I.
Секунд, минут, часов — нули.
Сердца с часами сверьте!
Объявлен праздник всей земли —
День без единой смерти!
Вход в рай забили впопыхах,
Ворота ада — на засове, —
Без оговорок и условий
Всё согласовано в верхах.
Старухе Смерти взятку дали
И погрузили в забытьё,
И напоили вдрызг её,
И даже косу отобрали.
Никто от родов не умрёт,
От старости, болезней, от
Успеха, страха, срама, оскорблений.
Ну а за кем недоглядят,
Тех беспощадно оживят —
Спокойно, без особых угрызений.
И если где резня теперь —
Ножи держать тупыми!
А если — бой, то — без потерь,
Расстрел — так холостыми.
Указ гласит без всяких «но»:
«Свинцу отвешивать поклоны,
Чтоб лучше жили миллионы,
На этот день запрещено.
И вы, убийцы, пыл умерьте,
Забудьте мстить и ревновать!
Бить можно, но — не убивать,
Душить, но только не до смерти.
Конкретно, просто, делово:
Во имя чёрта самого
Никто нигде не обнажит кинжалов.
И злой палач на эшафот
Ни капли крови не прольёт
За торжество добра и идеалов.
Оставьте, висельники, тли,
Дурацкие затеи!
Вы, вынутые из петли,
Не станете святее.
Вы нам противны и смешны,
Слюнтяи, трусы, самоеды, —
У нас несчастия и беды
На этот день отменены!
Не смейте вспарывать запястья,
И яд глотать, и в рот стрелять,
На подоконники вставать,
Нам яркий свет из окон застя!
Мы будем вас снимать с петли
И напоказ валять в пыли,
Ещё дышащих, тёпленьких, в исподнем…
Жить, хоть насильно, — вот приказ!
Куда вы денетесь от нас:
Приёма нынче нет в раю Господнем.
И запылают сто костров —
Не жечь, а греть нам спины,
И будет много катастроф,
А смерти — ни единой!
И, отвалившись от стола,
Никто не лопнет от обжорства,
И падать будут из притворства
От выстрелов из-за угла.
И заползут в сырую келью
И вечный мрак, и страшный рак,
Уступят место боль и страх
Невероятному веселью!
Ничто не в силах помешать
Нам жить, смеяться и дышать.
Мы ждём событья в радостной истоме.
Для тёмных личностей в Столбах
Полно смирительных рубах:
Особый праздник в Сумасшедшем доме…
II.
И пробил час — и день возник,
Как взрыв, как ослепленье!
То тут, то там взвивался крик:
«Остановись, мгновенье!»
И лился с неба нежный свет,
И хоры ангельские пели, —
И люди быстро обнаглели:
Твори что хочешь — смерти нет!
Иной — до смерти выпивал,
Но жил, подлец, не умирал,
Другой — в пролёты прыгал всяко-разно,
А третьего душил сосед,
А тот — его… Ну, словом, все
Добро и зло творили безнаказно.
Тихоня-паинька не знал
Ни драки, ни раздоров —
Теперь он голос поднимал,
Как колья от заборов.
Он торопливо вынимал
Из мокрых мостовых булыжник,
А прежде он был тихий книжник
И зло с насильем презирал.
Кругом никто не умирал,
И тот, кто раньше понимал
Смерть как награду или избавленье, —
Тот бить стремился наповал,
А сам при этом напевал,
Что, дескать, помнит чудное мгновенье.
Учёный мир — так весь воспрял,
И врач, науки ради,
На людях яды проверял —
И без противоядий!
Вон там устроила погром,
Должно быть, хунта или клика,
Но все от мала до велика
Живут — всё кончилось добром.
Самоубийц — числом до ста —
Сгоняли танками с моста,
Повесившихся — скопом оживляли.
Фортуну — вон из колеса…
Да, день без смерти удался!
Застрельщики, ликуя, пировали.
…Но вдруг глашатай весть разнёс
Уже к концу банкета,
Что торжество не удалось,
Что кто-то умер где-то
В тишайшем уголке земли,
Где спят и страсти, и стихии, —
Реаниматоры лихие
Туда добраться не смогли.
Кто смог дерзнуть, кто смел посметь?!
И как уговорил он Смерть?
Ей дали взятку — Смерть не на работе.
Недоглядели, хоть реви,—
Он просто умер от любви —
На взлёте умер он, на верхней ноте!
Есть телевизор — подайте трибуну,
Так проору — разнесётся на мили!
Он не окно, я в окно и не плюну —
Мне будто дверь в целый мир прорубили.
