Стихи о Пушкине

Поэт всеобъемлющий — и нет,
Нет поэта равного.
Слава, слава славному —
Из поэтов главному!
Слава многоликому
Пушкину великому!

Неужели и ты вдруг стал
Благопристоен и стар?
Твой тоскою искусанный мозг
Наплывает слезой к очам,
Словно этот вот постный воск,
Словно эта слепая свеча.
Вьюга воет и ставни рвет,
Пушкин ворот руками рвет,
Пушкин в пальцы перо берет,
Пишет — черкает, пишет — рвет.

Если б этот вот скрип пера
(Он похож на сердечный стон)
Вьюга вынесла со двора
И до всех донесла сторон.
Если б в грозный рев перерос
Этот сдавленный скрип пера
И до всех бы людей донес,
Что чему-то пришла пора!
Если б этот вот стон пера
Обратился в набатный звон,
Возвестил бы, что встать пора,
И стряхнуть с себя слабый сон,
И рассеять постыдный гнет…
Пушкин думает, мажет, рвет.

Неужели взаправду стар
Ты, мой буйный увалень, стал?
А в младенчестве как была
Снеговая гора крута!
Сани сами — без крыла —
Вылетали за ворота
И летели наперекор
Перевалам высоких гор,
И нечаянностью вдруг
Перехватывало дух.
Так зачем же, зачем же он,
Тот мальчишеский разворот,
Превратился в застольный стон!..
Пушкин лист исписанный рвет…
Через определенный срок —
Ну хотя б, например, через век,
Кто узнает, каких же строк
Не сберег этот человек?
Но затем-то и надо жить,
Но затем и годы прошли,
Чтобы те, кому после быть,
Уничтоженное прочли
В том, что к ним сквозь лета дойдет…
Пушкин пишет, пишет и рвет…

Читано автором в Москве,
в день открытия памятника Пушкину,
в I заседании Общества Любителей Российской Словесности,
6 июня 1880 года.

I

Пушкин — это возрожденье
Русской Музы, — воплощенье
Наших трезвых дум и чувств,
Это — незапечатленный
Ключ поэзии, священный
В светлой области искусств.

Это — эллинов стремленье
К красоте и лицезренье
Их божеств без покрывал,
Это — голос Немезиды,
Это девы Эвмениды
Окровавленный кинжал…

Это — вещего баяна
Струнный говор… свист Руслана…
И русалок голоса…
Это — арфа Серафима,
В час, когда душа палима
Жаждой веры в небеса.

Это старой няни сказка,
Это молодости ласка,—
Огонёк в степной глуши…
Это — слёзы умиленья…
Это — смутное влеченье
Вечно жаждущей души…

II

Свой в столицах, на пирушке,
В сакле, в таборе, в лачужке,
Пушкин чуткою душой
Слышит друга голос дальний,—
Песню Грузии печальной…
Бред цыганки кочевой…

Слышит крик орла призывный,
Слышит ропот заунывный
Океана в бурной мгле,—
Видит небо без лазури
И, — что краше волн и бури, —
Видит деву на скале…

Знает горе нам родное…
И разгулье удалое,—
И сердечную тоску…
Но не падает усталый —
И, как путник запоздалый,
Сам стучится к мужику.

Ничего не презирая,
В дымных избах изучая
Дух и склад родной страны,
Чуя русской жизни трепет,
Пушкин — правды первый лепет,
Первый проблеск старины…

III

Пушкин — это эхо славы
От Кавказа до Варшавы,
От Невы до всех морей,—
Это — сеятель пустынный,
Друг свободы, неповинный
В лжи и злобе наших дней.

Это — гений, всё любивший,
Всё в самом себе вместивший —
Север, Запад и Восток…
Это — тот «ничтожный мира»,
Что, когда бряцала лира,
Жёг сердца вам, как пророк.

Это — враг гордыни праздной,
В жертву сплетни неотвязной
Светом преданный, — враждой,
Словно тернием, повитый,
Оскорбленный и убитый
Святотатственной рукой…

Поэтический Мессия
На Руси, он, как Россия,—
Всеобъемлющ и велик…
Ныне мы поэта славим —
И на пьедестале ставим
Прославляющий нас лик…

Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик — он льет три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит наметом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня — в конюшню, а сам — к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, —
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог — был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина — тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была —
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет —
Седой, все помнящий аксакал.

