Стихи про авиацию

Птицы спрятаться догадаются и от снега укроются,
Авиатором не рождаются, ими после становятся.
Авиаторы ввысь уносятся и назад возвращаются,
Почему, зачем, авиация, ты со мной не прощаешься?

Пусть мне холодно и невесело, всё стерплю, что положено.
Авиация, ты — профессия, до безумия сложная.
Ночь пустынная, слёзы затемно, тишина безответная,
Авиация, наказание, а за что — я не ведаю.

Ночь окончится, боль останется, винт по-новой закрутится,
Авиатором не рождаются, авиации учатся.
Птицы спрятаться догадаются и от снега укроются,
Авиатором не рождаются, ими после становятся.

Сколько их над планетой? Бессчетно.
И над тропиками, и над полюсом…
Но ни бога нет и ни черта,
и поэтому чуточку боязно.

Я сажусь в самолет, я приятелям
так машу, чтобы видеть могли.
И эпоха моя термоядерная
отнимает меня у земли.

Отрывается тяжесть от тела.
Трепещу. Вспоминаю Антея.
Где вы, травки, козявки-милашки?
По спине пробегают мурашки!

Мы летаем,
Мы руки сплетаем.
С отвращеньем бифштекс уплетаем,
когда стрелка — тысчонок за пять…
Мы летаем. Таблетки глотаем…
Мы летаем.
Мы все отметаем.
На опасных высотах плутаем…
И когда не летаем —
летаем.
Потому что нельзя не летать.

Да, нельзя!
И пускай я, как девочка,
разреветься готова от страха,
я сама — самолет, самоделочка,
самокрылочка, певчая птаха.

Так хожу вот — по кромке, по краю.
Только верю еще в чудеса.
Только держат пока небеса.
Еще в эту игру поиграю!

Потому что моторы рокочут
и пространство прорезано трассами.
Потому что мне крылья щекочет
солнце, в небе особенно красное.

И наматываются обороты
на спидометры длиннорукие…
Самолеты мои, самолеты!
Очень крепкие.
Очень хрупкие.

В праздничном небе воздушный парад
РУССКИЕ ВИТЯЗИ в небе парят.
От красоты истребителей
Дух захватило у зрителей.

Пять самолётов, крыло у крыла,
К солнцу взлетают, как будто стрела,
Делают, словно один самолёт,
Акробатический переворот.

Храбрым пилотам завидуют птицы,
Ветер о храбрых пилотах поёт.
Всё. Буду в лётчики срочно проситься
И собираться в полёт.

Папа и мама сказали: «Сыночек,
Из малыша не получится лётчик.
Лётчику нужно чуть-чуть подрасти,
В них принимают только с шести».

Чтобы не спорить со старшими мне,
Я полетаю сегодня во сне.
Может, хоть завтра родители
Пустят меня в истребители.

Обнимая небо крепкими руками,
Летчик набирает высоту,
Тот, кто прямо с детства дружит с небесами,
Не предаст вовек свою первую мечту.

Припев:

Если б ты знала,
Если б ты знала,
Как тоскуют руки по штурвалу,
Лишь одна у летчика мечта —
Высота, высота,
Самая высокая мечта —
Высота, высота.

Не штурвал, а небо крепкими руками
Обойму движением одним,
Ввысь летя ракетой, падая, как камень,
От машины в воздухе я неотделим.

Припев.

Обойму тебя я крепкими руками,
О тебе я в небе тосковал,
Я тебя осыплю звездными стихами,
В небе для тебя одной я их собирал.

Припев.

Был день как день – один из ста.
Сел в самолёт, журнал листал.
Мне правила полёта все известны.
Я пристегнул щелчком ремень,
Сидящий рядом джентльмен
Нажал на кнопку ВЫЗОВ СТЮАРДЕССЫ.

Она пришла, так хороша,
Что с места сдвинулась душа,
Упало сердце вдруг от перегрузки.
Её глаза – скопленье тайн.
А джентльмен промолвил: – ФАЙН, —
А это значит – вы красавица – по-русски.

Был удивительный полёт,
Судьбы внезапный поворот.
Лицом счастливый случай повернулся.
Ведь я всего на три часа
Хотел попасть на небеса,
Но улетел в её глаза и не вернулся.

Тут джентльмен словарь достал
И три часа его листал,
А стюардесса говорит ему свободно,
С улыбкой, будто невзначай:
– Что, сэр, вам, кофе или чай? —
На всех известных языках поочередно.

Над облаками синева,
А я молчу, забыв слова.
Тут объявили окончанье рейса.
Ей джентльмен сказал: – Сэнк ю.
А я вдруг вспомнил: – Ай лав ю.
И засмеялась, удаляясь, стюардесса.

