Стихи про Катю

Прощайте, милая Катюша.
Мне грустно, если между дел
я вашу радостную душу
рукой нечаянно задел.

Ужасна легкая победа.
Нет, право, лучше скучным быть,
чем остряком и сердцеедом
и обольстителем прослыть.

Я сам учился в этой школе.
Сам курсы девичьи прошел:
«Я к вам пишу — чего же боле?..»
«Не отпирайтесь. Я прочел…»

И мне в скитаньях и походах
пришлось лукавить и хитрить
и мне случалось мимоходом
случайных девочек любить.

Но как он страшен, посвист старый,
как от мечтаний далека
ухмылка наглая гусара,
гусара наглая рука.

Как беспощадно пробужденье,
когда она молчит,
когда,
ломая пальчики,
в смятенье,
бежит — неведомо куда:
к опушке, в тонкие березы,
в овраг — без голоса рыдать.

Не просто было эти слезы
дешевым пивом запивать.

Их и сейчас еще немало,
хотя и близок их конец,
мужчин красивых и бывалых,
хозяев маленьких сердец.

У них уже вошло в привычку
влюбляться в женщину шутя:
под стук колес,
под вспышку спички,
под шум осеннего дождя.

Они идут, вздыхая гадко,
походкой любящих отцов.
Бегите, Катя, без оглядки
от этих дивных подлецов.

Прощайте, милая Катюша.
Благодарю вас за привет,
за музыку, что я не слушал,
за то, что вам семнадцать лет;

за то, что город ваш просторный,
в котором я в апреле жил,
перед отъездом, на платформе,
я, как мальчишка, полюбил.

1.

Катя считает
что у нее не хватает
денег

жить ей непросто
хотя она стройная и высокого роста
но на голове от невроза
растет короста

2.

встречая инкассаторскую машину
она думает
вот подложить бы
по левое колесо ей небольшую мину
с дистанционным управлением
и потом, не спеша, без истерики
нажать в подходящий момент
и просто взять
эти деньги

никто не пострадает

3.

она смотрит в небо

в небе тает
след самолета

он уносит отсюда тех
кому здесь неохота
жить
и у которых есть средства

получить бы какое-нибудь наследство

4.

Катин муж
не в состоянии бросить пить

если ему не купить
коньяка
(в коньяк добавить воды)
то дороже будет
он говорит, что все люди
его достали
и устраивает истерики
из-за еды

5.

взять бы деньги
и улететь от беды
в Америку
или во Францию

там
купила бы дом

в саду
была бы акация
вырос бы огромный мак
по пояс
развела бы собак

сидела бы

ветер
листья

смотрела бы

на горы
с утра
и до темноты

в сумерках
было бы слышно
как ходит ёж
как закрываются большие цветы

а он бы тогда похудел
начал разводить виноград
понял бы, что
он винодел

еще бы я купила себе дорогое пальто
которое не носит никто

и еще
я еще
сильнее его бы любила
а
в сарае за домом я бы делала мыло
с экстрактом лаванды
чтобы успокаивать людям нервы
и даже маме своей я бы уже не казалась
стервой

для этого нужна только малость —
два миллиона
евро

6.

тяжело жить на свете
дочке шпиона
выросшей за границей

трудно работать
и уставать
ужинать полутеплой пиццей

если бы я все-таки могла быть птицей
то я бы тогда улетела
у меня бы было другое тело

а так
грозит
целлюлит
колит

7.

с деньгами муж мой был бы все тот же
но был бы он принц
прекрасный
а не такой
как теперь усталый

короче говоря,
денег
отчаянно
мало

8.