Всё на дому — самый полный обзор:
Отдых в Крыму, ураган и Кобзон,
Фильм, часть седьмая — тут можно поесть,
Потому что я не видал предыдущие шесть.
Врубаю первую — а там ныряют.
Ну, это так себе. А с двадцати —
«А ну-ка, девушки!». Что вытворяют!
И все — в передничках… С ума сойти!
Есть телевизор — мне дом не квартира:
Я всею скорбью скорблю мировою,
Грудью дышу я всем воздухом мира,
Никсона вижу с его госпожою.
Вот тебе раз!
Иностранный глава —
Прямо глаз в глаз, к голове голова,
Чуть пододвинул ногой табурет —
И оказался с главой тет-на-тет.
Потом — ударники в хлебопекарне
Дают про выпечку до двадцати.
И вот любимая — «А ну-ка, парни!».
Стреляют, прыгают… С ума сойти!
Если не смотришь — ну пусть не болван ты,
Но уж по крайности Богом убитый:
Ведь ты же не знаешь, что ищут таланты,
Ведь ты же не ведаешь, кто даровитый!
Вот тебе матч СССР — ФРГ,
С Мюллером я на короткой ноге.
Судорга, шок, а потом — интервью,
Ох, хорошо, что с Указу не пью!
Там ктой-то выехал на конкурс в Варне —
А мне квартал всего туда идти!
«А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!» —
Все лезут в первые. С ума сойти!
Как убедить мне упрямую Настю?!
Настя желает в кино, как — суббота,
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.
Ну да, я проникся: в квартиру зайду,
Глядь — дома Никсон и Жорж Помпиду!
Вот хорошо — я бутылочку взял:
Жорж — посошок,
Ричард, правда, не стал.
Ну а действительность еще шикарней,
Врубил четвёртую — и на балкон:
«А ну-ка, девушки!» «А ну-ка, парням!»
Вручают премии в О-О-ООН!
…Ну а потом, на закрытой на даче,
Где, к сожаленью, навязчивый сервис,
Я и в бреду всё смотрел передачи,
Всё заступался за Анджелу Дэвис.
Слышу: не плачь — всё в порядке в тайге,
Выигран матч СССР — ФРГ,
Сто негодяев захвачены в плен,
И Магомаев поёт в КВН.
У нас действительность ещё кошмарней:
Два телевизора — крути-верти!
«А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!» —
За них не боязно с ума сойти!
Живу я в лучшем из миров —
Не нужно хижины мне:
Земля — постель, а небо — кров,
Мне стены — лес, могила — ров…
Мурашки по спине.
Но мне хорошо!
Мне славно жить в стране —
Во рву, на самом дне —
В приятной тишине.
Лучи палят — не надо дров,
Любой ко мне заходи!
Вот только жаль, не чинят кров,
А в этом лучшем из миров
Бывают и дожди.
Но мне хорошо!
Не веришь — заходи,
Садись и не зуди!
Гляди не разбуди!
И всё прекрасно — всё по мне,
Хвала богам от меня!
Ещё есть дырка на ремне,
Я мог бы ездить на коне,
Да только нет коня.
Но мне хорошо!
Я, струнами звеня,
Пою подряд три дня —
Послушайте меня!
В дорогу — живо! Или — в гроб ложись.
Да! Выбор небогатый перед нами.
Нас обрекли на медленную жизнь —
Мы к ней для верности прикованы цепями.
А кое-кто поверил второпях —
Поверил без оглядки, бестолково.
Но разве это жизнь — когда в цепях?
Но разве это выбор — если скован?
Коварна нам оказанная милость,
Как зелье полоумных ворожих:
Смерть от своих за камнем притаилась,
И сзади — тоже смерть, но от чужих.
Душа застыла, тело затекло,
И мы молчим, как подставные пешки,
А в лобовое грязное стекло
Глядит и скалится позор в кривой усмешке.
И если бы оковы разломать,
Тогда бы мы и горло перегрызли
Тому, кто догадался приковать
Нас узами цепей к хвалёной жизни.
Неужто мы надеемся на что-то?
А может быть, нам цепь не по зубам?
Зачем стучимся в райские ворота
Костяшками по кованым скобам?
Нам предложили выход из войны,
Но вот какую заломили цену:
Мы к долгой жизни приговорены
Через вину, через позор, через измену!
Но стоит ли и жизнь такой цены?!
Дорога не окончена! Спокойно!
И в стороне от той, большой войны
Ещё возможно умереть достойно.
И рано нас равнять с болотной слизью —
Мы гнёзд себе на гнили не совьём!
Мы не умрём мучительною жизнью —
Мы лучше верной смертью оживём!
