Всяк гражданин имеет право
на грусть
и даже на тоску.
И горький пьяница,
и наркоман...
И трезвый дядя со свечой
у стенки под иконостасом –
в полупустом и полутёмном храме.
И бомж небритый в грязном пиджаке,
понуро уходящий от помойки,
уже прочёсанной другим бомжом.
И юноша,
с почти что пушкинским «горящим умным взором»,
уставший прятаться
от глупого армейского призыва.
Он не поймёт никак,
зачем ему
казармы вместо института.
Давно мифическим врагам -
противно стало
марать
об нашу дорогую,
бессмысленно загнившую страну
свои откормленные руки.
И музыкант,
со сросшейся наперекосяк ладонью,
имеет право,
по временам,
на вой своей души,
пронзительный и не музыкальный.
Попался он
под рyку наглым соплякам двора,
искавшим деньги на бутылку пива.
когда им взбрендилось испробовать на нём
удар железного прута.
Совсем недавно этот музыкант
кивал согласно головою
под чью-то болтовню
по поводу защиты драгоценной
и нежной нашей юной поросли
от взрослых оплеух.
Но, безусловно, больше всех
имеет право
на грусть и на тоску
поэт.
Ну, это же – эго вода и хлеб!
Так дайте же ему взглянуть:
на сломанную руку музыканта;
в пустую сумку
грустного и грязного бомжа;
на чёрно-синие рубцы
на сгибе рук у наркомана,
в отчаянье его зрачков,
когда слетела в унитаз
с развёрнутой дрожащими руками упаковки
спасительная от ломки доза,
когда он прятался
от матери в сортире.
Пускай поэт незримо постоит
у дядьки со свечой,
приклеенного своей тоской
к стене собора.
И если после этих зрелищ наш поэт
не загорится, как гигантская свеча,
ответной грустью и лирической тоской
и не найдёт
волнующей и яркой рифмы
унитазу,
спокойно поломайте ему руки
или ноги.
Обязан каждый гражданин
оправдывать свои права.
Москва, 2001