Вот идет белый гусь,
Это очень смелый гусь!
Он с гусенком и гусыней
Плыл по речке синей-синей
И без мачты, без руля
Обогнал два корабля,
Обогнал два парохода,
Где каталась тьма народа,
Обогнал морскую яхту,
Где несли матросы вахту,
Улыбнулся капитану
И поплыл по океану!
В океане корабли
Торопились, как могли,
Нажимали на рули,
В топках жару поддавали,
Но от гуся отставали,
Потому что белый гусь –
Это очень смелый гусь,
Он плывет и не гудит,
Не дымит трубою,
А глазенками глядит
Вдаль перед собою.
Изгибаясь, как дуга,
Показались берега,
А на них шумят луга.
Гусь воскликнул: «Га-га-га!
Здесь, я вижу, нет ромашек,
Не растет цветной горошек,
Не виднеются рога.
Замечательно втроем
Здесь мы спляшем и споем,
Поедим заморских мошек,
Поглядим на диких кошек,
На летающих мартышек,
И обратно поплывем
На лужок, где мы живем,
Где полным-полно ромашек,
И растет цветной горошек,
И виднеются рога!»
Гусь, гусенок и гусыня
Провели денек приятно,
Гусь, гусенок и гусыня
Порешили плыть обратно.
В океане корабли
Торопились, как могли,
Нажимали на рули,
В топках жару поддавали,
Но от гуся отставали,
Потому что белый гусь –
Это очень смелый гусь,
Он плывет и не гудит,
Не дымит трубою,
А глазенками глядит
Вдаль перед собою.
Он без мачты, без руля
Обогнал два корабля,
Обогнал два парохода,
Где каталась тьма народа,
Обогнал морскую яхту,
Где несли матросы вахту,
Улыбнулся капитану,
В речку вплыл по океану,
По реке приплыл домой
На лужок любезный мой,
Где полным-полно ромашек,
И растет цветной горошек,
И виднеются рога,
О-го-го и ага-га!
Вот идет белый гусь,
Это очень смелый гусь!
Четыре длинные Цапли
Выходят на охоту,
А дождик по болоту —
Кап, Кап, кап.
Идут четыре цапли
И стряхивают капли,
А клювы звонко щёлкают —
Цап, цап, цап!
Идёт, идёт охота,
Заквакало болото,
Лягушки удирают
Со всех зелёных лап.
Им вовсе неохота,
Им страшно неохота,
Чтоб Цапли их зацапали —
Цап, цап, цап!
Зяблик : — Пинь! Пинь! Пинь!
Шубу скинь! Скинь! Скинь! —
Зяблик распелся —
Зяблик согрелся!
Это — ФИЛИН.
Днём он спит.
У него усталый вид.
Ночью
спать не хочется:
ночью
он охотится!..
Нет у НОСОРОЖИКА
никакого рожика.
Будет рожик у меня!
Мне всего ещё три дня!
Умывается ТИГРИЦА,
и тигрята моют лица.
Моет уши папа,
А мочалка — лапа.
С собой иголки носит.
Ни у кого не спросит.
Зачем они все сразу
нужны
ДИКОБРАЗУ?
ЕНОТ
Он моет пищу,
чтоб пища
стала чище.
Вымоет как следует,
а потом обедает.
Да, меньшие братья нам преданно служат от века.
Однако жестокого сколько еще вокруг?
Мы часто твердим, что собака — друг человека.
Но вот человек. Он всегда ли собаке друг?
Люблю я собаку за верный нрав,
За то, что, всю душу тебе отдав,
В голоде, в холоде или разлуке
Не лижет собака чужие руки.
У кошки-дуры характер иной.
Кошку погладить может любой.
Погладил — и кошка в то же мгновенье,
Мурлыча, прыгает на колени.
Выгнет спину, трется о руку,
Щурясь кокетливо и близоруко.
Кошке дешевая ласка не стыдна,
Глупое сердце не дальновидно.
От ласки кошачьей душа не согрета.
За крохи немного дают взамен:
Едва лишь наскучит мурлыканье это —
Встанут и сбросят ее с колен.
Собаки умеют верно дружить,
Не то что кошки — лентяйки и дуры.
Так стоит ли, право, кошек любить
И тех, в ком живут кошачьи натуры?!
Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.
Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.
Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы…
А то ведь простая дворняга!
Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.
В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали…
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.
Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!
Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!
Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела…
Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце — чистейшей породы!
Беспощадный выстрел был и меткий.
Мать осела, зарычав негромко,
Боль, веревки, скрип телеги, клетка…
Все как страшный сон для медвежонка…
Город суетливый, непонятный,
Зоопарк — зеленая тюрьма,
Публика снует туда-обратно,
За оградой высятся дома…
Солнца блеск, смеющиеся губы,
Возгласы, катанье на лошадке,
Сбросить бы свою медвежью шубу
И бежать в тайгу во все лопатки!