инкассатор Мальцев
погиб в автокатастрофе
на Садово-Кудринской
вместе с ним погиб и его напарник
инкассатор Иоффе

ночью мертвые инкассаторы
явились в квартиру Кати
она открыла глаза
и чуть не выпрыгнула из кровати

Мальцев сказал: послушай
спасибо тебе, Катюша
мы, к счастью, погибли сами
без твоей помощи
хорошо тебе, Катя, что тебя не было с нами

А Иоффе добавил:
но за то, что ты
хотела сделать
ты будешь восемнадцать лет
к нам на могилу
носить цветы

и еще — самое главное
за эти мысли
за то, что ты так долго хотела
взять кассу
сойдет в могилу
то есть умрет твой милый
муж

и оба вдруг как-то повисли
в воздухе
и Катя увидела
лишь растворяющиеся контуры этих бессмертных душ

9.

от ужаса она обмерла
а потом обернулась к телу
спящего мужа
и только хотела
спросить — как дела

но тут же от страха внезапно вспотела
и все оборвалось внутри
она практически внутренне умерла

обычно она
к сожалению, кстати, слышит
как муж ее ворочается и храпит и дышит

а тут — тишина

да, это ее вина

10.

она
звала
целовала
большие щеки
с седой щетиной
веки покрытые
паутиной
морщин

обнимала толстого и родного
самого лучшего
из мужчин

11.

труп супруга
внезапно проснулся
и потянулся
потом перевернулся

Катя
от радости
вся забилась
в истерике
и закричала:
мне тут такое приснилось!

а муж сказал ей:
ну, что такое
мне вставать в полвосьмого
оставь меня, пожалуйста, наконец, в покое

12.

с тех пор
прошло уже 24 года
в мире все изменилось
теперь такая странная везде погода
что 24 года назад и не снилось
никому

деньги давно отменили
нельзя устанавливать на могиле
мертвого крест
и полумесяц тоже
нельзя готовить еду на дому

практически
у каждого под кожей
вшит микрочип
у кого микрочипа нет, тот не ест

13.

но в каменном доме
в горах Прованса
Катя и ее муж
живут
как хотят
и
не спешат сдаваться

выжимают масло
из растущих вокруг оливок
делают сливочное масло
из взбитых сливок

хранят в подвале
свое вино

14.

и вот
однажды Катя посмотрит вот так в окно

и увидит
вдали
тех
кого она ненавидит

выйдет
наружу
поймет
что это уже за ними

позовет мужа

он из сада поднимется на крыльцо

и скажет спокойно: какая жалость
пора
и времени не осталось

хотя
все равно
уже не осталось
гор
не хватает моря
(почти обнажилось дно)
и воздуха
не хватает
(он почему-то тает)

давай
чтобы этим ничего не досталось
возьмем
откупорим
и выпьем, как говорится, с горя
последнее
наше
вино

Привезли в подарок Кате
Заграничный сувенир —
Удивительное платье!
Отражен в нем целый мир.
Вкривь и вкось десятки слов —
Все названья городов:

«Лондон», «Токио», «Москва»-
Это только рукава!
На спине: «Мадрид», «Стамбул»,
«Монреаль», «Париж», «Кабул».
На груди: «Марсель», «Милан»,
«Рим», «Женева», «Тегеран».

По подолу сверху вниз:
«Сингапур», «Брюссель», «Тунис»,
«Цюрих», «Ницца», «Вена», «Бонн»,
«Копенгаген», «Лиссабон».

Как наденешь это платье,
Все пытаются пристать.
Все подходят: — Здравствуй, Катя!
Можно платье почитать?

Что ответить на вопрос?
Катя сердится до слез.
А мальчишки Кате вслед:
— Вы — учебник или нет?!

Ну а модницы-подружки,
Что завидуют друг дружке,
Те торопятся спросить:
— Дашь нам платье поносить?

Только папа хмурит взгляд,
Сувениру он не рад:
— Это просто ерунда,
Вперемешку города:
Тут — Бомбей, а Дели — там?!
Рядом с Дели Амстердам?!

Если это заучить,
Можно двойку получить!

