Джордж Байрон — Полуупавший, прежде пышный храм: Стих

Полуупавший, прежде пышный храм!
Алтарь святой! монарха покаянье!
Гробница рыцарей, монахов, дам,
Чьи тени бродят здесь в ночном сиянье.

Твои зубцы приветствую, Ньюстед!
Прекрасней ты, чем зданья жизни новой,
И своды зал твоих на ярость лет
Глядят с презреньем, гордо и сурово.

Верны вождям, с крестами на плечах,
Здесь не толпятся латники рядами,
Не шумят беспечно на пирах, —
Бессмертный сонм! — за круглыми столами!

Волшебный взор мечты, в дали веков,
Увидел бы движенье их дружины,
В которой каждый — умереть готов
И, как паломник, жаждет Палестины.

Но нет! не здесь отчизна тех вождей,
Не здесь лежат их земли родовые:
В тебе скрывались от дневных лучей,
Ища спокойствия, сердца больные.

Отвергнув мир, молился здесь монах
В угрюмой келье, под покровом тени,
Кровавый грех здесь прятал тайный страх,
Невинность шла сюда от притеснений.

Король тебя воздвиг в краю глухом,
Где шервудцы блуждали, словно звери,
И вот в тебе, под черным клобуком,
Нашли спасенье жертвы суеверий.

Где, влажный плащ над перстью неживой,
Теперь трава струит росу в печали,
Там иноки, свершая подвиг свой,
Лишь для молитвы голос возвышали.

Где свой неверный лет нетопыри
Теперь стремят сквозь сумраки ночные,
Вечерню хор гласил в часы зари,
Иль утренний канон святой Марии!

Года сменяли годы, век — века,
Аббат — аббата; мирно жило братство.
Его хранила веры сень, пока
Король не посягнул на святотатство.

Был храм воздвигнут Генрихом святым,
Чтоб жили там отшельники в покое.
Но дар был отнят Генрихом другим,
И смолкло веры пение святое.

Напрасны просьбы и слова угроз,
Он гонит их от старого порога
Блуждать по миру, средь житейских гроз,
Без друга, без приюта, — кроме Бога!

Чу! своды зал твоих, в ответ звуча,
На зов военной музыки трепещут,
И, вестники владычества меча,
Высоко на стенах знамена плещут.

Шаг часового, смены гул глухой,
Веселье пира, звон кольчуги бранной,
Гуденье труб и барабанов бой
Слились в напев тревоги беспрестанной.

Аббатство прежде, ныне крепость ты,
Окружена кольцом полков неверных.
Войны орудья с грозной высоты
Нависли, гибель сея в ливнях серных.

Напрасно все! Пусть враг не раз отбит, —
Перед коварством уступает смелый,
Защитников — мятежный сонм теснит,
Развив над ними стяг свой закоптелый.

Не без борьбы сдается им барон,
Тела врагов пятнают дол кровавый;
Непобежденный меч сжимает он.
И есть еще пред ним дни новой славы.

Когда герой уже готов снести
Свой новый лавр в желанную могилу, —
Слетает добрый гений, чтоб спасти
Монарху — друга, упованье, силу!

Влечет из сеч неравных, чтоб опять
В иных полях отбил он приступ злобный,
Чтоб он повел к достойным битвам рать,
В которой пал Фалкланд богоподобный.

Ты, бедный замок, предан грабежам!
Как реквием звучат сраженных стоны,
До неба всходит новый фимиам
И кроют груды жертв дол обагренный.

Как призраки, чудовищны, бледны,
Лежат убитые в траве священной.
Где всадники и кони сплетены,
Грабителей блуждает полк презренный.

Истлевший прах исторгнут из гробов,
Давно травой, густой и шумной, скрытых:
Не пощадят покоя мертвецов
Разбойники, ища богатств зарытых.

Замолкла арфа, голос лиры стих,
Вовек рукой не двинет минстрель бледный,
Он не зажжет дрожащих струн своих,
Он не споет, как славен лавр победный.

Шум боя смолк. Убийцы, наконец,
Ушли, добычей сыты в полной мере.
Молчанье вновь надело свой венец,
И черный Ужас охраняет двери.

Здесь Разорение содержит мрачный двор,
И что за челядь славит власть царицы!
Слетаясь спать в покинутый собор,
Зловещий гимн кричат ночные птицы.

Но вот исчез анархии туман
В лучах зари с родного небосвода,
И в ад, ему родимый, пал тиран,
И смерть злодея празднует природа.

Гроза приветствует предсмертный стон,
Встречает вихрь последнее дыханье,
Приняв постыдный гроб, что ей вручен,
Сама земля дрожит в негодованье.

Законный кормчий снова у руля
И челн страны ведет в спокойном море.
Вражды утихшей раны исцеля,
Надежда вновь бодрит улыбкой горе.

Из разоренных гнезд, крича, летят
Жильцы, занявшие пустые кельи.
Опять свой лен приняв, владелец рад;
За днями горести — полней веселье!

Вассалов сонм в приветливых стенах
Пирует вновь, встречая господина.
Забыли женщины тоску и страх,
Посевом пышно убрана долина.

Разносит эхо песни вдоль дорог,
Листвой богатой бор веселый пышен.
И чу! в полях взывает звонкий рог,
И окрик ловчего по ветру слышен.

Луга под топотом дрожат весь день…
О, сколько страхов! радостей! заботы!
Спасенья ищет в озере олень…
И славит громкий крик конец охоты!

Счастливый век, ты долгим быть не мог,
Когда лишь травля дедов забавляла!
Они, презрев блистательный порок,
Веселья много знали, горя — мало!

Отца сменяет сын. День ото дня
Всем Смерть грозит неумолимой дланью.
Уж новый всадник горячит коня,
Толпа другая гонится за ланью.

Ньюстед! как грустны ныне дни твои!
Как вид твоих раскрытых сводов страшен!
Юнейший и последний из семьи
Теперь владетель этих старых башен.

Он видит ветхость серых стен твоих,
Глядит на кельи, где гуляют грозы,
На славные гробницы дней былых,
Глядит на все, глядит, чтоб лились слезы!

Но слезы те не жалость будит в нем:
Исторгло их из сердца уваженье!
Любовь, Надежда, Гордость — как огнем,
Сжигают грудь и не дают забвенья.

Ты для него дороже всех дворцов
И гротов прихотливых. Одиноко
Бродя меж мшистых плит твоих гробов,
Не хочет он роптать на волю Рока.

Сквозь тучи может солнце просиять,
Тебя зажечь лучом полдневным снова.
Час славы может стать твоим опять,
Грядущий день — сравняться с днем былого!