..И Пушкин падает в голубоватый
Колючий снег. Он знает — здесь конец…
Недаром в кровь его влетел крылатый,
Безжалостный и жалящий свинец.
Кровь на рубахе… Полость меховая
Откинута. Полозья дребезжат.
Леса и снег и скука путевая,
Возок уносится назад, назад…
Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова
То, что влюбленному забыть нельзя,-
Рассыпанные кудри Гончаровой
И тихие медовые глаза.
Случайный ветер не разгонит скуку,
В пустынной хвое замирает край…
…Наемника безжалостную руку
Наводит на поэта Николай!
Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса
Следит — упорно, взведены ль курки,
Глядят на узкий пистолет Дантеса
Его тупые, скользкие зрачки…
И мне ли, выученному, как надо
Писать стихи и из винтовки бить,
Певца убийцам не найти награду,
За кровь пролитую не отомстить?
Я мстил за Пушкина под Перекопом,
Я Пушкина через Урал пронес,
Я с Пушкиным шатался по окопам,
Покрытый вшами, голоден и бос.
И сердце колотилось безотчетно,
И вольный пламень в сердце закипал
И в свисте пуль за песней пулеметной
Я вдохновенно Пушкина читал!
Идут года дорогой неуклонной,
Клокочет в сердце песенный порыв…
…Цветет весна — и Пушкин отомщенный
Все так же сладостно-вольнолюбив.

Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.

Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.

И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил —
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

О Пушкин, Пушкин! Кто тебя
Учил пленять в стихах чудесных?
Какой из жителей небесных,
Тебя младенцем полюбя,
Лелея, баял в колыбели?
Лишь ты завидел белый свет,
К тебе эроты прилетели
И с лаской грации подсели…
И музы, слышал я, совет
Нарочно всей семьей держали
И, кончив долгий спор, сказали:
«Расти, резвись — и будь поэт!»
И вырос ты, резвился вволю,
И взрос с тобою дар богов:
И вот, блажа беспечну долю,
Поешь ты радость и любовь,
Поешь утехи, наслажденья,
И топот коней, гром сраженья,
И чары ведьм и колдунов,
И русских витязей забавы…
Склонясь под дубы величавы,
Лишь ты запел, младой певец,
И добрый дух седой дубравы,
Старинных дел, старинной славы
Певцу младому вьет венец!
И всё былое обновилось:
Воскресла в песне старина,
И песнь волшебного полна!
И боязливая луна
За облак дымный хоронилась
И молча в песнь твою влюбилась..
Всё было слух и тишина:
В пустыне эхо замолчало,
Вниманье волны оковало,
И мнилось, слышат берега!
И в них русалка молодая
Забыла витязя Рогдая,
Родные воды — и в луга
Бежит ласкать певца младого…
Судьбы и времени седого
Не бойся, молодой певец!
Следы исчезнут поколений,
Но жив талант, бессмертен гений!..

Свет Родионовна, забуду ли тебя?
В те дни, как, сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу, и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки,-
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены,-
Всегда приветами сердечной доброты
Встречала ты меня, мне здравствовала ты,
Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,
Ходил я навещать изгнанника-поэта,
И мне сопутствовал приятель давний твой,
Ареевых наук питомец молодой.
Как сладостно твое святое хлебосольство
Нам баловало вкус и жажды своевольство!
С каким радушием — красою древних лет —
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам и брашна подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Ты занимала нас — добра и весела —
Про стародавних бар пленительным рассказом:
Мы удивлялися почтенным их проказам,
Мы верили тебе — и смех не прерывал
Твоих бесхитростных суждений и похвал;
Свободно говорил язык словоохотный,
И легкие часы летали беззаботно!

