Стихи про Африку

1.
на трех тысячах метров заклинило мой мотор
мне наступал каюк
звери поднимали головы
и где-то
в стороне
тени летательных аппаратов бежали по желтой траве

крупнокалиберные заряды
разрывали дерево и алюминий
легко
как стая рыб
разрывает поверхность воды

при определенном угле наклона
через дыры в фюзеляже я рассматривал
пыльный африканский простор

видел внизу разбегающуюся пехоту
люди просто казались конфетами
люди падали как конфеты
как конфеты

2.
Дженкинс ушел куда-то влево
у него горела обшивка, оторвало лонжерон
он кричал, что я должен оставить себе хотя бы один патрон
больше его я не видел

3.
мой самолет упал возле гор
меня подобрали бродячие пастухи
мои ожоги полгода не давали мне спать
я доил коз, часто ел саранчу
и мидий
и мелкие прутья мне заменяли кровать

дочери пастухов так привыкли
что смотрели на меня с интересом
издавали звуки: хи-хи, хи-хи

4.
когда вернулся в метрополию
я не знал, что мне делать, был полностью не у дел
я не мог работать
и ничего не хотел

по ночам потел
и во сне без конца я опять летел
на это задание

и африканскими скалами
мне казались высотные городские здания

короче, я совершенно сходил с ума
но меня спасла тогда
наша ма

5.
что же я за человек такой?
сын, прости меня, я просто тебе наврал
я никогда не был пилотом
и нигде я не воевал

и не было никакой войны
и на самом деле
я любитель
покоя и тишины

и уже 20 лет мы с дядей Дереком
организовываем школьные конкурсы
и детские утренники

но ведь, сын, пойми же
что все же
мы
иногда рассказываем не то, что было
а то, что бы
мы хотели

Шёл по Африке турист.
Был маршрут его тернист.
Он почти не ел, не спал,
Всё шагал, шагал, шагал…
Брёл по джунглям две недели!
К речке вышел еле-еле…
Только в воду он залез –
Крокодил наперерез!
Кто же знал, что прямо тут
Пролегал его маршрут!

Небосвод был очень чист,
Ярко солнышко светило…
Продолжал свой путь турист
В животе у крокодила.

Приехавшей из Африки девчушке
Советский мальчуган показывал игрушки.
Их было много – разных, заводных,
И самолет был тоже среди них.
Так, с незнакомой девочкой играя,
Малыш взял в руки этот самолет,
И, летчиком себя воображая,
Изобразил по комнате полет.
Но девочка, что до сих пор молчала,
Упала на пол вдруг и что-то закричала.
И голову ручонками прикрыв,
Лежала так, боясь услышать взрыв.
Нет, девочка при этом не играла,
Она играть в такое не могла,
Она уже под бомбами была
И слишком рано детство потеряла.
… Над облаками, развернувшись круто,
Заученно держа в руках штурвал,
Пилот-убийца в небе над Бейрутом
Пустил ракету на жилой квартал.
И эта беспощадная ракета,
Одна из многих пущенных ракет,
Убила гениального поэта,
Который прожил только восемь лет.
Война, известно, жертв не выбирает,
И без пощады, руша и губя,
В ее огне и гении сгорают,
Еще не проявившие себя.

Привиделся мистеру Твистеру сон.
Приснилось, что требует дело,
Чтоб в знойную Африку вылетел он,
На родину негра Отелло.

Готовясь, велит он слуге своему
Отправить скорей телеграмму
О том, чтобы визу прислали ему
Из Африки в штат Алабаму.

И думает Твистер, смятеньем объят:
«Как ночь провести мне в отеле,
Где рядом со мной чернокожие спят
Иль книгу читают в постели?..

Как лезть в белоснежную ванну с утра
И мыться в ней сидя и лежа,
Когда эта самая ванна вчера
Касалась спины чернокожей?

И ежели дома студент Мередит
Весь год отбивал у меня аппетит,
То здесь мне придется с визитом
К таким же ходить Мередитам!..»

Но что это?.. Твистер не верит глазам.
Какие бывают сюрпризы!
Из Африки пишут: «Простите, но вам
Отказано в выдаче визы».

И Твистер задумался… Вот тебе раз!
Как много обидной иронии
Таит этот вежливо-твердый отказ
Правительства бывшей колонии!

«С годами всё туже приходится нам,
Сынам Алабамы, расистам,
Гордящимся родом, подобно коням,
Что славятся бегом рысистым!

В зоопарке

Тигрёнок

Эй, не стойте слишком близко —
Я тигрёнок, а не киска!

Слон

Дали туфельки слону.
Взял он туфельку одну
И сказал: — Нужны пошире,
И не две, а все четыре!

