Стихи о маме

Сегодня ты выпрямишь спину опять,
Далекая, незнакомая мать.
Ночь Африки,
словно могила, черна,
На голый череп похожа луна,
И выстрелов грохот в тяжелой мгле,
Как заступ могильный, бьет по земле.
Так душно душе!
Но замри, не дыши!
Проснутся от вздохов твои малыши.
Бровями, губами и цветом лица
Похожи ребята твои на отца.
Он забран солдатом, затянут в мундир,
Его обижает чужой командир,
Ты знаешь лишь это.
Тебе невдомек,
Что муж в лазарете
без рук и без ног.
И если окончится гибельный бой
И муж твой живой возвратится домой —
Детей ему нечем поднять и обнять,
Ты плачешь заранее, бедная мать.
Нет, это не ночь,
это дым, это гарь
Закрыли, как плиты, весеннюю даль.
И дети, устав на груди колотиться,
Сидят, притаясь: не промчится ли «птица»?
Им нечего ждать и нечего есть.
Их братья за чью-то сражаются честь
За морем, в чужой африканской стране,
И нету конца этой дикой войне.
Да разве ж затем ты им жизнь дала,
Чтоб глупая пуля ее отняла!
Нет, сердце не в силах терпеть этот ад.
Пушки кричат,
дети кричат.
И ты ничего им не можешь сказать,
От гнева обезумевшая мать…

Ты, беззащитная, стоишь одна,
Проклятьем руки к небу вскинув.
Не землю
давит болью война,
А твою усталую спину.
Небо — в зареве. Сердце — в огне.
И горе переплавляется в гнев.
Громче сирен и железного рева
Голос гремит над планетой суровой:
— Матери мира!
Встаньте стеной!
В подвалах
не жмитесь в трепете!
Всех,
кто сегодня дышит войной,
Бесстрашно к ответу требуйте!

Ты встала над миром
гордо и прямо,
Держа детей в усталых руках.
Они говорят,
и слово «мама»
Звучит одинаково
на всех языках.

Вот опять ты мне вспомнилась, мама,
и глаза твои, полные слез,
и знакомая с детства панама
на венке поредевших волос.

Оттеняет терпенье и ласку
потемневшая в битвах Москвы
материнского воинства каска —
украшенье седой головы.

Все стволы, что по русским стреляли,
все осколки чужих батарей
неизменно в тебя попадали,
застревали в одежде твоей.

Ты заштопала их, моя мама,
но они все равно мне видны,
эти грубые длинные шрамы —
беспощадные метки войны…

Дай же, милая, я поцелую,
от волненья дыша горячо,
эту бедную прядку седую
и задетое пулей плечо.

В дни, когда из окошек вагонных
мы глотали движения дым
и считали свои перегоны
по дорогам к окопам своим,

как скульптуры из ветра и стали,
на откосах железных путей
днем и ночью бессменно стояли
батальоны седых матерей.

Я не знаю, отличья какие,
не умею я вас разделять:
ты одна у меня, как Россия,
милосердная русская мать.

Это слово протяжно и кратко
произносят на весях родных
и младенцы в некрепких кроватках
и солдаты в могилах своих.

Больше нет и не надо разлуки,
и держу я в ладони своей
эти милые трудные руки,
словно руки России моей.

Добра моя мать. Добра, сердечна.
Приди к ней — увенчанный и увечный —
делиться удачей, печаль скрывать —
чайник согреет, обед поставит,
выслушает, ночевать оставит:
сама — на сундук, а гостям — кровать.

Старенькая. Ведь видала виды,
знала обманы, хулу, обиды.
Но не пошло ей ученье впрок.
Окна погасли. Фонарь погашен.
Только до позднего в комнате нашей
теплится радостный огонек.

Это она над письмом склонилась.
Не позабыла, не поленилась —
пишет ответы во все края:
кого — пожалеет, кого — поздравит,
кого — подбодрит, а кого — поправит.
Совесть людская. Мама моя.

Долго сидит она над тетрадкой,
отодвигая седую прядку
(дельная — рано ей на покой),
глаз утомленных не закрывая,
ближних и дальних обогревая
своею лучистою добротой.

