Кто так светится? Душа.
Кто ее зажег?
Детский лепет, нежный трепет,
Маковый лужок.
Кто так мечется? Душа.
Кто ее обжег?
Смерч летящий, бич свистящий,
Ледяной дружок.
Кто там со свечой? Душа.
Кто вокруг стола?
Один моряк, один рыбак
Из ее села.
Кто там на небе? Душа.
Почему не здесь?
Возвратилась к бабкам, дедкам
И рассказывает предкам
Всё как есть.
А они ей говорят:- Не беда.
Не тоскуй ты по ногам и рукам.
Ты зато теперь — душа, ты — звезда
Всем на свете морякам, рыбакам.
Душа, ты волнуешься снова?
Но в этой безумной игре
Из сотен едва ли десять
Вернутся, не погорев.
И ангелы делают ставки
И, не дыша, глядят,
Как демоны — мою душу
Закладывая — галдят.
Душа выбирает общество —
И запирает дверь,
К ее Священной Особе
Не проникнуть теперь.
Она неподвижна, когда колесница
Стоит у ворот,
И Император на коврике,
Став на колени, ждет.
Она из простого народа
Выберет одного,
И будет дарить вниманием
Только его.
Душа должна жить нараспашку,
Чтоб к ней пришедший Бог
Не дожидался у порога,
Застав ее врасплох.
Открой же дверь, пока Хозяин
Не вывесил замок,
Чтобы смутить ее визитом
Никто уже не смог.
Костры, как и души, бывают разные:
Одни — эгоизмом сырым коптящие,
Другие — светло для людей горящие
Щедрые, жаркие и прекрасные.
Подлец, что прикинулся человеком,
Сумел оболгать меня и надуть.
А мне говорят: — Наплевать, забудь!
Зло ведь живет на земле от века!
А мне говорят: — Не печалься, друг,
Пусть в горечи сердце твое не бьется,
На сотню хороших людей вокруг
Плохих и с десяток не наберется!
А впрочем, тебя-то учить чего?! —
Все так, но если признаться строго,
То мне десяти негодяев много,
Мне лишку порою и одного…
И, если быть искренним до конца,
Статистика — слабый бальзам от жала.
Когда пострадаешь от подлеца,
То цифры, увы, помогают мало!
И все-таки сколько б теперь нашлось,
По данным, хороших людей и скверных?
Не знаю, как цифры, но я, наверно,
Ответил бы так на такой вопрос:
Все выкладки — это столбцы, и только.
Но если доподлинный счет вести,
То скверных людей в этом мире столько
И честных людей в этом мире столько,
Сколько ты встретишь их на пути!
Бывает ли переселенье душ?
Наука говорит, что не бывает.
— Все, что живет, бесследно исчезает.—
Так скажет вам любой ученый муж.
И уточнит: — Ну, правда, не совсем,
Ты станешь вновь материей, природой:
Азотом, водородом, углеродом.
Железом, хлором, ну буквально всем!
Ответ как прост, так и предельно ясен.
Но человек есть все же человек,
И превратиться в атомы навек
Я как-то не особенно согласен.
Ну как же так! Живешь, живешь и вдруг
Изволь потом в частицу превратиться.
Нет, я далек от всяких адских мук,
Но ведь нельзя ж кончать и на частицах!
Одних глупцов способен утешать
Поклон, богам иль идолам отвешенный!
И все-таки обидно как-то стать
Частицей, пусть хотя бы даже взвешенной.
Прости меня, наука! Разум твой
Всю жизнь горел мне яркою зарею:
Я и сейчас стою перед тобою
С почтительно склоненной головой.
Да, после нас останется работа.
А нас, скажи, куда в конце пути?
Стать углекислым газом? Нет, прости.
Наверно, ты недооткрыла что-то!
Ведь даже муж с ученой эрудицией
При неудачах шепчет:— Не везет…—
И от судьбы порой чего-то ждет,
И очень даже верит в интуицию.
Нет, нам не надо всякой ерунды!
Мы знаем клетку, биотоки знаем,
И все же мы отнюдь не отрицаем,
Что есть подчас предчувствие беды!
А разве вы порою не ловили
Себя на мысли где-нибудь в кино
Иль глядя на гравюру, что давно
Вы в том краю уже когда-то были?..
Или в пути, совсем вдали от дома,
Какой-то город, речка или храм
Покажутся до боли вам знакомы.
Так, словно детство прожили вы там!
Переселенье душ? Сплошная мистика?
Кто ведает? И пусть скажу не в лад,
А все же эта самая «глупистика»
Поинтересней как-то, чем распад.