Зебры

Полосатые лошадки,
Африканские лошадки,
Хорошо играть вам в прятки
На лугу среди травы!

Разлинованы лошадки,
Будто школьные тетрадки,
Разрисованы лошадки
От копыт до головы.

Жираф

Рвать цветы легко и просто
Детям маленького роста,
Но тому, кто так высок,
Нелегко сорвать цветок!

Совята

Взгляни на маленьких совят —
Малютки рядышком сидят.
Когда не спят,
Они едят.
Когда едят,
Они не спят.

Пингвин

Правда, дети, я хорош?
На большой мешок похож.

На морях в былые годы
Обгонял я пароходы.

А теперь я здесь в саду
Тихо плаваю в пруду.

Лебедёнок

Отчего течёт вода
С этого младенца?
Он недавно из пруда,
Дайте полотенце!

Страусёнок

Я — страусёнок молодой,
Заносчивый и гордый.
Когда сержусь, я бью ногой
Мозолистой и твердой.

Когда пугаюсь, я бегу,
Вытягиваю шею.
А вот летать я не могу,
И петь я не умею.

Обезьяна

Приплыл по океану
Из Африки матрос,
Малютку обезьяну
В подарок нам привёз.

Сидит она, тоскуя,
Весь вечер напролёт
И песенку такую
По-своему поёт:

«На дальнем жарком юге,
На пальмах и кустах
Визжат мои подруги,
Качаясь на хвостах.

Чудесные бананы
На родине моей.
Живут там обезьяны
И нет совсем людей».

Белые медведи

У нас просторный водоём.
Мы с братом плаваем вдвоём.

Вода прохладна и свежа.
Её меняют сторожа.

Мы от стены плывем к стене
То на боку, то на спине.

Держись правее, дорогой.
Не задевай меня ногой!

Эскимосская собака

На прутике — записка:
«Не подходите близко!»

Записке ты не верь —
Я самый добрый зверь.

За что сижу я в клетке,
Я сам не знаю, детки.

Собака динго

Нет, я не волк и не лиса.
Вы приезжайте к нам в леса,
И там увидите вы пса —
Воинственного динго.

Пусть вам расскажет кенгуру,
Как в австралийскую жару
Гнал по лесам его сестру
Поджарый, тощий динго.

Она в кусты — и я за ней,
Она в ручей — и я в ручей,
Она быстрей — и я быстрей,
Неутомимый динго.

Она хитра, и я не прост,
С утра бежали мы до звёзд,
Но вот поймал её за хвост
Неумолимый динго.

Теперь у всех я на виду,
В зоологическом саду,
Верчусь волчком и мяса жду,
Неугомонный динго.

Верблюд

Бедный маленький верблюд:
Есть ребёнку не дают.
Он сегодня съел с утра
Только два таких ведра!

Где обедал воробей

— Где обедал, воробей?
— В зоопарке у зверей.

Пообедал я сперва
За решёткою у льва.

Подкрепился у лисицы.
У моржа попил водицы.

Ел морковку у слона.
С журавлём поел пшена.

Погостил у носорога,
Отрубей поел немного.

Побывал я на пиру
У хвостатых кенгуру.

Был на праздничном обеде
У мохнатого медведя.

А зубастый крокодил
Чуть меня не проглотил.

Перевод Е. Витковского

Что за женщина жила
(Бог ее помилуй!) —
Не добра и не верна,
Жуткой прелести полна,
Но мужчин влекла она
Сатанинской силой.

Да, мужчин влекла она
Даже от Сент-Джаста,
Ибо Африкой была,
Южной Африкой была,
Нашей Африкой была,
Африкой — и баста!

В реках девственных вода
Напрочь пересохла,
От огня и от меча
Стала почва горяча,
И жирела саранча,
И скотина дохла.

Много страсти сберегла
Для энтузиаста,
Ибо Африкой была,
Южной Африкой была,
Нашей Африкой была,
Африкой — и баста!

Хоть любовники ее
Не бывали робки,
Уделяла за труды
Крохи краденой еды,
Да мочу взамен воды,
Да кизяк для топки.

Забивала в глотки пыль,
Чтоб смирнее стали,
Пронимала до кости
Лихорадками в пути,
И клялись они уйти
Прочь, куда подале.

Отплывали, но опять,
Как ослы, упрямы,
Под собой рубили сук,
Вновь держали путь на юг,
Возвращались под каблук
Этой дикой дамы.

Все безумней лик ее
Чтили год от года —
В упоенье, в забытьи
Отрекались от семьи,
Звали кладбища свои
Алтарем народа.

Кровью куплена твоей,
Слаще сна и крова,
Стала больше чем судьбой
И нежней жены любой —
Женщина перед тобой
В полном смысле слова!