Hа двоpе моpоз,
В поле плачyт волки,
Снег кpыльцо занес,
Выбелил все елки…
В комнате тепло,
Печь гоpит алмазом,
И лyна в стекло
Смотpит кpyглым глазом.
Катя-Катенька-Катюшка
Уложила спать игpyшки:
Кyклy безволосyю,
Собачкy безносyю,
Лошадкy безногyю
И коpовкy безpогyю —
Всех в комок,
В стаpый мамин чyлок
С дыpкой,
Чтоб можно было дышать.
— Извольте спать!
А я займyсь стиpкой….
Ай, сколько пены!
Забpызганы стены,
Тазик пищит,
Вода болтается,
Катюша пыхтит,
Табypет качается…
Кpасные лапки
Полощyт тpяпки,
Hад водою мыльной
Выжимают сильно-пpесильно —
И в водy снова!
Готово!
От окна до самой печки,
Словно белые овечки,
Hа веpевочках висят
В pяд:
Лошадкина жилетка,
Мишкина салфетка,
Собачьи чyлочки,
Кyклины соpочки,
Пеленка
Кyклиного pебенка,
Коpовьи штанишки
И две баpхатные мышки.
Покончила Катя со стиpкой,
Сидит на полy pастопыpкой:
Что бы еще пpедпpинять?
К кошке залезть под кpовать,
Забpосить за печкy заслонкy
Иль мишкy подстpичь под гpебенкy?

Иа Введенской до сих пор
Проживает семь сестер
Словно семь кустов жасмина:
Дора,
Люба,
Лена,
Нина,
Катя,
Таня
И еще седьмая Маня…
В каждой, как по прейскуранту,
В каждой скрыто по талантуй.
Нина
Играет на пиаиино,
Люба
Декламирует Соллогуба,
Лена —
Верлена,
А Дора —
Рабиидраната Тагора.
У Тани, у Кати
В гортани две Патти.
Катя же кстати немножко
И босоножка!
Но всех даровитее Маня!
Ах, Маня, талантом туманя,
К себе всех знакомые влечет!
Она лишь одна не декламаирует,
Не музицирует
И не поет.

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.

Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед:
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.

Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.

Черноглазая казачка
Подковала мне коня,
Серебро с меня спросила,
Труд не дорого ценя.

— Как зовут тебя, молодка?
А молодка говорит:
— Имя ты мое почуешь
Из-под топота копыт.

Я по улице поехал,
По дороге поскакал,
По тропинке между бурых,
Между бурых между скал:

Маша? Зина? Даша? Нина?
Все как будто не она…
«Ка-тя! Ка-тя!» — высекают
Мне подковы скакуна.

С той поры,- хоть шагом еду,
Хоть галопом поскачу,-
«Катя! Катя! Катерина!» —
Неотвязно я шепчу.

Что за бестолочь такая?
У меня ж другая есть.
Но уж Катю, будто песню,
Из души, брат, не известь:

Черноокая казачка
Подковала мне коня,
Заодно уж мимоходом
Приковала и меня.

Раз, два, три, четыре, пять:
Собираемся гулять.

Завязали Катеньке
Шарфик полосатенький.
Катя саночки везет
От крылечка до ворот.
А Серёжа на дорожке
Голубям бросает крошки.

… Девочки и мальчики
Прыгают, как мячики,
Ножками топочут,
Весело хохочут.

Почему не пляшет
Новенькая наша?
Катя к новенькой идет,
В хоровод ее ведет.

… Огни погасли,
Уснули ясли:
И Лида, и Катя,
И куклы в кровати.

Только Мишка не спит,
На окне сидит;
Глядит на луну:
«Никак не усну!»

Иван Иваныч Самовар
Был пузатый самовар,
Трехведёрный самовар.

В нем качался кипяток,
Пыхал паром кипяток,
Разъярённый кипяток;

Лился в чашку через кран,
Через дырку прямо в кран,
Прямо в чашку через кран.

Утром рано подошел,
К самовару подошел,
Дядя Петя подошел.