Грезится мне наяву или в бреде,
Как корабли уплывают!
Только своих я не вижу на рейде —
Или они забывают?
Или уходят они в эти страны
Лишь для того, чтобы смыться,
И возвращаются в Наши Романы,
Чтоб на секунду забыться,
Чтобы сойти в той закованной спальне —
Слушать ветра в перелесье,
Чтобы похерить весь рейс этот дальний —
Вновь оказаться в Одессе.
Слушайте, вы! Ну кого же мы судим
И для чего так поёмся?
Знаете вы? Эти грустные люди
Сдохнут — и мы испечёмся!
Парня спасём, парня в детдом — на воспитание!
Даром учить, даром кормить, даром питание!..
Жизнь — как вода, вёл я всегда жизнь бесшабашную.
Всё ерунда, кроме суда самого страшного.
Всё ерунда, кроме суда самого страшного.
Всё вам дадут, всё вам споют — будьте прилежными.
А за оклад ласки дарят самые нежные.
Вёл я всегда жизнь без труда — жизнь бесшабашную.
Всё ерунда, кроме суда самого страшного.
Всё ерунда, кроме суда самого страшного.
Икона висит у них в левом углу —
Наверно, они молокане,
Лежит мешковина у них на полу,
Затоптанная каблуками.
Кровати да стол — вот и весь их уют,
И две — в прошлом винные — бочки.
Я словно попал в инвалидный приют —
Прохожий в крахмальной сорочке.
Мне дали вино — и откуда оно!
На рубль — два здоровых кувшина,
А дед — инвалид без зубов и без ног —
Глядел мне просительно в спину.
«Желаю удачи!» — сказал я ему.
«Какая там, на хрен, удача!»
Мы выпили с ним, посидели в дыму.
И начал он сразу… И начал!..
«А что, — говорит, — мне дала эта власть
За зубы мои и за ноги?
А дел — до черта, напиваешься всласть —
И роешь культями дороги.
Эх, были бы ноги — я б больше успел,
Обил бы я больше порогов…
Да толку, я думаю, — дед просипел, —
Да толку б и было не много».
«Что надобно, дед?» — я спросил старика.
«А надобно самую малость:
Чтоб — бог с ним, с ЦК, но — хотя бы ЧК
Судьбою интересовалась…»
Как все, мы веселы бываем и угрюмы,
Но если надо выбирать и выбор труден —
Мы выбираем деревянные костюмы,
Люди! Люди!
Нам будут долго предлагать не прогадать:
Ах, скажут, что вы! Вы ещё не жили!
Вам надо только-только начинать!..
Ну а потом предложат: или — или.
Или пляжи, вернисажи, или даже
Пароходы, в них — наполненные трюмы,
Экипажи, скачки, рауты, вояжи,
Или просто деревянные костюмы.
И будут веселы они или угрюмы,
И будут в роли злых шутов и добрых судей,
Но нам предложат деревянные костюмы
Люди! Люди!
Нам даже могут предложить и закурить:
Ах, вспомнят, вы ведь долго не курили!
Да вы ещё не начинали жить!..
Ну а потом предложат: или — или.
Дым папиросы навевает что-то,
Одна затяжка — веселее думы.
Курить охота! Как курить охота!
Но надо выбрать деревянные костюмы.
И будут вежливы и ласковы настолько —
Предложат жизнь счастливую на блюде.
Но мы откажемся — и бьют они жестоко,
Люди! Люди…
Проложите, проложите
Хоть тоннель по дну реки
И без страха приходите
На вино и шашлыки.
И гитару приносите,
Подтянув на ней колки,
Но не забудьте: затупите
Ваши острые клыки.
А когда сообразите:
Все пути приводят в Рим —
Вот тогда и приходите,
Вот тогда поговорим.
Нож забросьте, камень выньте
Из-за пазухи своей
И перебросьте-перекиньте
Вы хоть жердь через ручей.
За покос ли, за посев ли
Надо взяться, поспешать,
А прохлопав, сами после
Локти будете кусать.
Сами будете не рады,
Утром вставши: вот те раз! —
Все мосты через преграды
Переброшены без нас.
Так проложите, проложите
Хоть тоннель по дну реки!
И без страха приходите
На вино и шашлыки.
И гитару приносите,
Подтянув на ней колки,
Но не забудьте: затупите
Ваши острые клыки!
Мой сосед объездил весь Союз —
Что-то ищет, а чего — не видно.
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.
У него на окнах плюш и шёлк,
Баба его шастает в халате.
Я б в Москве с киркой уран нашёл
При такой повышенной зарплате!
И сдаётся мне, что люди врут —
Он нарочно ничего не ищет.