Встань! Подобная жена
Встретится нечасто —
Южной Африке салют,
Нашей Африке салют,
Нашей собственной салют
Африке — и баста!

Я — танцовщица с древнего Нила,
Мне — плясать на песке раскаленном,
О, зачем я тебя полюбила,
А тебя не видела влюбленным.

Вечер близок, свивается парус;
В пряном запахе мирры и нарда
Я вплела в мои косы стеклярус
И склонилась на мех леопарда.

Но, как волны безмолвного Нила,
Всё ты бродишь холодным и сонным…
О, зачем я тебя полюбила,
А тебя не видала влюбленным.

Все пустыни друг другу от века родны,
Но Аравия, Сирия, Гоби, —
Это лишь затиханье сахарской волны,
В сатанинской воспрянувшей злобе.

Плещет Красное море, Персидский залив,
И глубоки снега на Памире,
Но ее океана песчаный разлив
До зеленой доходит Сибири.

Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
Ты в одной лишь пустыне на свете
Не захочешь людей и не встретишь людей,
А полюбишь лишь солнце да ветер.

Солнце клонит лицо с голубой вышины,
И лицо это девственно юно,
И, как струи пролитого солнца, ровны
Золотые песчаные дюны.

Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
Это солнце на глади воздушных зеркал
Пишет кистью лучистой миражи.

Живописец небесный осенней порой
У подножия скал и растений
На песке, как на гладкой доске золотой,
Расстилает лиловые тени.

И, небесный певец, лишь подаст она знак,
Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем известняк
И рассыплется пылью червленой.

Блещут скалы, темнеют над ними внизу
Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
Ты промолвишь, Сахара похожа.

Но вглядись: эта вечная слава песка —
Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где легкие спят облака,
Бродят радуги, схожа Сахара.

Буйный ветер в пустыне второй властелин.
Вот он мчится порывами, точно
Средь высоких холмов и широких долин
Дорогой иноходец восточный.

И звенит и поет, поднимаясь, песок,
Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца зрачок,
Как гранатовая сердцевина.

И чудовищных пальм вековые стволы,
Вихри пыли взметнулись и пухнут,
Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,
В Тайно веришь — вовеки не рухнут.

Так и будут бродить до скончанья веков,
Каждый час все грозней и грознее,
Головой пропадая среди облаков,
Эти страшные серые змеи.

Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна
И осядет песчаная груда,
Это значит — в пути спотыкнулась она
О ревущего в страхе верблюда.

И когда на проясневшей глади равнин
Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит хамсин
Кровь дурманить и сеять раздоры.

И стоит караван, и его проводник
Всюду посохом шарит в тревоге,
Где-то около плещет знакомый родник,
Но к нему он не знает дороги.

А в оазисах слышится ржанье коня
И под пальмами веянье нарда,
Хоть редки острова в океане огня,
Точно пятна на шкуре гепарда.

Но здесь часто звучит оглушающий вой,
Блещут копья и веют бурнусы.
Туарегов, что западной правят страной,
На востоке не любят тиббусы.

И пока они бьются за пальмовый лес,
За верблюда иль взоры рабыни,
Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
Заметают пески из пустыни.

Потому что пустынные ветры горды
И не знают преград своеволью,
Рушат стены, сады засыпают, пруды
Отравляют белеющей солью.

И, быть может, немного осталось веков,
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,
И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
На верблюдах своих бедуины.

И когда, наконец, корабли марсиан
У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
И дадут ему имя: Сахара.

Пальмы, три слона и два жирафа,
Страус, носорог и леопард:
Дальняя, загадочная Каффа,
Я опять, опять твой гость и бард!

Пусть же та, что в голубой одежде,
Строгая, уходит на закат!
Пусть не оборотится назад!
Светлый рай, ты будешь ждать, как прежде.

Гиппопотам с огромным брюхом
Живет в Яванских тростниках,
Где в каждой яме стонут глухо
Чудовища, как в страшных снах.

Свистит боа, скользя над кручей,
Тигр угрожающе рычит,
И буйвол фыркает могучий,
А он пасется или спит.

Ни стрел, ни острых ассагаев, —
Он не боится ничего,
И пули меткие сипаев
Скользят по панцирю его.

И я в родне гиппопотама:
Одет в броню моих святынь,
Иду торжественно и прямо
Без страха посреди пустынь.

I. Военная

Носороги топчут наше дурро,
Обезьяны обрывают смоквы,
Хуже обезьян и носорогов
Белые бродяги итальянцы.

Первый флаг забился над Харраром,
Это город раса Маконена,
Вслед за ним проснулся древний Аксум,
И в Тигрэ заухали гиены.

По лесам, горам и плоскогорьям
Бегают свирепые убийцы,
Вы, перерывающие горло,
Свежей крови вы напьетесь нынче.