Вспомнил мать и сладкий мед пчелы,
И заныло сердце медвежонка,
Носом, словно мокрая клеенка,
Он, сопя, обнюхивал углы.
Если в клетку из тайги попасть,
Как тесна и как противна клетка!
Медвежонок грыз стальную сетку
И до крови расцарапал пасть.
Боль, обида — все смешалось в сердце.
Он, рыча, корябал доски пола,
Бил с размаху лапой в стены, дверцу
Под нестройный гул толпы веселой.
Кто-то произнес: — Глядите в оба!
Надо стать подальше, полукругом.
Невелик еще, а сколько злобы!
Ишь, какая лютая зверюга!
Силищи да ярости в нем сколько,
Попадись-ка в лапы — разорвет! —
А «зверюге» надо было только
С плачем ткнуться матери в живот.
Лис —
Усатый
Лисовин —
Заглянул
В один
Овин,
А в овине
Пусто —
Свёкла
Да капуста,
Да пшеницы
Пол мешка,
Да насест
Для петушка.
— Фи,
Kакой
Пустой
Овин! —
Усмехнулся
Лисовин.
В логу
Лиса мышкует —
И пляшет и танцует:
То кружится, как пава,
А то чечётку бьёт,
То кинется направо,
То влево повернёт.
Обнюхивает лунки,
Готовая к прыжку.
В азарте даже слюнки
Текут по языку!
Плясунья дышит часто,
А в углубленьях нор
Под занавесом наста
Гремит
Мышиный
Хор…
Под берёзкой, на горе,
Спит барсук в своей норе.
А нора у барсука
Глу
бо
ка-
Пре
глу
бо
ка.
Барсуку тепло и сухо,
Целый день ласкает ухо
Шум берёзовых ветвей
Да сопение детей:
На подстилке крепко спят
Мальчики с усами
И от сытости сопят
Влажными носами…
Скрипнет ветка или сук —
Приоткроет глаз барсук,
Чутким ухом поведёт,
Усмехнётся и уснёт:
Ведь нора у барсука
Глу-
Бо-
Ка…
Мир тебе, бабочка,
Божье творенье!
Хлопотно, суетно,
Лампа горит.
Хочется к свету?
Напрасное рвенье —
Мечешься, делаешь
Глупенький вид.
Так ли ты, милая,
Можешь, умеешь?
Тихая, мудрая,
Лунная тварь?
Может, меня ты немного жалеешь?
Мне же тебя непутевую жаль.
Вот доварю я варенье клубничное,
Вот я полью огурцы и щавель,
Ты же все мечешься, жить непривычная,
Где помолчать бы, гудишь, словно шмель.
В малом пространстве двора
поселилась собака —
Темная серая шерсть, золотые глаза,
Хвостик поджат, поднаторела в погонях и драках,
Стала меж нами, как гвоздь…
не любовь, а слеза.
Темные рыски ее, стылый камешек хлеба —
Вовсе ни что по сравненью с заботой иной:
Под золотым, восходящим к июльскому небом
Тварь ощенилася целой собачьей семьей.
Пятеро псов озаботили всех проходящих.
Мчались хозяйки с едой,
чтоб щенят накормить,
В стужу осеннюю стайкой скуляще-визжащей
Жались друг к другу, а мать и не знала, как быть.
Грозная музыка. Реп и ковбойская пляска.
Стыд не удвоит и совесть навек не заест.
В темном пространстве двора поселилась опаска —
Стая росла, напряженно вживаясь… Окрест
Лая чурался, а пьянь, та ругалась все матом,
Кто-то не спал и бранился из окон…
Скуля
Весело жизнь прожигала смешная собака,
Так ни с чего, богатея любовью — с нуля!
В стае была собачонка — девчонка, малышка.
Милая крошка, сученка — сказать не решусь.
В Древнем Египте была б очень важная шишка —
В первом помете — и самка, уж я вам скажу!
Ей бы жрецы приносили еду на подносе…
Так и вела себя, словно ждала, что потом
В пустоголовье людском, да и в пустоголосье
Весть — «Усыпили!»
Рванет по сердцам кипятком.
Приручила к дому кошку —
Стала кошка песни петь
И глазами понемножку
Стала мне в глаза глядеть.
Приручила к веслам речку,
Приручила к сказкам печку,
К травам- лес, а снег — к теплу,
Нетерпение — к перу.
Иногда тебя встречаю.
Прохожу, не замечаю
Все равно потом скучаю —
Сердце к сердцу приручаю.
Прилетит скворец,
Закричит: «Конец
Холодам, февралям!»
Ему крошечек дам:
-Помолчи, не кричи,
Что ты смыслишь, юнец!
Прилетели грачи,
Закричали: «Конец
Холодам, февралям!»
Я им зернышек дам.
И сама я все знаю,
И сама понимаю,
Что конец февралям,
Баломутам, вралям
И уж май недалек…
Да широкий поток
Разлился между домом моим
И его.
Оттого и молчим.
Оттого…