А для чего? Ведь денежки идут —
Ох, какие крупные деньжищи!
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери —
И разбил нарочно мой графин,
Я — мамаше счёт в тройном размере.
Ему, значит, — рупь, а мне — пятак?!
Пусть теперь мне платит неустойку!
Я ведь не из зависти — я так,
Ради справедливости — и только.
…Ну ничего, я им создам уют —
Живо он квартиру обменяет.
У них денег — куры не клюют,
А у нас — на водку не хватает!
Живёт живучий парень Барри,
Не вылезая из седла,
По горло он богат долгами,
Но если спросишь: «Как дела?» —
Поглаживая пистолет,
Сквозь зубы процедит небрежно:
«Пока ещё законов нет,
То только на него надежда!»
Он кручен-верчен, бит о камни,
Но всё в порядке с головой,
Ведь он живучий парень — Барри:
Глоток воды — и вновь живой!
Он, если нападут на след,
Коня по гриве треплет нежно:
«Погоня, брат, законов нет —
И только на тебя надежда!»
Ваш дом горит, черно от гари
И тщетны вопли к небесам.
При чем тут Бог — зовите Барри,
Который счёты сводит сам.
Сухим выходит он из бед,
Хоть не всегда суха одежда.
Пока в законах проку нет —
У всех лишь на него надежда.
Да, на руку он скор с врагами,
А другу — верный талисман.
Таков живучий парень Барри:
Полна душа и пуст карман.
Он вовремя найдёт ответ,
Коль свару заведёт невежда.
Пока в стране законов нет,
То только на себя надежда.
Жизни после смерти нет.
Это всё неправда.
Ночью снятся черти мне,
Убежав из ада.
Слева бесы, справа бесы.
Нет, по новой мне налей!
Эти — с нар, а те — из кресел, —
Не поймёшь, какие злей.
И куда, в какие дали,
На какой ещё маршрут
Нас с тобою эти врали
По этапу поведут?
Ну а нам что остаётся?
Дескать, горе не беда?
Пей, дружище, если пьётся, —
Все — пустыми невода.
Что искать нам в этой жизни?
Править к пристани какой?
Ну-ка, солнце, ярче брызни!
Со святыми упокой…
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
Я не люблю открытого цинизма,
В восторженность не верю, и еще,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или, когда все время против шерсти,
Или, когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово «честь» забыто,
И что в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне и неспроста —
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.
Владимир Семенович Высоцкий — поэт и писатель, ставший знаменитым в конце 70-х годов прошлого столетия. Его творчество — категоричное, яркое, правдивое и местами не терпящее возражений. В своих произведениях он открыто делится своим мировоззрением с читателем, будто ведет диалог. Многие его произведения открыты и жизненны, примером такого произведения можно считать произведение «Я не люблю».
В своем стихотворении «Я не люблю» Высоцкий смело говорит о том, что ему не нравится, что противно его натуре. Автор прямолинейно и категорично высказывает свою позицию, говоря о том, что ему ненавистно. Шесть из восьми строф стихотворения начинаются с фразы «Я не люблю», само же выражение повторяется в тексте 11 раз.
В конкретном отрывке прослеживается неприязнь к стороннему вмешательству в личную жизнь, а также к собственным привычкам и чертам характера.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще —
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Вчитываясь в строки произведения, можно увидеть, что автор взыскателен не только к окружающему его миру, но и к своим слабостям — их он тоже не любит, но и не отрицает. В тексте наблюдается переход от личного «я» — к общественному, лирический герой отождествляет себя с гражданином необъятной и сильной страны, начинает говорить от лица общества.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово «честь» забыто
И коль в чести наветы за глаза.
По своему стилю и настроению песня Высоцкого напоминает некий манифест, граничащий с исповедью — настолько автор откровенен в своих словах. В тексте нет никаких сомнений и размышлений, лишь открыто выражаемая позиция, вера в свою правоту и прямолинейность, словно все, о чем говорит поэт — абсолютная истина, путь к принятию которой был долгим и полным мучений.
Я не люблю себя, когда я трушу,
Я не терплю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более — когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены —
На них мильон меняют по рублю.
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю!
Говоря о переменах, Высоцкий твердо держится своих принципов — и открыто заявляет о том, что никакие перемены не способны изменить его мнение, ничто не заставит его думать иначе.
Стихотворение «Я не люблю» можно считать отражением самого автора, некой программой, которой поэт следовал всю свою жизнь. Смысл песни не только в нелюбви к конкретным вещам, но и в том, что автор ставит для себя превыше всего — жить с честью и честно, несмотря на стремительно меняющийся мир.