миг,
Но вспомнил что-то он над рейнской водою…
«Прекрасен Рейн твой и тих,
(Невесте говорит жених),
Прекрасен он — и счастлив я с тобою,
Когда в моей дрожит твоя рука,
Но от тебя, мой юный друг, не скрою,
Что мне, на севере, милей одна река:
Там родина моя, там жил я, бывши молод,
Над бедной той рекой стоит богатый город,
По нем подчас во мне тоска!
В том городе есть башни-исполины!
Как я люблю его картины,
В которых с роскошью ковров
Одеты склоны всех семи холмов —
Садами, замками и лесом из домов!..
Таков он, город наш стохрамый, стопалатный!
Чего там нет, в Москве, для взора необъятной?..
Базары, площади и целые поля
Пестреются кругом высокого Кремля!
А этот Кремль, весь золотом одетый,
Весь звук, когда его поют колокола,
Поэтом, для тебя не чуждым, Кремль воспетый
Есть колыбель Орла
Из царственной семьи великой!
Не верь, что говорит в чужих устах молва,
Что будто север наш такой пустынный, дикий!
Увидишь, какова Москва,
Москва — святой Руси и сердце и глава!—
И не покинешь ты ее из доброй воли:
Там и в мороз тебя пригреют, угостят,
И ты полюбишь наш старинный русский град,
Откушав русской хлеба-соли!..»

Не чертеж и не музей —
Ямы, перепады, ярусы.
Так
я вижу город сей
От ‘Ударника’ до Яузы!

Фабрика — и запах трав.
Храм — и простыни полощутся.
— У тебя негодный нрав:
Хаос и чересполосица.

Но зато свободный дух:
Мешанина непохожего…

Я из тыщи, я из двух
Вырву местного прохожего!

…Мне ли киснуть в кабале,
Если я такому городу
Не вода на киселе —
Дочь? И ученица смолоду.

— Ты тоску мою просей
Через бабушкино ситечко…

Так
я вижу город сей
И плевала на обидчика!

Замедлилось и время
И душа, какая есть.
И дивные метели
Замедлились, зальдились,
Отсвистели…
И у окна стою я, чуть дыша,
Большого города
Улавливая ритмы.
Каков он есть?
И что сулит он мне?
И звонами колокола налиты,
И Рождество проходит по земле.

Ночь. И снег валится.
Спит Москва… А я…
Ох, как мне не спится,
Любовь моя!

Ох, как ночью душно
Запевает кровь…
Слушай, слушай, слушай!
Моя любовь:

Серебро мороза
В лепестках твоих.
О, седая роза,
Тебе — мой стих!

Дышишь из-под снега,
Роза декабря,
Неутешной негой
Меня даря.

Я пою и плачу,
Плачу и пою,
Плачу, что утрачу
Розу мою!

Не мираж в дымящейся синеве,
И не вымысел, и не сон,—
Старый негр
На Октябрьском параде,
В Москве,
Солнцем северным озарен.

У Кремлевской стены делегат.
Перед ним
Всех Республик народы идут,—
В братстве жизнь их,
Союз их ненарушим,
И свободен и радостен труд.

Алый вихрь знамен
И песен прибой…
Ни погонщиков, ни цепей, ни слез…
Старый негр поник седой головой —
Ветер Африки негру стон донес.

…Ветер полз, извиваясь, в злых песках,
В джунглях блуждал,
В болотах глох.
Там, в тростниках, с кровью у виска,
Загнанный брат не нашел дорог.

Из Сиднея в Судан,
Из Судана в Сидней
Гнал корабли из порта в порт.
И под каждым вымпелом —
Звон цепей
И смех павианий жирных морд.

А на рынке Тимбукту
За маис гнилой
(Бился в глазах голод и страх)
Черною пальмою передо мной
Пала проданная сестра.

У хижин в ночах,
От росы до росы,
Подстерегают
Хозяйские псы.
В гнойную яму брошен, вслед
Скованный сын прохрипел привет.

Ждут на плантациях, на рудниках.
Изнемогая,
Гонца и вестей…
………………
Ветер стих в камнях у ног старика.
Ветер Африки свистом плетей.
А вокруг ликовала и пела Москва.

Кто-то руку негру пожал.
И звучали на всех языках слова:
Ленин и
Интернационал

И не вымысел, и не лживый сон:
Нерушимо народа доверие,—
Бережно пронесен
Огонь знамен
Сквозь когтистые лапы империи.

О Ленине
Делегат говорит —
Весть идет из Сиднея в Судан,
И над Конго грозный гимн гремит,
Гимн пролетариев всех стран.

Две-три ноты в нестройном порядке…

Б.К.

За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.

Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.

Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.

Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.

Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.

С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.

Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.

Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.

И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.

Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом — девушка в сером платке.

Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.

В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.

Славный праздник слегка омрачался,
Хотя «Горько» летело окрест, —
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.

Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны —
Две-три ноты в порядке простом.

Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.

Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.

Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах —
Вот вам слезы с лица моего!

А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!

Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке — ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.

1977

Давай покинем этот дом, давай покинем,-
нелепый дом,
набитый скукою и чадом.
Давай уйдем к своим домашним богиням,
к своим уютным богиням, к своим ворчащим…
Они, наверно, ждут нас?
Ждут. Как ты думаешь?
Заварен чай, крепкий чай. Не чай — а деготь!
Горят цветные светляки на низких тумбочках,
от проносящихся машин дрожат стекла…
Давай пойдем, дружище!
Из-за стола встанем.
Пойдем к богиням, к нашим судьям бессонным,
Где нам обоим приговор уже составлен.
По меньшей мере мы приговорены к ссоре…
Богини сидят, в немую тьму глаза тараща.
И в то, что живы мы с тобою,
верят слабо…
Они ревнивы так, что это даже страшно.
Так подозрительны, что это очень странно.
Они придумывают разные разности,
они нас любят
горячо и неудобно.
Они всегда считают самой высшей радостью
те дни, когда мы дома.
Просто дома…
Москва ночная спит и дышит глубоко.
Москва ночная
до зари ни с кем не спорит…

Идут к богиням два не очень трезвых бога,
Желают боги одного: быть собою.

← Предыдущая Следующая → 1 2 3 4 ... 8
Показаны 1-15 из 116