Дядя Петя говорит:
«Дай-ка выпью, говорит,
Выпью чаю», говорит.

К самовару подошла,
Тетя Катя подошла,
Со стаканом подошла.

Тетя Катя говорит:
«Я, конечно, говорит,
Выпью тоже», говорит.

Вот и дедушка пришел,
Очень старенький пришел,
В туфлях дедушка пришел.

Он зевнул и говорит:
«Выпить разве, говорит,
Чаю разве», говорит.

Вот и бабушка пришла,
Очень старая пришла,
Даже с палочкой пришла.

И подумав говорит:
«Что-ли, выпить, говорит,
Что-ли, чаю», говорит.

Вдруг девчонка прибежала,
К самовару прибежала —
Это внучка прибежала.

«Наливайте!— говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне послаще», говорит.

Тут и Жучка прибежала,
С кошкой Муркой прибежала,
К самовару прибежала,

Чтоб им дали с молоком,
Кипяточку с молоком,
С кипяченым молоком.

Вдруг Сережа приходил,
Всех он позже приходил,
Неумытый приходил.

«Подавайте!— говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне побольше», говорит.

Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар,
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар.

Наклоняли самовар,
Будто шкап, шкап, шкап,
Но оттуда выходило
Только кап, кап, кап.

Самовар Иван Иваныч!
На столе Иван Иваныч!
Золотой Иван Иваныч!

Кипяточку не дает,
Опоздавшим не дает,
Лежебокам не дает.

Средь нас на палочке деревянной
сидит кукушка в сюртуке
хранит платочек румяный
в своей чешуйчатой руке.
Мы все как бабушка тоскуем
разинув рты глядим вперед
на табуретку золотую —
и всех тотчас же страх берет.
Иван Матвеевич от страха
часы в карман переложил
А Софья Павловна старуха
сидела в сокращеньи жил
А Катя в форточку любуясь
звериной ножкой шевеля
холодным потом обливалась
и заворачивалась в шенкеля.
Из-под комода ехал всадник
лицом красивый как молитва,
он с малолетства был проказник,
ему подруга битва.
Числа не помня своего
Держал он курицу в зубах.
Иван Матвееча свело
загнав печенку меж рубах.
А Софья Павловна строга
сидела выставив затылок
оттуда выросли рога
и сто четырнадцать бутылок.
А Катя в галстуке своём
свистела в пальчик соловьем
стыдливо кутаясь в меха
кормила грудью жениха.
Но к ней кукушка наклонялась
как червь кукушка улыбалась
потом на ножки становилась
да так что Катя удивилась
от удивленья задрожала
И как тарелка убежала.

Катерина, Катя, Катерина!
Всё в тебе, ну всё в тебе по мне!
Ты, как ёлка, стоишь рупь с полтиной,
Наряди — поднимешься в цене.

Я тебя одену в пан и в бархат,
В пух и в прах и в бога душу… Вот!
Будешь ты не хуже, чем Тамарка,
Что решил я жизни в прошлый год.

И не бойся, Катя, Катерина, —
Наша жизнь, как речка, потечёт!
Что там жизнь! Не жизнь наша — малина!
Я ведь режу баб не каждый год.

Катерина, хватит сомневаться!
Разорву рубаху на груди —
Вот им всем! Поехали кататься!
Панихида будет впереди…

Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу
вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе
еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит
вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.
Рослый бармен с серьгой ремесло свое знает четко и улыбается ей хитро. У
Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет;
внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.
Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты кем-то любим.
Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока, как Белый Бим. Одинока
так, что и выпить не с кем, уж ладно поговорить о будущем и былом.
Одинока страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым углом.
В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с монету брешь. В самом
деле, не хочешь, деточка – так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный
тупой галдеж – значит, все же чего-то ждешь. Что ты хочешь – благую
весть и на елку влезть?
Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.
Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если не весела. Катя в
дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате хуйня война – она, в общем,
почти цела.
У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в подкладке пальто чумовой
гашиш. Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь.