Не вовсе чуя бога света
В моей неполной голове,
Не веря ветреной молве,
Я благосклонного привета —
Клянусь парнасским божеством,
Клянуся юности дарами:
Наукой, честью и вином
И вдохновенными стихами —
В тиши безвестности не ждал
От сына музы своенравной,
Равно — торжественной и славной
И высшей рока и похвал.
Певец единственной забавы,
Певец вакхических картин,
И …ских дев и …ских вин,
И прозелит журнальной славы,
_______________

Так я тебя благодарю.
Бог весть, что в мире ожидает
Мои стихи, что буду я
На темном поле бытия,
Куда неопытность моя
Меня зачем-то порывает;
Но будь что будет — не боюсь;
В бытописаньи русских муз
Меня твое благоволенье
Предаст в другое поколенье,
И сталь плешивого косца,
Всему ужасная, не скосит
Тобой хранимого певца.
Так камень с низменных полей
Носитель Зевсовых огней,
Играя, на гору заносит.

О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы,
Милее девицы пригожей,
Святее царской головы!
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы — ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз,-
Постановили своенравно
Наш поэтический союз.
Пророк изящного! забуду ль,
Как волновалася во мне,
На самой сердца глубине,
Восторгов пламенная удаль,
Когда могущественный ром
С плодами сладостной Мессины,
С немного сахара, с вином,
Переработанный огнем,
Лился в стаканы-исполины?
Как мы, бывало, пьем да пьем,
Творим обеты нашей Гебе,
Зовем свободу в нашу Русь,
И я на вече, я на небе!
И славой прадедов горжусь!
Мне утешительно доселе,
Мне весело воспоминать
Сию поэзию во хмеле,
Ума и сердца благодать.
Теперь, когда Парнаса воды
Хвостовы черпают на оды
И простодушная Москва,
Полна святого упованья,
Приготовляет торжества
На светлый день царевенчанья,-
С челом возвышенным стою
Перед скрижалью вдохновений*
И вольность наших наслаждений
И берег Сороти пою!
______________ * Аспидная доска, на которой стихи пишу.
(Примеч. Н. М. Языкова.)

Воскресенье — вот везенье!
Воскресенья так нужны!
Потому что в воскресенье
Мама делает блины.
Папа к чаю чашки моет.
Вытираем их вдвоем,
А потом мы всей семьею
Чай с блинами долго пьем.
А в окошко льется песня,
Я и сам запеть готов,
Хорошо, когда мы вместе,
Даже если нет блинов.

К чему изобретать национальный гений?
Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.
Но образ родины он вывел не из двух
Нужд или принципов и не из трех суждений;
Не из пяти берез, одетых в майский пух,
И не из тысячи гремучих заверений;
Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений
Вместился целиком. И высказался вслух.

…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.
Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;
Кого-чего тут нет!.. Свирель из тростника
И вьюг полнощных рев; средневековый патер;
Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,
Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!

Словно зеркало русской стихии,
Отслужив назначенье свое,
Отразил он всю душу России!
И погиб, отражая её…

Как девочка, тонка, бледна,
Едва достигнув совершеннолетья,
В день свадьбы знала ли она,
Что вышла замуж за бессмертье?

Что сохранится на века
Там, за супружеским порогом,
Все то, к чему ее рука
В быту коснется ненароком.

И даже строки письмеца,
Что он писал, о ней вздыхая,
Похитит из ее ларца
Его вдова. Вдова другая.

Непогрешимая вдова —
Святая пушкинская слава,
Одна на все его слова
Теперь имеющая право.

И перед этою вдовой
Ей, Натали, Наташе, Таше,
Нет оправдания живой,
Нет оправданья мертвой даже.

За то, что рок смертельный был,
Был рок родиться ей красивой…
А он такой ее любил,
Домашней, доброй, нешумливой.

Поэзия и красота —
Естественней союза нету.
Но как ты ненавистна свету,
Гармония живая та!

Одно мерило всех мерил,
Что он ей верил. Верил свято
И перед смертью говорил:
«Она ни в чем не виновата».

Пушкин, Протей
Гибким твоим языком и волшебством твоих песнопений!
Уши закрой от похвал и сравнений
Добрых друзей;
Пой, как поешь ты, родной соловей!
Байрона гений, иль Гете, Шекспира,
Гений их неба, их нравов, их стран —
Ты же, постигнувший таинство русского духа и мира,
Пой нам по-своему, русский баян!
Небом родным вдохновенный,
Будь на Руси ты певец несравненный.