Всех бы приветила, всех сдружила,
всех бы знакомых переженила.
Всех бы людей за столом собрать,
а самой оказаться — как будто!- лишней,
сесть в уголок и оттуда неслышно
за шумным праздником наблюдать.

Мне бы с тобою все время ладить,
все бы морщины твои разгладить.
Может, затем и стихи пишу,
что, сознавая мужскую силу,
так, как у сердца меня носила,
в сердце своем я тебя ношу.

Волосы, зачёсанные гладко,
Да глаза с неяркой синевой.
Сделала война тебя солдаткой,
А потом солдатскою вдовой.

В тридцать лет оставшись одинокой,
Ты любить другого не смогла.
Оттого, наверное, до срока
Красотою женской отцвела.

Для кого глазам искриться синим?
Кто румянец на щеках зажжёт?
… В день рожденья у студента-сына
Расшумелся молодой народ.

Нет, не ты — девчонка с сыном рядом,
От него ей глаз не оторвать.
И случайно встретясь с нею взглядом,
Расцвела, помолодела мать.

Я маму мою обидел,
Теперь никогда-никогда
Из дому вместе не выйдем,
Не сходим с ней никуда.

Она в окно не помашет,
Я тоже не помашу,
Она ничего не расскажет,
Я тоже не расскажу…

Возьму я мешок за плечи,
Я хлеба кусок найду,
Найду я палку покрепче,
Уйду я, уйду в тайгу!

Я буду ходить по следу,
Я буду искать руду,
Я через бурную реку
Строить мосты пойду!

И буду я главный начальник,
И буду я с бородой,
И буду всегда печальный
И молчаливый такой…

И вот будет вечер зимний,
И вот пройдёт много лет,
И вот в самолёт реактивный
Мама возьмет билет.

И в день моего рожденья
Тот самолёт прилетит.
И выйдет оттуда мама,
И мама меня простит!

Если был бы я девчонкой —
Я бы время не терял!
Я б на улице не прыгал,
Я б рубашки постирал.

Я бы вымыл в кухне пол,
Я бы в комнате подмёл,
Перемыл бы чашки, ложки,
Сам начистил бы картошки.
Все свои игрушки сам
Я б расставил по местам!

Отчего я не девчонка?
Я бы маме так помог!
Мама сразу бы сказала:
«Молодчина ты,
Сынок!»

Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую — слов даже нет!

Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.

Грустила ты, если мне физик, бывало,
Суровою двойкой дневник «украшал»,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.

Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры —
Все — сказка, все в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!

Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…

За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры —
Ты здесь, ты со мною, родная моя!

В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
И вместе со мною к далеким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.

И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Я знаю, что ты меня благословила,
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!

Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.

Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет

И все же с годами былые средства
Как-то меняться уже должны.
И прежний надзор и контроль, как в детстве,
Уже обидны и не нужны.

Ведь есть же, ну, личное очень что-то!
Когда ж заставляют: скажи да скажи! —
То этим нередко помимо охоты
Тебя вынуждают прибегнуть к лжи.

Родная моя, не смотри устало!
Любовь наша крепче еще теперь.
Ну разве ты плохо меня воспитала?
Верь мне, пожалуйста, очень верь!

И в страхе пусть сердце твое не бьется,
Ведь я по-глупому не влюблюсь,
Не выйду навстречу кому придется,
С дурной компанией не свяжусь.

И не полезу куда-то в яму,
Коль повстречаю в пути беду,
Я тотчас приду за советом, мама,
Сразу почувствую и приду.

Когда-то же надо ведь быть смелее,
А если порой поступлю не так,
Ну что ж, значит буду потом умнее,
И лучше синяк, чем стеклянный колпак.

Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети, они же не вечно дети!

И ты не сиди у окна упрямо,
Готовя в душе за вопросом вопрос.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама.
Пойми. И взгляни на меня всерьез.

Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!

Ах, вспомни, мама, вспомни, мама,
Избу промерзшую насквозь!
Ах, сколько с нами, сколько с нами
Тебе увидеть довелось!..

Метельный ветер бьет с налета.
А ты, сквозь снег бредя едва,
Везешь на санках из болота
Ольху сырую на дрова.

Сама — тягло,
Сама — возница.
Заботам вдовьим нет конца.
Иссякла соль,
И нет мучицы,
И для козы в обрез сенца.