# # #

У Кати в метро звонит телефон, выскакивает из рук, падает на юбку. Катя
видит, что это мама, но совсем ничего не слышит, бросает трубку.

# # #

Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город». Климат ночью к ней
погрубел. Город до поролона вспорот, весь желт и бел.
Фейерверк с петардами, канонада; рядом с Катей тетка идет в боа. Мама
снова звонит, ну чего ей надо, «Ма, чего тебе надо, а?».
Катя даже вздрагивает невольно, словно кто-то с силой стукнул по
батарее: «Я сломала руку. Мне очень больно. Приезжай, пожалуйста, поскорее».
Так и холодеет шалая голова. «Я сейчас приду, сама тебя отвезу». Катя в
восемь секунд трезва, у нее ни в одном глазу.
Катя думает – вот те, милая, поделом. Кате страшно, что там за перелом.
Мама сидит на диване и держит лед на руке, рыдает. У мамы уже зуб на зуб
не попадает. Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут.
Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут. Что-то колет, оно не
действует, хоть убей. Сердце бьется в Кате, как пойманный воробей.
Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым
носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжелого привезли, потасовка в
баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки еще по паре покоцанных, но живых.
Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови
бурые, скомканные, в углу.
Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит,
мечтает. Мама от боли плачет и причитает.
Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной
ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льется, как пот в
июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле.
А иначе он зашиваться-то не пойдет.
Вот ведь долбанный идиот.
Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да
чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и
доктора маячат.
Мама плачет.
Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за
что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять.
Катя хочет спать.
Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча.
Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча.
Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча.
К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты, рисует справку и ценные
указания отдает. Мама плакать перестает. Загипсована правая до плеча и
большой на другой руке. Мама выглядит, как в мудацком боевике.
Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя. Ей не жалко ни
маму, ни толстого, ни себя.

# # #
«Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак. У меня сел
голос, повыбит мех, и я не хочу быть сильнее всех. Не боец, когтями не
снабжена. Я простая баба, ничья жена».
Мама ходит в лангетах, ревет над кружкой, которую сложно взять. Был бы
кто-нибудь хоть – домработница или зять.

# # #

И Господь подумал: «Что-то Катька моя плоха. Сделалась суха, ко всему
глуха. Хоть бывает Катька моя лиха, но большого нету за ней греха.
Я не лотерея, чтобы дарить айпод или там монитор ЖК. Даже вот мужика –
днем с огнем не найдешь для нее хорошего мужика. Но Я не садист, чтобы
вечно вспахивать ей дорогу, как миномет. Катерина моя не дура. Она поймет».
Катя просыпается, солнце комнату наполняет, она парит, как аэростат.
Катя внезапно знает, что если хочется быть счастливой – пора бы стать.
Катя знает, что в ней и в маме – одна и та же живая нить. То, что она
стареет, нельзя исправить, — но взять, обдумать и извинить. Через пару
недель маме вновь у доктора отмечаться, ей лангеты срежут с обеих рук.
Катя дозванивается до собственного начальства, через пару часов билеты
берет на юг.
…Катя лежит с двенадцати до шести, слушает, как прибой набежал на камни
– и отбежал. Катю кто-то мусолил в потной своей горсти, а теперь вдруг
взял и кулак разжал. Катя разглядывает южан, плещется в лазури и синеве,
смотрит на закаты и на огонь. Катю медленно гладит по голове мамина
разбинтованная ладонь.
Катя думает – я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна.
Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина.

1

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!

Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут…

Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!
— Ох, большевики загонят в гроб!

Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.

А это кто?— Длинные волосы
И говорит в полголоса:
— Предатели!
— Погибла Россия!
Должно быть, писатель —
Вития…

А вон и долгополый —
Стороночкой и за сугроб…
Что нынче не веселый,
Товарищ поп?

Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?

Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
— Уж мы плакали, плакали…
Поскользнулась
И — бац — растянулась!

Ай, ай!
Тяни, подымай!

Ветер весёлый.
И зол и рад.

Крутит подолы,
Прохожих косит.
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
И слова доносит:

…И у нас было собрание…
…Вот в этом здании…
…Обсудили —
Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять…
…И меньше ни с кого не брать…
…Пойдем спать…

Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер…

Эй, бедняга!
Подходи —
Поцелуемся…

Хлеба!
Что впереди?
Проходи!

Черное, черное небо.

Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Черная злоба, святая злоба…

Товарищ! Гляди
В оба!

2

Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.

Винтовок черные ремни
Кругом — огни, огни, огни…

В зубах цигарка, примят картуз,
На спину надо бубновый туз!

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!

Тра-та-та!

Холодно, товарищи, холодно!

— А Ванька с Катькой в кабаке…
— У ей керенки есть в чулке!

— Ванюшка сам теперь богат…
— Был Ванька наш, а стал солдат!

— Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята —
Чем, чем занята?..

Тра-та-та!

Кругом — огни, огни, огни…
Оплечь — ружейные ремни…

Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь —

В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!

3

Как пошли наши ребята
В Красной Армии служить —
В Красной Армии служить —
Буйну голову сложить!

Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи благослови!

4

Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит —
Елекстрический фонарик
На оглобельках…
Ах, ах, пади!

н в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит черный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает…

Вот так Ванька — он плечист!
Вот так Ванька — он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает…

Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…

5

У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!

Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!

В кружевном белье ходила —
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила —
Поблуди-ка, поблуди!

Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!

Помнишь, Катя, офицера —
Не ушел он от ножа…
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?

Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!

Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала.
С юнкерьем гулять ходила —
С солдатьем теперь пошла?

Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!

6

…Опять навстречу несётся вскач,
Летит, вопит, орет лихач…

Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..

Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..

Лихач — и с Ванькой — наутёк…
Ещё разок! Взводи курок!..

Трах-тарарах! Ты будешь знать,
. . . . . . . . . . . . . . .
Как с девочкой чужой гулять!..

Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!

А Катька где?— Мертва, мертва!
Простреленная голова!

Что, Катька, рада?— Ни гу-гу…
Лежи ты, падаль, на снегу!

Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!

7

И опять идут двенадцать,
За плечами — ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица…

Всё быстрее и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее —
Не оправится никак…

— Что, товарищ, ты не весел?
— Что, дружок, оторопел?
— Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?

— Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил…
Ночки черные, хмельные
С этой девкой проводил…

— Из-за удали бедовой
В огневых её очах,
Из-за родинки пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча… ах!

— Ишь, стервец, завел шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
— Верно душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
— Поддержи свою осанку!
— Над собой держи контроль!

— Не такое нынче время,
Что бы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!

И Петруха замедляет
Торопливые шаги…

Он головку вскидавает,
Он опять повеселел…

Эх, эх!
Позабавиться не грех!

Запирайти етажи,
Нынче будут грабежи!

Отмыкайте погреба —
Гуляет нынче голытьба!

8

Ох ты горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!

Ужь я времячко
Проведу, проведу…

Ужь я темячко
Почешу, почешу…

Ужь я семячки
Полущу, полущу…

Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..

Ты лети, буржуй, воронышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку…

Упокойся, господи, душу рабы твоея…

Скучно!

9

Не слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового —
Гуляй, ребята, без вина!

Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.

Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

10

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!

Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся…

— Ох, пурга какая, спасе!
— Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво —
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
— Шаг держи революционный!
Близок враг неугомонный!

Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ!

11

…И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…

Их винтовочки стальные
На незримого врага…
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга…
Да в сугробы пуховые —
Не утянешь сапога…

В очи бьется
Красный флаг.

Раздается
Мерный шаг.