Валерию Брюсову

Король на плахе. Королевство —
Уже республика: и принц
Бежит, сестры спасая детство,
В одну из моревых провинц.
И там, в улыбности привета,
У острых шхер, у сонных дюн,
Их ждут — и палуба корвета,
И комфортабельный летун,
Вперед! — осолнечен пропеллер,
Стрекочет, ветрит и трещит.
Моторолет крылит на север,
Где ощетинен бора щит.
Скорбит принцесса. В алой ленте
Лукавит солнце, как Пилат.
Злодея мыслит в президенте
Беглец из мраморных палат.
И, очарованный полетом,
Дарит пилоту комплимент,
Не зная, что его пилотом —
Никто иной, как президент!

Упал в болото самолет,
А летчик все сидел в кабине.
Он ночь работал напролет,
У глаз его был венчик синий.

С опушки леса в полумгле
Взлетели с карканьем вороны…
То было на «ничьей» земле,
Вблизи от вражьей обороны.

Наш самолет, подняв крыло,
Лежал в болоте мертвой грудой
И немцы выместили зло
На птице — за былую удаль.

А летчик, переждав обстрел,
Открыл глаза, подняться силясь.
— Я цел? — себя спросил он. — Цел! —
И, зубы стиснув, за борт вылез.

Никто из вражьего леска
В болото не посмел спуститься.
Зачем? Мертва наверняка
Подбитая снарядом птица!

И самолет среди болот
Темнел развалиною серой.
Но поздно вечером пилот
Приполз обратно с инженером.

Да, видно, что входили в раж
Расчеты вражеских зениток!
Был весь расстрелян фюзеляж
И плоскости почти отбиты.

Тут дело требовало рук,
Упорства, смелости без меры!..
И семь ночей пустой мундштук
Торчал в зубах у инженера.

То возле стога, то у пня
Мелькали тени в роще топкой.
Никто не зажигал огня,
Не стукнул ни одной заклепкой!

Ночей весенних белизна,
Свеченье мартовского снега…
Была такая тишина,
Что близ машины заяц бегал.

И вот настала полночь та,
Когда мотор сотрясся бурно
И летчик крикнул: — От винта! —
— Есть от винта! — ответил штурман.

Врагов прошиб холодный пот,
Когда нежданно средь болота
Поднялся русский самолет
Иль, может, призрак самолета?

Фашисты меньше бы тряслись,
Когда зимою грянул гром бы!
А самолет поднялся ввысь
И, развернувшись, бросил бомбы.

Эти дни
пропеллеры пели.
Раструбите и в прозу
и в песенный лад!
В эти дни
не на словах,
на деле —
пролетарий стал крылат.
Только что
прогудело приказом
по рядам
рабочих рот:
— Пролетарий,
довольно
пялиться наземь!
Пролетарий —
на самолет! —
А уже
у глаз
чуть не рвутся швы.
Глазеют,
забыв про сны и дрёмы, —
это
«Московский большевик»
взлетает
над аэродромом.
Больше,
шире лётонедели.
Воспевай их,
песенный лад.
В эти дни
не на словах —
на деле
пролетарий стал крылат.

Я ЯК-истребитель, мотор мой звенит,
Небо — моя обитель,
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он истребитель.

В этом бою мною «юнкерс» сбит,
Я сделал с ним, что хотел.
А тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал,
А тот, который во мне сидит,
Опять заставляет — в «штопор».

Из бомбардировщика бомба несёт
Смерть аэродрому,
А кажется — стабилизатор поёт:
«Мир вашему дому!»

Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт».
Уйду — я устал от ран.
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил: на таран!

Что делает он? Вот сейчас будет взрыв!
Но мне не гореть на песке —
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу из пике!

Я главный, а сзади… Ну чтоб я сгорел!
Где же он, мой ведомый?
Вот он задымился, кивнул — и запел:
«Мир вашему дому!»

И тот, который в моём черепке,
Остался один — и влип.
Меня в заблужденье он ввёл и в пике
Прямо из «мёртвой петли».

Он рвёт на себя, и нагрузки — вдвойне.
Эх! Тоже мне, лётчик-ас!
И снова приходится слушаться мне,
Но это в последний раз.

Я больше не буду покорным! Клянусь!
Уж лучше лежать на земле.
Ну что ж он не слышит, как бесится пульс,
Бензин — моя кровь — на нуле?!

Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит он! Я счастлив — лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но что это, что?! — я в глубоком пике
И выйти никак не могу!

Досадно, что сам я не много успел,
Но пусть повезёт другому.
Выходит, и я напоследок спел:
«Мир вашему дому!..»

Запах леса и болота,
полночь, ветер ледяной…
Самолеты, самолеты
пролетают надо мной.