Война явилась к нам без спроса.
И не забыть мне, мама, нет,
Как приносила ты с покоса
Нам свой, положенный, обед.

Троих растила малолеток.
Нужда сушила, гнула, жгла,
Но были сыты мы, одеты
И в стужу лютую согреты…
Ты все умела, все могла!

На все ума и сил хватало!
А в день начальный сентября
Ты вся от радости сияла,
Когда нас в школу провожала:
«Учитесь лучше», — говоря.

Жена погибшего солдата,
Познав всю горечь тех годов,
Великой матерью была ты,
Опорой тыла и фронтов!

Тебе ль, о мама, не гордиться
Хоть и суровою судьбой!..
Взгляни, как нива колосится
В полях, ухоженных тобой!

Спасибо, российские женщины, вам
И вашим умелым и нежным рукам.
Они золотые, как солнце, всегда,
Нам маминых рук не забыть никогда!

Что в сердце нашем самое святое?
Навряд ли надо думать и гадать.
Есть в мире слово самое простое
И самое возвышенное — Мать!

Бесшумной черною птицей
Кружится ночь за окном.
Что же тебе не спится?
О чем ты молчишь? О чем?

Сонная тишь в палате,
В кране вода уснула.
Пестренький твой халатик
Дремлет на спинке стула.

Руки, такие знакомые,
Такие, что хоть кричи! —
Нынче, почти невесомые,
Гладят меня в ночи.

Касаюсь тебя, чуть дыша.
О господи, как похудела!
Уже не осталось тела,
Осталась одна душа.

А ты еще улыбаешься
И в страхе, чтоб я не грустил,
Меня же ободрить стараешься,
Шепчешь, что поправляешься
И чувствуешь массу сил.

А я-то ведь знаю, знаю,
Сколько тут ни хитри,
Что боль, эта гидра злая,
Грызет тебя изнутри.

Гоню твою боль, заклинаю
И каждый твой вздох ловлю.
Мама моя святая,
Прекрасная, золотая,
Я жутко тебя люблю!

Дай потеплей укрою
Крошечную мою,
Поглажу тебя, успокою
И песню тебе спою.

Вот так же, как чуть устало,
При южной огромной луне
В детстве моем, бывало,
Ты пела когда-то мне…

Пусть трижды болезнь упряма,
Мы выдержим этот бой.
Спи, моя добрая мама,
Я здесь, я всегда с тобой.

Как в мае все распускается
И зреет завязь в цветах,
Так жизнь твоя продолжается
В прекрасных твоих делах.

И будут смеяться дети,
И будет гореть звезда,
И будешь ты жить на свете
И радостно, и всегда!

Пускай ты не сражалась на войне,
Но я могу сказать без колебанья:
Что кровь детей, пролитая в огне,
Родителям с сынами наравне
Дает навеки воинское званье!

Ведь нам, в ту пору молодым бойцам,
Быть может, даже до конца не снилось,
Как трудно было из-за нас отцам
И что в сердцах у матерей творилось.

И лишь теперь, мне кажется, родная,
Когда мой сын по возрасту — солдат,
Я, как и ты десятки лет назад,
Все обостренным сердцем принимаю.

И хоть сегодня ни одно окно
От дьявольских разрывов не трясется,
Но за детей тревога все равно
Во все века, наверно, остается.

И скажем прямо (для чего лукавить?!),
Что в бедах и лишеньях грозовых,
Стократ нам легче было бы за них
Под все невзгоды головы подставить!

Да только ни в труде, ни на войне
Сыны в перестраховке не нуждались.
Когда б орлят носили на спине,
Они бы в кур, наверно, превращались!

И я за то тебя благодарю,
Что ты меня сгибаться не учила,
Что с детских лет не тлею, а горю,
И что тогда, в нелегкую зарю,
Сама в поход меня благословила.

И долго-долго средь сплошного грома
Все виделось мне в дальнем далеке,
Как ты платком мне машешь у райкома,
До боли вдруг ссутулившись знакомо
С забытыми гвоздиками в руке.

Да, лишь когда я сам уже отец,
Я до конца, наверно, понимаю
Тот героизм родительских сердец,
Когда они под бури и свинец
Своих детей в дорогу провожают.