Да и возможно ль с этим примириться:
Любил, страдал, работал с огоньком,
Был вроде человеком, а потом
Стал сразу менделеевской таблицей.
А атому — ни спеть, ни погрустить.
Ни прилететь к любимой на свиданье,
Ни поработать всласть, ни закурить,
Одно научно-строгое молчанье.
Нет, я никак на это не гожусь!
И ну их, клетки, биотоки, души…
Я просто вновь возьму вот и рожусь,
Рожусь назло ученому чинуше!
И если вновь вы встретите поэта,
Что пишет па лирической волне.
Кого ругают критики в газетах,
А он идет упрямо по стране,
Идет, все сердце людям отдавая,
Кто верит, что горит его звезда,
Чей суд — народ. Ему он присягает,
И нету выше для него суда.
Кто смерть пройдет и к людям возвратится,
Он — их поэт. Они — его друзья.
И если так, товарищи, случится,
Не сомневайтесь: это снова я!
Женщина в силоновой пижаме
Медленно захлопнула роман.
Хрустнула холеными руками
И завороженными глазами
Посмотрела в сумрачный туман.
Муж чертил, сутулясь у стола,
А она под тихий шум метели
Вновь, листая том, произнесла:
— Вот ведь люди как любить умели!
Ради милых уходили в бой,
Ревновали, мучились, рыдали,
Шли на плаху, жертвуя собой,
Даже разум от любви теряли.
Скажешь, я не труженица? Пусть!
Но хочу и я, чтоб жгучий бред,
Чтобы муки, чтоб мольба и грусть!
Женщина я все же или нет?!
И не хмурь, пожалуйста, бровей!
С каждым днем в тебе все больше прозы.
Что ты знаешь про огонь страстей?
Про мольбы, страдания и слезы?
Что могу я вспомнить из прошедшего?
Где тот яркий взрыв в моей судьбе?
Что ты сделал в жизни сумасшедшего? —
— То, что я женился на тебе.
В бутылках в поздний час душа вина запела:
«В темнице из стекла меня сдавил сургуч,
Но песнь моя звучит и ввысь несется смело;
В ней обездоленным привет и теплый луч!
О, мне ль не знать того, как много капель пота
И света жгучего прольется на холмы,
Чтоб мне вдохнула жизнь тяжелая работа,
Чтоб я могла за все воздать из недр тюрьмы!
Мне веселей упасть, как в теплую могилу,
В гортань работника, разбитого трудом,
До срока юную растратившего силу,
Чем мерзнуть в погребе, как в склепе ледяном!
Чу — раздались опять воскресные припевы,
Надежда резвая щебечет вновь в груди,
Благослови ж и ты, бедняк, свои посевы
И, над столом склонясь, на локти припади;
В глазах твоей жены я загорюсь, играя,
У сына бледного зажгу огонь ланит,
И на борьбу с судьбой его струя живая,
Как благовония — атлета, вдохновит.
Я упаду в тебя амброзией священной;
Лишь Вечный Сеятель меня посеять мог,
Чтоб пламень творчества зажегся вдохновенный,
И лепестки раскрыл божественный цветок!»
Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной,
И ты, о сердце, ты, поникшее без сил,
Ей, самой милой, самой доброй, самой нежной,
Чей взор божественный тебя вдруг воскресил?
– Ей славу будем петь, живя и умирая,
И с гордостью во всем повиноваться ей.
Духовна плоть ее, в ней ароматы рая,
И взгляд ее струит свет неземных лучей.
В ночном безмолвии, в тиши уединенья,
И в шуме уличном, в дневном столпотворенье,
Пылает лик ее, как факел, в высоте,
И молвит: «Я велю – иного нет закона, —
Чтоб вы, любя меня, служили Красоте;
Я добрый ангел ваш, я Муза, я Мадонна!».
Нет дня, чтобы душа не ныла,
Не изнывала б о былом —
Искала слов, не находила —
И сохла, сохла с каждым днем, —
Как тот, кто жгучею тоскою
Томился по краю родном
И вдруг узнал бы, что волною
Он схоронен на дне морском.
Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, —
Но днём, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
Душа моя — Элизиум теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей,
Ни радостям, ни горю не причастных.
Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..
Когда на то нет божьего согласья,
Как ни страдай она, любя,-
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…
Душа, душа, которая всецело
Одной заветной отдалась любви
И ей одной дышала и болела,
Господь тебя благослови.
Он милосердый, всемогущий,
Он греющий своим лучом
И пышный цвет, на воздухе цветущий,
И чистый перл на дне морском.
О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,-
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Так, ты жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный,
Как откровение духов…
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые —
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.