Вот — проснётся
Лютый враг…

И вьюга пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет!…

Вперёд, вперёд,
Рабочий народ!

12

…Вдаль идут державным шагом…
— Кто ещё там? Выходи!
Это — ветер с красным флагом
Разыгрался впереди…

Впереди — сугроб холодный.
— Кто в сугробе — выходи!
Только нищий пёс голодный
Ковыляет позади…

— Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались — поколочу!

…Скалит зубы — волк голодный —
Хвост поджал — не отстаёт —
Пёс холодный — пёс безродный…
— Эй, откликнись, кто идет?

— Кто там машет красным флагом?
— Приглядись-ка, эка тьма!
— Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?

— Всё равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
— Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!

Трах-тах-тах!— И только эхо
Откликается в домах…
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах…

Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах!
…Так идут державным шагом —
Позади — голодный пёс.
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой неведим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.

Анализ поэмы «Двенадцать» Блока

Многие считают поэму «Двенадцать» главным произведением в творчестве Блока. Она была написана поэтом в начале 1918 г. и отражает его взгляд на российскую революцию.

Поэма 12 – оригинальное стихотворение. Она написана в новаторском стиле. Язык поэмы максимально приближен к малограмотному «солдату революции». Высокообразованного человека приводят в недоумение некоторые фрагменты стихотворения. Крайний цинизм и откровенность «двенадцати апостолов революции» — характерная особенность стиха.

Сюжет основан на обходе красноармейского патруля, состоящего из двенадцати человек. Люди, представляющие собой рождение нового мира, — хладнокровные преступники и убийцы, для которых нет ничего святого. Ими движет крайняя ненависть ко всему, что символизирует собой старое общество. До сих пор до конца не ясно подлинное отношение Блока к созданным персонажам. В воспоминаниях и произведениях советских писателей главные герои подвергались излишней идеализации. Борьба за строительство коммунизма ассоциировалась только со светлыми и справедливыми идеями. Для персонажей Блока одна из главных целей – «пальнуть пулей в Святую Русь».

Стихотворение перенасыщено кровожадными садистскими лозунгами и фразами: «мировой пожар в крови», «простреленная голова», «выпью кровушку» и мн. др. Речь главных героев изобилует грубостью и ругательствами.

Сам патрульный обход выглядит совершенно бессмысленным действием. У красноармейцев нет какой-нибудь определенной цели. Они, как стервятники, хотят найти любой предлог для грабежа или убийства.

С каким-то нездоровым упорством Блок постоянно вводит в текст своего произведения христианские образы. Число «героев» равно количеству апостолов. «Черная злоба» приравнивается к «святой злобе». Все чудовищные деяния революционеров сопровождаются пожеланием «Господи, благослови!». Наконец, предводителем опьяненной кровью шайки убийц и головорезов становится главный символ христианства – Иисус Христос. Сам Блок утверждал, что просто не смог подобрать более значимой фигуры на эту роль.

Поэма «Двенадцать» оставляет после себя неоднозначные чувства. Считать ее произведением, прославляющим рождение нового мира, может только неисправимый борец за всеобщую революцию или психически ненормальный человек. Не подпадает она и под категорию «суровой правды жизни» хотя бы потому, что «ножичком полосну, полосну» как-то не сочетается с «упокой, Господи, душу рабы Твоея». Есть мнения, что Блок попросту издевался над новым строем, но сам он этого не подтверждал. Известно, что у поэта возникало желание сжечь свою поэму.

Мы целое утро
Возились с ростками,

Мы их посадили
Своими руками.

Мы с бабушкой вместе
Сажали рассаду,

А Катя ходила
С подругой по саду.

Потом нам пришлось
Воевать с сорняками,

Мы их вырывали
Своими руками.

Таскали мы с бабушкой
Полные лейки,

А Катя сидела
В саду на скамейке.

— Ты что на скамейке
Сидишь, как чужая?

А Катя сказала:
— Я жду урожая.