Владимир Британишский — Памятник: Стих

Осталось только Фальконе
ваять фигуру на коне.
А лучшее ей было место —
просторный и пустой квадрат:
церковь Исакия, Сенат,
река, стена Адмиралтейства.

Сам не дурак и друг Дидро,
француз сообразил хитро:
все варианты перебравши,
он царственного седока
одел в рубаху бурлака,
по Волге тянущего баржи.

Простолюдин, сын столяра,
он, впрочем, увенчал Петра
торжественным венцом лавровым,
но намекнул (ведь сам — плебей):
мужик — потей, а царь — владей,
но держится-то все — народом.

Он — та сутулая скала,
которая согнула спину
и деятеля на вершину
его деяний вознесла.

Он — та могучая спина,
что выдержит любую тяжесть,
всю, что легла, и всю, что ляжет,
всех царствующих, все, сполна.

Держава — видел Фальконе —
на той же держится спине,
что царь и конь и самый камень
(его из Лахтинских болот
народ до берега волок
чуть ли не голыми руками;
и доволок, и на плоту
громаду каменную ту
гнал в Петербург, втащил на площадь
и взгромоздил царя и лошадь
на высоту,
а сам, в поту,
стоял, на дело рук своих
с растерянной улыбкой глядя
и об обещанной награде
забыв,
но бремя с плеч свалив,
стоял — Самсон или Сизиф?).

Мужик — основа. Пышный град,
полночных стран красу и диво,
не он ли строил (рад не рад),
натужно, трудно, терпеливо?
Не он ли (хоть работу клял)
возил песок и глину мял
и обжигал кирпич для строек,
и ставил домы, и вставлял
в них окна, дабы свет сиял?
Его ваятель не ваял,
и не писал о нем историк.

Иные времена придут,
поймут: египетский был труд
и стоил многих тысяч жизней…

Воздвигся Город над. рекой.
Вознесся Всадник. Царь и конь
на каменной спине мужицкой.