Жалкая кучка кривляк,
Выродков нашей эпохи,
Севши на смрадный тюфяк,
Сыплет и ахи, и охи,
Нет идеалов?.. Так что ж?
Разве не хватит нахальства
Сдабривать похоть и ложь
Крепкой приправой бахвальства?
Сенька напишет рассказ —
Сеньку расхвалит приятель:
«Это — бесценный алмаз!
Это — поэт-созерцатель.
Гибкий, сверкающий слог…
Беклин, Уайльд… откровенья…»
Целая тысяча строк;
Что ни строка — воскуренье!
«Что нам читатель?.. Эхма!»
Выпустив 22 тома,
Буйно ликует Фома,
Нагло грохочет Ерема.
Славы немеркнущей чад
Губит порой и таланты —
Диво ль, что этак кричат
Эти… «пророки-гиганты»?
Слабенький череп венца
Выдержать больше не может,
Похоти скотской певца
Червь самомнения гложет.
Это не наглость… о нет!
Взрывы подобного смеха —
Лишь истерический бред,
Вызванный ядом успеха.
С кресел всю ночь не встает
Жрец извращенного чувства;
Целую ночь напролет
Кистью «святого» искусства
Жадно марает свой лист.
(Плод нездорового бреда
Завтра прочтет гимназист.)
«Леда! свободная Леда…»
. . . . . . . . . . . . .
Жадно марает он лист,
Славит он Леду-царицу.
(Тайно идет гиназист
Тайно лечиться в больницу.)
Вот современнейший том —
Сборник издательства «Плошка».
Что за печать! за объем! —
Боже, какая обложка!
Диккенс, Тургенев, Золя —
Прочь посрамленные стяги:
В четверть аршина поля!
Около пуда бумаги!
Ну-с, а сюжетики… Да-с!
Прелесть, восторг, объеденье!
Верите ль: что ни рассказ —
Двадцать четыре растленья!!
Красочность, живость пера,
Виден баль-шой наблюдатель!
Сочно, душисто… Ура,
Наш современный писатель!!
Крики, и хохот, и гам,
Речи бессвязны и пылки;
Шумно и весело там —
Всюду стаканы, бутылки…
Что же, зайдемте? Для нас,
Право, не будет убытка:
Это — российский Парнас,
Это — трактирчик «Давыдка»!
Вон, за отдельным столом,
Бросивши всякую меру,
«Наш гениальный Пахом»
Дует коньяк и мадеру.
Рядом — издатель юлит,
Типик проныры-нахала:
«Мы-то?.. да мы,- говорит,-
Всё,- говорит,- для журнала!..
Триста?.. Извольте!.. Для вас —
Не пожалеем и триста!..»
Так продается у нас
Честь и перо беллетриста.