От куста к кусту переползайте,
Как ползут к своей добыче змеи,
Прыгайте стремительно с утесов —
Вас прыжкам учили леопарды.

Кто добудет в битве больше ружей,
Кто зарежет больше итальянцев,
Люди назовут того ашкером
Самой белой лошади негуса.

II. Пять быков

Я служил пять лет у богача,
Я стерег в полях его коней,
И за то мне подарил богач
Пять быков, приученных к ярму.

Одного из них зарезал лев,
Я нашел в траве его следы,
Надо лучше охранять крааль,
Надо на ночь зажигать костер.

А второй взбесился и бежал,
Звонкою ужаленный осой.
Я блуждал по зарослям пять дней,
Но нигде не мог его найти.

Двум другим подсыпал мой сосед
В пойло ядовитой белены,
И они валялись на земле
С высунутым синим языком.

Заколол последнего я сам,
Чтобы было чем попировать
В час, когда пылал соседский дом
И вопил в нем связанный сосед.

III. Невольничья

По утрам просыпаются птицы,
Выбегают в поле газели,
И выходит из шатра европеец,
Размахивая длинным бичом.

Он садится под тенью пальмы,
Обвернув лицо зеленой вуалью,
Ставит рядом с собой бутылку виски
И хлещет ленящихся рабов.

Мы должны чистить его вещи,
Мы должны стеречь его мулов,
А вечером есть солонину,
Которая испортилась днем.

Слава нашему хозяину-европейцу!
У него такие дальнобойные ружья,
У него такая острая сабля
И так больно хлещущий бич!

Слава нашему хозяину-европейцу!
Он храбр, но он недогадлив:
У него такое нежное тело,
Его сладко будет пронзить ножом!

IV. Занзибарские девушки

Раз услышал бедный абиссинец,
Что далеко, на севере, в Каире
Занзибарские девушки пляшут
И любовь продают за деньги.

А ему давно надоели
Жирные женщины Габеша,
Хитрые и злые сомалийки
И грязные поденщицы Каффы.

И отправился бедный абиссинец
На своем единственном муле
Через горы, леса и степи
Далеко, далеко на север.

На него нападали воры,
Он убил четверых и скрылся,
А в густых лесах Сенаара
Слон-отшельник растоптал его мула.

Двадцать раз обновлялся месяц,
Пока он дошел до Каира,
И вспомнил, что у него нет денег,
И пошел назад той же дорогой.

Полночь сошла, непроглядная темень,
Только река от луны блестит,
А за рекой неизвестное племя,
Зажигая костры, шумит.

Завтра мы встретимся и узнаем,
Кому быть властителем этих мест;
Им помогает чёрный камень,
Нам — золотой нательный крест.

Вновь обхожу я бугры и ямы,
Здесь будут вещи, мулы — тут.
В этой унылой стране Сидамо
Даже деревья не растут.

Весело думать: если мы одолеем, —
Многих уже одолели мы, —
Снова дорога жёлтым змеем
Будет вести с холмов на холмы.

Если же завтра волны Уэбы
В рёв свой возьмут мой предсмертный вздох,
Мёртвый, увижу, как в бледном небе
С огненным чёрный борется бог.

Видишь, мчатся обезьяны
С диким криком на лианы,
Что свисают низко, низко,
Слышишь шорох многих ног?
Это значит — близко, близко
От твоей лесной поляны
Разъяренный носорог.

Видишь общее смятенье,
Слышишь топот? Нет сомненья,
Если даже буйвол сонный
Отступает глубже в грязь.
Но, в нездешнее влюбленный,
Не ищи себе спасенья,
Убегая и таясь.

Подними высоко руки
С песней счастья и разлуки,
Взоры в розовых туманах
Мысль далеко уведут,
И из стран обетованных
Нам незримые фелуки
За тобою приплывут.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
— Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Однажды в Африке
Купался жираф в реке.
Там же
Купалась гиппопотамша.
Ясно,
Что она была прекрасна.
Не смотрите на меня так странно:
Хотя гиппопотамши красотой и не славятся,
Но она героиня романа
И должна быть красавицей.
При виде прекрасной гиппопотамши
Жесткое жирафино сердце
Стало мягче самой лучшей замши
И запело любовное скерцо!
Но она,
Гиппопотамова жена,
Ответила ясно и прямо,
Что она замужняя дама
И ради всякого (извините за выражение) сивого мерина
Мужу изменять не намерена.
А если, мол, ему не терпится… жениться,
То, по возможности, скорей
Пусть заведет себе жирафиху-девицу
И целуется с ней!
И будет путь жизни их ярок и светел,
А там, глядишь, и маленькие жирафики появились…
Жираф ничего не ответил,
Плюнул и вылез.

← Предыдущая Следующая → 1 2
Показаны 1-15 из 23