Пролетают рейсом поздним,
рассекают звездный плес,
пригибают ревом грозным
ветки тоненьких берез.

Полустанок в черном поле,
глаз совиный фонаря…
Сердце бродит, как слепое,
в поле без поводыря.

Обступает темень плотно,
смутно блещет путь стальной.
Самолеты, самолеты
пролетают надо мной.

Я устала и продрогла,
но ведь будет, все равно
будет дальняя дорога,
будет все, что суждено.

Будет биться в ровном гуле
в стекла звездная река,
и дремать спокойно будет
на моей твоя рука…

Можно ль сердцу без полета?
Я ли этому виной?
Самолеты, самолеты
пролетают надо мной.

Молчали горы — грузные и грозные,
ощеря белоснежные клыки.
Свивалось их дыхание морозное
в причудливые дымные клубки.
А в синеве, над пеленой молочной,
как божий гром
«ТУ-104» плыл,
уверенный в себе,
спокойный, мощный,
слепя глаза тяжелым блеском крыл.
Он плыл над неприступной цитаделью
отвесных скал,
лавин,
расселин,
льда…
Он неуклонно приближался к цели
и даже без особого труда.
Следила я, как дали он глотает,—
цель! Только цель!— и больше ничего.
И думала:
как сердцу не хватает
непогрешимой точности его.

Я первые полеты славил
Пропеллером свистящих птиц,
Когда, впервые, Райт оставил
Железный рельс и бег направил
По воле, в поле без границ.
Пусть голос северного барда
Был слаб, но он гласил восторг
В честь мирового авангарда:
Того, кто грезу Леонардо
Осуществил и цепь расторг.
Казалось: мы у новой эры;
От уз плотских разрешены, —
Земли, воды и атмосферы
Владыки, до последней меры
В своих мечтах утолены!
Казалось; уничтожив грани
Племен, народов, государств,
Жить дружественностью начинаний
Мы будем, — вне вражды и брани,
Без прежних распрей и коварств.
И что же! меж царей лазури,
В свои владенья взявших твердь,
Нашлись, подсобниками фурий,
Опасней молний, хуже бури,
Те, что несут младенцам — смерть!
Не в честный бой под облаками
Они, спеша, стремят полет,
Но в полночь, тайными врагами,
Над женщинами, стариками
Свергают свой огонь с высот!
Затем ли (горькие вопросы!)
Порывы вихренных зыбей
Смиряли новые матросы,
Чтоб там шныряли «альбатросы»
И рой германских «голубей»?

Сразу по приказу стартует самолёт.
В дорогу боевую отправляется пилот.
Лётчика за тучей встречает синева,
И песни задушевной вспоминаются слова:

В небеса самолёт поднимая,
С облаками беседую я
О земле, где живёт дорогая
Ясноглазая радость моя.

Я стараюсь хорошие вести
Ей на землю с небес принести.
Пусть она назовёт мой стальной самолёт
Первой ласточкой новой весны.

Мирные деревья ломает ураган.
Над кровлями родными расстелается туман.
Вечер наступает, а света не видать.
И хочется пилоту потихонечку сказать:

В небеса самолёт поднимая,
С облаками беседую я
О земле, где живёт дорогая
Ясноглазая радость моя.

Я стараюсь хорошие вести
Ей на землю с небес принести.
Пусть она назовёт мой стальной самолёт
Первой ласточкой новой весны.

Смело и умело сражается пилот
За молодость, и за счастье, и за свой родной народ.
Солнце из-за тучи покажется опять.
Весенними лучами будет ласково сиять.

В небеса самолёт поднимая,
С облаками беседую я
О земле, где живёт дорогая
Ясноглазая радость моя.

Я стараюсь хорошие вести
Ей на землю с небес принести.
Пусть она назовёт мой стальной самолёт
Первой ласточкой новой весны.

Со всех сторон к Москве-столице,
На боевой спеша парад,
Летят серебряные птицы,
Пилоты гордые летят.

Летит вперед, и в лад машине
Пилот поет о днях войны:
Москву прославили в Берлине
Стальные соколы страны!

Наши самолеты
Подняты в высоты,
Крыльями колышат неба синеву.
На праздник для пилота
Выше нет почета,
Выше нет почета, чем полет в Москву!

Родной простор в лучах сияет,
Шумят поля, шумят леса.
Они в столицу посылают
Свои живые голоса.

Гудит мотор, мотор рокочет.
Поклон лесов, поклон полей
Неси вождю, отважный летчик,
Ты к сердцу Родины своей!

Летим туда, где знает каждый
Советских асов имена,
Своей стальной воздушной стражей
Столица мирная сильна.

Любовь страны, краса России,
Издалека видна Москва,
Горят знамена боевые
Её большого торжества!