Но ты поверь, что в час беды и грома
Я сына у дверей не удержу,
Я сам его с рассветом до райкома,
Как ты меня когда-то, провожу.

И знаю я: ни тяготы, ни войны
Не запугают парня моего.
Ему ты верь и будь всегда спокойна:
Все, что светло горело в нас — достойно
Когда-то вспыхнет в сердце у него!

И пусть судьба, как лист календаря,
У каждого когда-то обрывается.
Дожди бывают на земле не зря:
Пылает зелень, буйствуют моря,
И жизнь, как песня, вечно продолжается!

Из гнезда при сильном ветре
Птенчик выпал как-то раз.
И увидел в полуметре
Желтый блеск кошачьих глаз.

Птенчик дрогнул, заметался,
Гибель так недалека.
Кот сурово изгибался,
Примеряясь для прыжка.

Вдруг спасительница мама,
Что-то пискнув на лету,
Опустилась вниз и прямо
Смело ринулась к коту.

Грозно перья распушила
И в один присест потом
(Показалось то иль было?)
Злого вора проглотила
Вместе с шерстью и с хвостом!

Впрочем, как тут усомниться?!
Даже тигров побеждать,
Я уверен, может птица,
Если птица эта — мать!

Стала уже солнечная рама,
Лавки выше, а углы острей.
Без тебя, заботливая мама,
Сразу стало близко до дверей…
Самолёт сверкал под облаками,
Жаворонок падал с высоты,
И твоими смуглыми руками
Пахли придорожные цветы.
Шёл к реке я
в тёмную низину
На чужие, дымные костры.
Ветер дул мне то в лицо, то в спину,
Гнал меня из детства до поры.
Загонял в незапертые сени,
В погреба — за кринкой молока,
В пароходных трюмах
на колени
Становил под тяжестью мешка.
Ветер, ветер!..
Выбитые рамы,
Потолки в махорочном дыму…
Оказаться на земле без мамы
Я не пожелаю
Никому.

Ни креста, ни камня даже
на могиле этой нет,
и никто мне не укажет
никаких ее примет.
Бугорок, с другими смежный,
был на ней, но в долгий срок
много вод умчались вешних —
и сровнялся бугорок.
Только гнет травинки ветер,
только… сжало грудь тоской:
словно не было на свете
русской женщины такой;
словно в муках не рожала
шестерых детей она,
не косила и не жала,
сыновей не провожала,
не тужила у окна.
Мне совсем бы стало горько,
если б край, что нет родней,
каждой тропкой, каждой горкой
память не будил о ней.
На озерках, на елани,
за логами у леска,
кто не видел с самой рани
темного ее платка!
С ребятишками по-вдовьи
в поле маялась она —
Щипачева Парасковья,-
на полоске дотемна
ставила, не зная лени,
за суслонами суслон…
Взять упасть бы на колени,
той земле отдать поклон.
Пусть к заброшенной могиле
затерялся в мире след,-
знаю, мать похоронили
в той земле, что легче нет,
в той земле, в родной державе,
где звучит мой скромный стих,
где теперь высок и славен
труд ушедших и живых.
И когда свистят метели,
снова думаю одно:
и над ней они летели,
и в мое стучат окно.

Приходит старость. С ней не так легко
Нам справиться, и мы уже не дети.
И наша юность где-то далеко,
Как будто даже на другой планете.

И кажутся каким-то дальним сном
Картинки из «Руслана и Людмилы»,
Деревья сада, двухэтажный дом
И женский образ — бесконечно милый.

Что может быть чудесней слова: мать?
О, сколько губ, трепещущих и нежных,
Не уставали матери шептать
О самых первых чувствах белоснежных.

О, сколько слов, горячих, как огонь,
Жгли щеки детские и днем и ночью.
Их не собрать теперь в одну ладонь.
И не увидеть никогда воочию.

Любимая, не уходи… Постой!
Ты для меня всегда была святыней.
И на пути, завещанном тобой,
Как в раннем детстве, я стою поныне.

Вот почему я этот мир люблю,
Овеянный воспоминаньем детства.
Вот почему я подошел к Кремлю
В семнадцатом году с открытым сердцем,
Как подходил я к матери младенцем.

← Предыдущая Следующая → 1 2 3 4 ... 10
Показаны 1-15 из 137